Тина Юбель - Это я, Дюк
Это я, Дюк, говорит Дюк в трубку. Мне скучно. Мне до смерти скучно. Пойдем поиграем где-нибудь. Я слышу, как он панически пускает в трубку дым. Я не могу, Дюк, говорю я. Ничего не получится. Нужно работать. Извини. От работы бывает рак, говорит Дюк. А ты-то откуда знаешь, говорю я. Навряд ли из собственного опыта. Я начитан, говорит Дюк; этого-то я и боялся, говорю я, зажигаю сигарету и курю. Дюк тоже курит и ничего не говорит. Потом он говорит, что ему до смерти скучно. Пойдем поиграем, говорит он. Я спрашиваю его, не слышал ли он когда-нибудь о реальной жизни. Дюк говорит, что слухи о реальной жизни сильно преувеличены. Этого-то я и боялся, говорю я. Я курю. Дюк ничего не говорит. Мне до смерти скучно, говорит он потом. Я загляну, говорю я и заглядываю. Дюк сидит на диване и курит. Я сажусь рядом. Дай мне пива, говорю я Дюку. Дюк дает мне пива. Он ничего не говорит. Давай поиграем, Дюк, говорю я. Я не знаю во что, говорит Дюк. Предложи что-нибудь, говорит он. Я пью пиво и размышляю. Мне ничего не приходит в голову, говорю я потом. Мне тоже, говорит Дюк. Потом он ничего не говорит. Ну и что будем делать, говорю я потом. Напьемся, говорит Дюк. Мы напиваемся. Больше ничего не происходит.
13Где Дюк, говорю я Зое, которая сидит около Сабины, которая, в свою очередь, сидит рядом со мной. Мы сидим в ряд и разглядываем экран, на котором как раз мелькают ролики ненужных продуктов и анонсы ненужных фильмов. Я пью пиво. Сабина смеется над роликами, продуктами, анонсами и фильмами. Я держу ее за руку, потому что считаю, что сидеть в кино, взявшись за руки, очень уютно. Понятия не имею, говорит Зоя. Наверное, больше не придет. Откуда мне знать. Я спрашиваю Зою, не было ли у Дюка каких-нибудь других планов. У Дюка никогда нет планов, говорит мне Зоя. Если я вхожу в целевую группу, то они промахнулись, говорит Сабина про какой-то западный ролик. Я говорю Сабине, что люблю ее за то, что она ненавидит Хью Гранта. Сабина говорит, что она меня тоже любит и бросила бы меня разве что только ради Джорджа Клуни. Но только ради Клуни-From-Dusktill-Dawn, но никак не ради Клуни-Emergency-Room, говорит она. Я говорю, что всё в порядке, я это понимаю и готов пережить. Это я могу понять. Сабина спрашивает, ради кого я мог бы ее оставить. Ради Дженнифер Лопес в «Out of Sight», говорю я, но только если она поклянется, что не будет петь. Сабина говорит мне «хорошо» и «дерьмо» — анонсу какого-то фильма. Она сует мне в рот мороженое. Я спрашиваю Зою, ради кого ее бросил бы Дюк. Ради денег, говорит Зоя. Или ради настоящего человека. Зоя, ты куксишься, потому что Дюк дал тебе отставку, говорю я. Зоя говорит, что она хочет мороженого. Сабина говорит, что «Шёллер» лучше, чем «Лангнезе», потому что «Шёллер» целиком ванильный, а в «Лангнезе» половина орехов. Я говорю, что зато ролик «Шёллера» дерьмо. Сабина соглашается. Зоя говорит, что она любит орехи и могла бы бросить Дюка ради орехового мороженого. Сабина заявляет, что она ни за что не бросила бы меня ради орехового мороженого, разве что ради ванильного. Я тоже люблю тебя, Сабина, говорю я. Начинается ролик «Шёллера» и оказывается полным дерьмом. Потом начинается фильм. Зоя спрашивает, переименуют ли теперь кинокомпанию «20th Century Fox» в «21th Century Fox». Ее сосед спрашивает, не могли бы мы заткнуться. Мы затыкаемся. Я все еще держу Сабину за руку. Мы смотрим фильм. Он какой-то запутанный. Джеймс Вудс растерянно бегает, а какие-то люди суют ему в щель на животе дышащие видеокассеты. Я считаю, что это притянуто за уши. Откуда-то выныривают растерянные женщины и снова исчезают. Джеймс Вудс сидит перед дышащим телевизором и револьвером чешет себя внутри живота, потом забывает там револьвер и не может его вытащить, потому что щель снова закрылась. И это я тоже считаю чересчур притянутым за уши. Разворачивается какой-то запутанный заговор, с женщинами и без них. Кто-то лезет в живот к Джеймсу Вудсу и вытаскивает оттуда ручную гранату, с которой и взрывается. Клево, говорит Сабина. Джеймс Вудс вытаскивает из живота револьвер и убивает пару людей; тут снова появляется одна из женщин и говорит, что он должен застрелить пару других людей, после чего он убивает пару других людей. А потом стреляет в себя; с одной стороны, мне его жалко, а с другой, я рад, потому что мне срочно нужно в туалет. Мы идем в туалет, а потом в пивную. Запутано, говорю я Сабине и Зое; «Кроненберг», говорит Сабина; клево, говорит Зоя. Дюку бы тоже понравилось. «Муха» — хороший фильм, говорит Сабина, а «Сканнеры» — дерьмо. Мы заказываем пиво у пожилой женщины, а Сабина и Зоя идут бросить деньги в музыкальный ящик с плохой музыкой, чтобы послушать плохую музыку А потом мы пьем пиво и разговариваем о «Splattep›. Они говорят, что я должен посмотреть «Braindead». Потом мы говорим о «Road Movies». Вы должны посмотреть «Zabriskie Point», говорю я; «Хиппи», говорит Зоя. Потом мы говорим о других фильмах. Мы считаем, что «Чужие» I и II хорошие, а III и IV — плохие. Потом мы говорим о книгах. Потом мы заказываем пиво. Потом мы говорим на другие темы. Потом мы идем спать. Сабина идет домой, потому что ей рано вставать, говорит она. Я иду домой и тоже встаю рано, потому что в этом нет ничего плохого.
14Это я, говорю я Дюку. Мне скучно. Эй, давай пойдем поиграем. Давай играть во что-нибудь, и будто бы то, во что мы играем, волнительное. Я сижу у телефона и с энтузиазмом слушаю, как я слушаю. Не хочу, говорит Дюк в трубку. Нет времени. Не верю, говорю я Дюку. Тогда не бери в голову, говорит Дюк напряженным голосом. Потом он ничего не говорит. Я тоже ничего не говорю. Потом я спрашиваю, что ты делаешь, Дюк. Он говорит, делаю вид, что ничего не делаю; а это уже кое-что. Да все это дерьмо, говорю я. Да, говорит Дюк, точно, и кладет трубку. Тогда я займусь чем-нибудь другим, говорю я сам себе и занимаюсь чем-нибудь другим.
15Мне скучно, Дюк, говорю я Дюку. Да, мне тоже, говорит Дюк. Давай как будто мы космонавты в космосе на станции «Мир». Ведь в космосе особенно скучно. Он парит рядом со мной и курит. Разве в космосе можно курить, спрашиваю я его. Он не знает, что может этому помешать, а пока он не знает, что может этому помешать, он будет продолжать курить; это мне понятно. Я немножко полетал по станции, она очень тесная и противно пахнет: скорее всего, проблемы с космической канализацией. Я натыкаюсь на какие-то смешные металлические детали, делаю парочку кувырков и ударяюсь головой о пару других смешных металлических деталей. Дюк парит мимо и ухмыляется. Ой. говорю я. А что теперь? Дюк пожимает плечами и спускается чуть ниже, при этом низ я определяю по привинченным там разнообразным указателям и табличкам. Кстати, таблички написаны кириллицей. Свет ужасно неуютный. Так и должно быть. Космические станции всегда неуютные. В отличие от домиков для лыжников, говорит Дюк. Здесь нет точки опоры, Дюк, говорю я. Вот и я говорю, говорит Дюк. Я спрашиваю, не могут ли хотя бы борги напасть на нас и ассимилировать; но Дюк говорит, что он бы тоже не против, но на «Мире» нет боргов. Где-то прогорает пара кабелей. Раздается шипение и проскакивает несколько небольших искр. Пахнет паленым. Тогда давай хотя бы упадем на голову Пако Рабанну, говорю я. Дерьмовое предложение, говорит Дюк. Такого удовольствия я ему не доставлю. Хвастовство по типу «а я ведь говорил» наш мир не переносит. Но я король ужаса, говорю я. Нет, говорит Дюк, ты всего-навсего неряха. Король ужаса — это я. От обрывка кабеля он прикуривает новую сигарету. Нет, говорю я, ты Дюк. Точно, говорит Дюк. Мы парим молча. Обстановка убогая. Кабели дымятся и при этом тихонько шипят. Одна из ламп мигает-мигает и наконец гаснет. Становится темнее, но не уютнее. Дай мне тоже сигарету, говорю я Дюку. Кончились, говорит Дюк, достань сам. Он показывает на убогий сигаретный автомат из металла, который стоит в углу, рядом с пучком кабелей и несколькими трубопроводами. Надписи на сигаретном автомате сделаны кириллицей, но на картонной табличке, которая на нем висит, шариковой ручкой написано «Out of order». Не работает, говорю я Дюку. В любом случае он принимает только рубли, говорит Дюк. Ногой он отталкивается от смешной металлической штуки и подплывает ко мне. Он протягивает мне свою сигарету. Я делаю пару затяжек и возвращаю сигарету. Еще одна лампа мигнула и погасла. Теперь паленым пахнет уже всерьез. Дюк скрещивает руки за головой и парит лежа на спине. Что мы будем делать, спрашиваю я его. Бросать курить, говорит он. А что еще, спрашиваю я. Ждать, говорит Дюк. Мы ждем.
16Давай поиграем, как будто мы влюблены и веселимся, говорит Дюк. Он говорит это Зое, поднимает ее с потрепанного кресла и тащит на танцпол. Как будто мы счастливые молодые люди с бездной вкуса. И все такое. Дюк обнимает Зою и танцует рядом со мной. Сабина тоже танцует рядом со мной.
Дюк танцует с Зоей. Ты в меня влюблен, говорит Зоя Дюку. Нет, говорит Дюк. Я просто так играю. Зоя говорит что-то, чего мне не слышно. Музыка такая громкая, что кроме музыки навряд ли можно услышать хоть что-нибудь. Наверное, именно для этого она и существует. Зоя спрашивает Дюка, насколько он играет, что он ее любит; она спрашивает это очень громко, чтобы Дюк мог услышать, поэтому я тоже могу услышать. Дюк размышляет и говорит, что не так, как в блокбастерах. Как в телесериалах, говорит он, в двадцать часов пятнадцать минут, но не как в серьезном кино. Потом он говорит что-то, что мне не слышно. Блеск, говорит Зоя ему или самой себе и идет за пивом. Дюк знает, как вести себя с женщинами, говорит мне Сабина, которая, наверное, тоже слышала. Да, говорю я, или он так играет. Мы танцуем дальше. Дюк тоже танцует дальше. Зоя, я вижу, где-то сидит, что-то пьет и с кем-то разговаривает. Ты не очень мил, говорю я Дюку; нет, говорит Дюк, идет за пивом и не возвращается. Зоя тоже не возвращается. Мы дотанцовываем до конца и, когда приходит время, уходим домой.
