Алексей Смирнов - Лето никогда
– Размер! Размер! – повторял он, отводя тянувшиеся к нему руки.
– Товарищ полковник, размер неважен, – негромко напомнил ему Миша. – Мы не будем надевать противогазы, мы просто с ними пойдем.
Паук, услышав это, расцвел. Химическая бомба отменялась.
Военрук замолчал и недовольно шагнул в сторону, его шалый взгляд блуждал, как будто в лысом, пятнистом черепе безумный и преступный инженер наводил свой гиперболоид, надеясь поджечь корпуса, спортплощадку, деревья, небо и солнце.
– Равняйсь! – закричал Степин и вытянулся сам.
– Равняйсь! Равняйсь! – подхватили Кентавры и Дьяволы.
Малый Букер уныло прижал ладони к бедрам и обругал обязаловку. Поход к замаскированному штабу вдруг показался ему скучным и тошным. Из репродуктора неслась боевая музыка, «Полет Шамиля» – мотивчик, популярный после самолетного обрезания западных фаллических символов.
«Мнему засорять чепухой"– подумал он.
– Отставить мяч! – Миша остановился перед Жижморфом. – Подтянуться, грудь вперед, плечи назад!
Взвыла сирена, распугивая ворон – еще один сюрприз военрука. Тот был не слишком горазд на выдумки.
Игорь Геннадьевич совсем потерял лицо и подобострастным шепотом осведомился:
– Пора?
– Секундочку обождите, товарищ полковник. Этот лопух с мячом приперся. Сейчас отнесет в палату, вернется, и можно будет.
Военрук полуматерно крякнул и топнул на Жижморфа офицерским ботинком.
Паук налился важностью, и, с противогазной сумкой на поясе при том, что сам противогаз можно было не надевать, показался себе очень взрослым. Он даже стал строго смотреть на Дроздофила, который, стоя в задней шеренге, вытащил резиновый хобот и толкал соседей, показывая, как ловко приладил эту штуку к штанам. Аргумент решил не отставать и приложил всю маску, тыча пальцем в стеклянные глаза – два круга, дескать, а посередине – шланг, ничего не напоминает, а?
Солнце припекало, и среди скаутов поднялся тихий ропот. Все вдруг смекнули, что ничего хорошего в «Зарнице» нет, и лучше было бы заняться плаванием. Но тут вернулся Жижморф, и поход начался, а военрук, спохватившись, выстрелил из стартового пистолета.
Марш начался.
В спину угрожающе жужжал Шамиль, который, согласно либретто, уже приближался к Манхэттену.
Барабан и горн были предметами внутреннего использования; вышли тихо. Все немного волновались, испытывая чувство незащищенности, которое всегда возникало при выходе за ограду. Убогий деревянный забор представлялся достаточно надежной защитой от внешнего мира, магическим кругом; за чертой, стоило ее пересечь, караулило зло – без имени и без формы. Впрочем, одно имя у него было: дружная недоброжелательность, которая воплотилась за первым же поворотом. Мимо колонны проехала телега, на которой сидел, свесив ноги, местный подросток. Надменный и развязный, а главное – свободный и не зависящий ни от Миши, ни от Игоря Геннадьевича, он презрительно сплюнул при виде галстуков и пилоток. Плевок получился равнодушный и ленивый, в нем было вялое, снисходительное предупреждение. Ездок показывал, что это только начало, первое приветствие нормального, делового мира, и спешить совершенно некуда, главное разбирательство – впереди, еще успеется; смотрите, мокрицы, куда ставите ноги.
Миша недобро оглянулся, и подросток спокойно выдержал его оценивающий взгляд.
– Подтянулись! – Миша и сам подобрался, ускорив шаг.
– Смотри, ночью понатыкали, – Котомонов толкнул Букера в бок, указывая на синие и красные флажки, торчавшие на обочине.
При виде флажков, которыми за каким-то дьяволом был обозначен героический маршрут, всем стало легче: лагерь продолжался и тянул свои охранительные щупальца в неприветливый мир свободных людей, не знающих дисциплины.
– Всю ночь, небось, ползал, – пробормотал Букер, поглядывая на военрука. Тот деловито сосал из фляжки; потом протянул ее Мише, и тот, поколебавшись мгновение, взял и сделал быстрый глоток.
Вскоре прозвучала команда перейти на бег, и все окончательно скисли, хотя бежали не больше минуты. Игорь Геннадьевич старался не отставать и, когда бежал, смотрел прямо.
«Есть ли у него сын?» – вдруг подумал Малый Букер. Игорь Геннадьевич был ему настолько неприятен, что он представил, как было бы хорошо ненадолго усыновиться, совсем на чуть-чуть, на родительский День, укороченный. Букер предался мечтам, воображая соблазнительное торжество над записным авторитетом.
Отдуваясь, Игорь Геннадьевич перешел на шаг и шел невозмутимо и чинно.
«Наверно, у него дочь, « – решил Букер.
– Скоро придем-то? – пробормотал Котомонов и передвинул надоевшую сумку за спину.
– Стой, раз-два! – Миша резко затормозил и повернулся лицом к скаутам. Дима и Леша сразу отошли в сторонку, устроились на пригорке и закурили. Военрук придирчиво стрелял глазками.
– Прямо по курсу – неизвестный колодец! – объявил Миша. – Кто хочет пить?
– Мы! Мы!!…
Строй смешался; замыкавшие Дьяволы, дыша в спины Кентаврам, поднажали, и Тритоны растворились в куче мала.
– Стоп! – Миша растопырил руки и загородил колодец. – Чему вас учили на занятиях?
Военрук похаживал в стороне и загадочно улыбался.
– Колодец мог быть отравлен противником, – напомнил Миша. – Кроме того, вода может быть просто грязной, и вы все подхватите дизентерию или холеру. При виде незнакомого источника необходимо перво-наперво произвести обеззараживание воды.
С этими словами старший вожатый расстегнул сумку, достал пакет с крупными белыми таблетками и торжественно бросил в воду несколько штук.
– Получается не очень вкусно, хлоркой отдает, но зато погибает все живое…
– Ах ты, паразит! – послышался крик.
Миша недоуменно посмотрел и увидел, что к нему, переваливаясь и глядя себе под ноги, спешит неуклюжая баба в латаном ситце и резиновых сапогах.
– Ты что же, гадина, с колодцем делаешь, а? Это что – твой колодец, зараза чертова?
– Погодите, погодите, – Миша приветливо улыбнулся. – Не надо ругаться, вы же видите – я с детьми.
– Гоша! Гоша! – заголосила баба, не обращая никакого внимания на мишины объяснения. – Гоша, иди сюда быстро, посмотри, что они делают!
Игорь Геннадьевич полез в карман.
– Пистолет достанет, – прошептал Дроздофил, проникаясь к отставнику уважением.
Но Игорь Геннадьевич вытащил деньги.
– Возьмите, возьмите, товарищ, – крикнул он испуганно. – Мы ничего такого…Сколько мы вам должны?
Малый Букер уже понял, что будет дальше, и, чтобы ничего не видеть, вышел из кучи и наплевательски уселся под гражданский куст. Леша и Дима сидели совсем близко, и он улавливал отрывки их разговоров.
– Ну, все… плакал полтинник…
– Какое там, смотри – он стольник ей хочет сунуть, козел…
– Припухли за флажками-то, на воле – героизьм! Я всегда говорил, что эти «микроинъекции зла» – одна видимость…
Дима ответил какой-то шуткой, в которую Букер не въехал.
– Да нет, я серьезно… Чего по чайной ложке-то? Вот тебе результат… Какая-то тетеря завизжала, и все лапки подняли.
– Если больше, можно дозняк схватить. Злобный. Как ты вот. Подсел, теперь у тебя ломки…
– Ну да, так бы и разорвал. Пусть старший прикажет…
Возле колодца военрук и Миша наперебой совали бабе под нос ведро, полное студеной воды. От избы уже спешил неприглядный Гоша.
Дойти ему не дали: баба, зажав в кулаке целых полторы сотни, махнула, и Гоша, вооруженный косой, немного постоял, чтобы удостовериться в общей гармонии.
Миша прошипел беззвучное ругательство и сплюнул. Он взял Игоря Геннадьевича под руку и отвел в сторону. Скауты стали свидетелями унизительной сцены: разъяренный Миша выговаривал военруку, а тот задыхался, прижимал к груди руки и, наконец, перешел на визг и свист, которые стали слышны всем:
– Вы не понимаете, вы молоды! А я иначе не могу, я так воспитан, я такой человек! У меня принсипы!..
– Как я в глаза им буду смотреть?! – не слушал его Миша.
Леша принял общее командование.
– Привал! – распорядился он. – Разойтись, заняться личными делами. Далеко не расползаться!
Отряды облегченно распались. Кто-то помчался в кусты; другие, сдирая ненужные сумки, улеглись на траву. Дима и Леша мрачно оглядывали усталое стадо, а Миша продолжал наступать на Игоря Геннадьевича, трусливое козлячество которого в мгновение ока лишило игру боевого духа.
– Спорим, что дальше не пойдем? – перед Букером отважно возникла рука Паука.
Паук был парией, а Букер не терпел панибратства изгоев и сразу же пресек попытку контакта.
– Знаешь, что бывает после таких шрамов? – спросил он, бесцеремонно тыча пальцем в рот несостоявшегося спорщика.
– Ну, что? – с деланным равнодушием ответил тот и стал игриво разглядывать небо, как будто приглашал Букера обратить назревающее оскорбление в шутку, товарищескую условность, общий секрет.
– Роза-паук, – беспощадно ответил Букер, зажал шрам двумя пальцами и слегка потянул. – Вот прямо тут. На таких губах рано или поздно расцветает ядовитая роза-паук.
