Александр Мильштейн - Пиноктико
То есть это не реклама и не кино, это искусство… Ради искусства!
Зрителей нет, и зачем, спрашивается, это крутится там в бесконечном цикле, нон-стоп круглые сутки…
Для дужей, хальт, для кого же ещё… Они это любят и всегда там толпятся, так что если вы будете там стоять и смотреть сквозь стекло, вы их почувствуете — рядом с собой…
Что, неужели по-прежнему не…?
Монтирует эти инсталляции Дирк, мой приятель. Он сидит там за стеной, покрытой голубым кафелем, есть такое незаметное, ничем ие выделяющееся окошко. Когда Дирк на работе, оно слегка приотворено, как створка сейфа, и если в него крикнуть «Дирк!», оно может открыться, а потом и целая стена голубого кафеля отъедет, и оттуда выглянет лысый, маленький и очень крепкий нибелунг — Дирк.
У него там есть и собственная мастерская, где он красит картины, так что вряд ли он вас пропустит туда — чтобы вы посмотрели сквозь стекло с другой стороны и увидели дужей своими глазами…
Но может, и пропустит — спросите его, за спрос в нос он вам не даст… И вы тогда убедитесь, что я говорю правду — там, в подземелье, можно увидеть дужей… Особенно, если смотреть с другой стороны.
2. Нарушение закона об отражениях
Я говорил, что в моей компании появилось несколько тёзок? Пришёл черёд рассказать о первом.
Йенс № 1 — выпускник Академии искусств, автор и исполнитель перформанса «Ивл Канивл», с которым он и разъезжает по всему свету. Я увидел его впервые в «Атомном кафе», в Мюнхене: он танцевал в майке из американского флага, похлопывая себя по бокам и по ляжкам, на фоне белой стены, заляпанной красной пятернёй… Потом, когда он уже не танцевал, а кочевал по залу со своей неизменной улыбочкой и пузырьком пепси, я подошёл к нему и спросил, почему он сделал такой перформанс? Ивл Канивл ведь каскадёр — я подумал об Ахиме, который так подрабатывал… Не прыгал на мотоцикле через десятки машин, нет…
Ахим делал другие трюки, но всё равно: каскадёрствовал…
Йенс пожал плечами, улыбнулся и сказал, что этого он не знает, почему, зачем… Но после окончания Академии только и делает, что этот перформанс…
Первое время после знакомства, встречая Йенса, я иногда спрашивал у него, что новенького… Йенс каждый раз расплывался в довольной улыбке (этот мой тёзка полный, у него есть двойной подбородок, не говоря о животике… Замечу, что остальные Йенсы весьма худощавы, включая того, кто всё это зачем-то записывает) и произносил: «Ивл Канивл!»
А потом в статье о Йенсе в журнале «Неон» кто-то написал: «Талант — вот главная новость!»
Так что, в самом деле, что за глупые вопросы? Зачем умножать перформансы?
Хватит уже, что Йенсов и без меня — целых три… Одного я описал, до второго и третьего ещё дойдёт очередь… Но может быть, начать надо было бы всё-таки с себя?
Ну, что мне сказать… pro domo… Я не закончил университет, может быть, я туда ещё вернусь, но будет ли это мой прежний факультет — математической лингвистики — или другой какой, я пока не знаю. Я в академическом, б…ь[11], отпуске, так что оставьте меня, пожалуйста, в покое… Ничего я не делаю[12]… Или всё сразу, в зависимости от настроения… Отпуск мой — академический — слегка затянулся, хальт… Но разве я один такой? Скорее, я — правило, чем исключение… Надо только вовремя вернуться, если я хочу работать по специальности… Ясно же, что скоро машины начнут сами писать свои языки… А тогда получится, что три года жизни пошли насмарку…
Но пока у меня нет желания возвращаться из «академки»…
Стало быть, в тот вечер я ехал на перформанс Йенса, на 19-м трамвае по Максимиллианштрассе.
Мне важен сейчас только тот момент в трамвае, при выходе из трамвая… Но, чтобы закрыть тему первого Йенса (Йенса-карикатуры на моего отца — ведь мой отец иногда подрабатывал каскадёром… Играл роль пронзённого стрелой — он читал мне во сне стихи Гейне, которого вчера кто-то в «Süddeutsche» назвал «единственным немецким easy-rider’oM», но меня куда-то снова заносит… Хотя Easy-Rider и Evel Kanievl — не одно ли и то же?)… Короче говоря, Йенс в тот вечер добавил к своему перформансу несколько новых деталей. Во-первых, он пританцовывал перед треножником, на котором он грилил куски мяса, а во-вторых, рядом стояла тумбочка со стареньким телевизором, на экране которого шли «Страсти Христовы» Мела Гибсона…
Я машинально смотрел на Йенса, который тряс своими телесами в майке из звёздно-полосатого флага и в сотый раз пытался угадать, какая картина была в принявшем меня в свои объятия «бункере»… Когда я туда упал — что там лежало?.. Если вообще там была какая-то картина — отец не успел мне это рассказать… Я решил найти его старого друга Феликса Шварцхольцера, чтобы его расспросить про тот период — а вдруг… В общем, ход мыслей мой был прежним, я думал о приёмнике для картин, об Ахиме, о том, была ли в его шутке доля…
Но был в тот момент и ещё один пунктик… Из головы у меня не шёл тот самый тип, которого я встретил в трамвае… Тот самый тип, который за несколько дней до этого светил перед нами своей голой жопой и длинным татуированным х…м… Это был тот же самый тип, я узнал его, естественно, не по татуировке — в трамвае он был не наг…
Но нагл… Да и что там у него на х…е было изображено, я тогда не успел разобрать… Может быть, это были боевые шрамы… На теле ведь у него точно были шрамы, а не татуировки…
Частые-частые такие, синие штрихи, я, по-моему, писал, что он был весь испещрён ими, как штрих-кодом…
Но теперь я этого не мог видеть, потому что он был в одежде — брючки цвета сыра с плесенью, растянутые в коленцах, серая рубашечка, рюкзачочек… Всё это я увидел, обернувшись…
Обернулся я, чтобы увидеть воочию обладателя коричневого пальца с чёрным ногтем…
Который опередил мой палец и нажал на кнопку…
Было так: я хотел нажать на кнопку, дать водителю знать, что хочу выйти на следующей остановке, возле «Макс-форума»… Потому что я хотел зайти туда — меня пригласил толстый Йенс на очередной свой перформанс, при этом программа была большая, современный балет за стеклом, а по эту сторону должны были быть роботы-диджеи… Да так оно и было, винил в тот вечер ставили железные дровосеки… Поэтому я хотел нажать на красную кнопку… Чтобы трамвай остановился на следующей… Но в момент, когда мой палец уже фактически её коснулся (я всё делаю медленно и на кнопки тоже нажимаю всегда в некоторой задумчивости, не уверенный, что на самом деле хочу выходить на следующей, вот и в тот момент я думал: зачем мне в очередной раз смотреть перформанс Йенса? Но я вспомнил, что там будет ещё много всякой всячины, к тому же Йенс обещал, что в этот раз «Ивл Канивл» будет с какими-то наворотами, поэтому я искренне хотел коснуться кнопки, более того — её нажать… Но меня опередили… Причём сделали это грубо)… Возле моего пальца вдруг возник чужой палец, оттолкнул мой и нажал на красную кнопку, которую я собирался на…
Первая мысль была: палец принадлежит слепому…
Но тут же я подумал: а как он тогда мог увидеть кнопку?
Впрочем, слепые могут на ощупь… знать весь трамвай… Всё это пронеслось у меня в голове и напоследок — вопрос: а могу ли я видеть его, если он слепой… Да, я помню, что не сразу обернулся, как будто предчувствуя, что там стоит это чудовище…
Я мгновенно его узнал, мне не понадобилось даже переводить взгляд на его собаку…
Мне стало не по себе… Почему этот тип должен был входить в Изар именно в том месте, где мы сидели? Почему он должен был нажимать, отталкивая мой палец, ту самую кнопку, которую я нажимал? Почему?! В трамвае было ещё штук двадцать таких же красных кнопок — на каждом поручне… Нет, ну зачем ему было на неё нажимать, если это делал я? Какая разница, кто на неё нажмёт, результат-то один, впереди загорится красным надпись: «Wagen hält»[13]…
Так делают дети, подумал я, детям важно самим нажать на кнопку, они просят «дай я, дай я нажму»… Потому что вряд ли он слепой: даже если он случайно — вслепую — выбрал для купания именно то место, где мы сидели, он бы тогда не стал просить у нас прощения — он бы нас не увидел…
А теперь он шёл передо мной по Максимиллианштрассе… Перед лицом он держал мобильный телефон — одной рукой, а пальцем другой — нажимал на кнопки… Писал SMS, очевидно, потому что к уху он телефон так и не поднёс… Если это вообще был телефон, а, скажем, не пульт дистанционного управления…
Он шёл по Максимиллианштрассе с большой белой собакой, нажимая на кнопки, наверное, всё-таки телефона, который он держал перед собой… Может быть, я и раскусил его в тот момент, может быть, это был сумасшедший, который думал, что в руке у него пульт remote control и он управляет всем в округе… Поэтому он и оттолкнул мой палец в трамвае — от кнопки, — потому что на кнопки имел право нажимать только он…
Обо всём этом я продолжал думать уже под землёй, в «Макс-форуме», глядя, как Йенс в звёздно-полосатой майке пританцовывает у дымящейся шашлычницы…
