Алексей Леснянский - Ломка
Андрей, не задумываясь, ответил:
— Извини, но ночи сейчас темные. Один я боюсь. Если согласишься составить мне компанию, тогда пожалуйста.
Сага, разберись с ним. У тебя удар послабже, — повелительно бросил Митька.
Сага, смахивающий на медведя, поднялся со скамейки и, что-то бубня, косолапо, вразвалку, как заправский моряк, подошел к незнакомому парню.
— Видел, как в землю забивают сваи? — спросил Сага.
— Нет, но не раз наблюдал по телевизору, как больших самоуверенных парней продырявливают маленькие пули, — ответил Андрей, отодвинув полу пиджака. — Против пушки пойдешь?
Ситуация принимала нешуточный оборот. Сидевшие на лавке в раз встали, собираясь дать отпор чужаку. Андрей не сдвинулся с места и окинул присутствующих ледяным взглядом. Митька смотрел на осаженного друга и не знал, как теперь спасти ситуацию. Андрей мало-мало разбирался в психологии и решил, что дабы не нажить себе врага (а самый страшный враг — это враг уязвленной гордости), беззлобно заметить:
— Ребята, я человек мирный. Если не будете приставать, найдете в моем лице хорошего товарища. Зовут меня Андрей Спасский. Я из города.
— И че нам на тебя теперь молиться, что ты из города? — выпалил Сага, пытаясь сохранить лицо.
— Спокойно пацаны. Это парень мне нравится. Не трус и не шестерка… Кстати, спасибо тебе за перевязанную голову. Я твой должник. Если кто-то будет тебе угрожать, можешь воспользоваться моей помощью, но только один раз. А теперь присаживайся с нами, больше тебя никто не тронет, — облегченно заметил Митька и закурил.
— Я ни в чьей опеке не нуждаюсь, а за приглашение спасибо — с радостью к вам присоединюсь.
— Эта фраза мне еще больше по душе, — быстро парировал Митька, чтобы оставить за собой последнее слово.
Разговор не клеился, как это всегда бывает, когда мы вырваны из привычного для нас круга общения из-за вторжения в нашу компанию незнакомого человека. Митька, как мог, пытался развеселить сидевших, но все были стеснены присутствием молодого человека, появившегося в их рядах и отвечали на реплики в свою сторону односложно, опасаясь ухмылок, часто пробегавших по бледному лицу Андрея, когда кто-нибудь из ребят выдавал тривиальную остроту. Постоянные оглядки на городского создавали неловкость и не способствовали диалогу.
— Скука неимоверная, — наконец сказал Митька, зевнув. — Предлагаю совершить татаро-монгольский набег на сад Наглого. Вишня там мясистая и сочная — страсть! Если хочешь, новенький, можешь пойти с нами. За забор пускать тебя еще рано, а на палеве можешь запросто постоять.
— Я остаюсь здесь, — серьезно сказал Андрей.
Кретонов Антон посмотрел на присутствующих и пренебрежительным кивком головы указывая на Спасского сказал:
— Парняга измену схавал. Пускай остается и девчонок развлекает, а мы им вишню пойдем добывать.
— Я остаюсь, так как считаю воровство гнусным занятием, и вам ходить не советую.
— Ты что-то больно умный. Не зарывайся, парень, а то когда-нибудь схлопочешь — не от нас, так от других. У Наглого этой вишни — море. Если немного возьмем — от него не убудет. Не бойсь — не обанкротится, — сказал Сага.
— Да, Андрюха, — ты здесь без году неделя, а уже волю свою навязываешь, — сгладил ситуацию Митька.
Парни ушли, оставив Спасского наедине с девчонками. Ему стало как-то не по себе, и он тупо уставился в землю, расковыривая носками туфель жирные комки под ногами. А девчонки, шушукаясь между собой, без стеснения разглядывали смущавшегося парня, звонко смеялись, заставляя Андрея непрестанно краснеть.
К девушкам Спасский всегда питал глубокое уважение, граничащее со слепым восторгом; оно основывалось на том, что природой им было предопределено становиться любящими женами, — надежным тылом своих мужей, — матерями, хранительницами семейного очага, а эти "очаровательные создания", сидевшие сейчас в непосредственной близости, никак не соответствовали тому чистому образу идеальной женщины, который он себе представлял. Прежде он никогда не слышал столько откровенных намеков по поводу своей персоны. Деревенские девушки, жадно оценивающие его сейчас, были совсем не похожи на представительниц прекрасного пола, с которыми он сталкивался в стенах университета, и которых обидеть можно было даже рассеянным равнодушием. Они, бесспорно, хотели сейчас добиться его внимания, но делали это, как казалось Андрею, неуклюже, вызывая отторжение.
Андрей уже собрался уходить, когда разом подкатили разочарованные в неудавшейся попытке ночного грабежа парни.
— Вот черт старый!.. Караулит владения, стрижет поляну гад, — протараторил Сага, пытаясь отдышаться после учащенного бега. — И на старуху бывает проруха. Вы уж нас, девчата, извините.
— А у меня прокола не будет. Я принесу вам эту чертову ягоду, — слетели слова с губ Андрея, не дав еще оформиться мысли.
— Не понял. Мы не смогли, а ты сможешь? — спросил раскрасневшийся от вынужденного бега Белов.
— Смогу.
— Тогда пробуй, — подбодрил Данилин Олег, добродушный спокойный парень, пока, впрочем, водка не попадала ему в глотку — тут уж пиши пропало.
— Но у меня есть условие. Только в этом случае я буду рисковать собственной шкурой. А условие такое: никто из вас воровать больше не пойдет. Согласны?
— Эй, ты че нам усло…
— Согласны. Даем тебе честное слово, что больше туда ни ногой, — перебил кого-то Митька. Перекресток Качинского переулка и Ленинского Комсомола. Надеюсь, найдешь.
— Иди, иди. Наглый — зверь… Хотелось бы поглазеть, как он зарядит тебе из своей берданки… в мягкую область… Хотя нет — у парня же пушка, он перестрелку со стариком устроит, — понеслось в след.
— "Интересно: почему Наглый? Фамилия у него такая или прозвище?" — задумался Андрей по дороге.
Четкий план действий в его голове пока не созрел, но кое-какие наметки появились. Парни пошли окольным путем, он же решил избрать дорогу прямую. На вероятность в успешном завершении дела надежда была небольшой, но все же она существовала.
У Андрея была одна странность. Он с детства чувствовал ответственность за поступки едва знакомых ему людей. За парней ему сделалось стыдно и обидно только потому, что он имел неосторожность с ними познакомиться и стать свидетелем готовящейся с их стороны мерзости. Но Андрей их не винил, думая, что все дело в гибельной тлетворной среде; в печати разложения, неопределенности и беспросветности.
— "Крестьянин — это же от слова христианин, — человек, который честно, а никак не воровством добывает себе хлеб в поте лица. Почему сегодня по воле непонятного рока это слово исчезло из русского лексикона? Крестьянина заменили фермером, этим чуждым нашим традициям иностранным заменителем. Крестьянство когда-то было опорой государству, а не подпоркой, как сегодня. В высшем обществе это понимали и стремились облегчить жизнь простого мужика, дав ему волю. С 1861 — ого, года отмены крепостного права, минуло три поколения рабов, и на свет нарождались люди, не помнящие бесправия в отношении их пращуров. Вольный пахарь, взявшись за плуг, только начинал наливаться соками, матереть, только стал осознавать свою значимость и незаменимость для государства… и грянул семнадцатый. Свершилась революция, и Россия оказалась отброшена на несколько десятилетий назад. На арену истории снова взошли рабы — рабы государства. Интеллигенция была стерта с лица земли, и некому стало прикрывать мужика. От привилегированного класса остался лишь могильный пепел от полыхающего некогда костра, от мужика — земля, ему до сих пор не принадлежащая", — размышлял по дороге Андрей.
За думой он не заметил, как подошел к деревянному срубу Наглого. В замешательстве остановился, облокотился на зеленый палисадник, не решаясь сделать первый шаг к своей цели.
Собравшись с духом, пронзительно свистнул. Сердце, ощутив тесноту, панически заметалось в груди, и Андрею показалось, что вся деревня должна услышать страшное биение. На тело навалилась усталость, ноги подкашивались, в голове помутилось.
В этот момент скрипнула калитка, и перед глазами парня вырос лысоватый сгорбленный дед, одетый в рубаху с косым воротом, военное галифе и калоши, с торчащими из них шерстяными носками.
— "Наглый — это фамилия", — мелькнуло в голове.
— Здравствуй, дед.
— Здоровы были.
— Я, дед, вот по какому вопросу. Хотел вишни у тебя попросить. Говорят, во всей округе такой не сыщешь.
— Говорят, в Москве кур доят, а вишня у меня, правда, добрая. А ты, случаем, не из тех сорванцов, которые уже были? — с хрипотцой курильщика спросил старик.
— Нет, не из тех. То есть, врать не буду, именно из тех, — ответил Андрей.
— Врать не стал. Молодец… Ну, че встал как вкопанный — проходи. Будет тебе вишня.
Таким приемом Спасский был ошеломлен. Удача сама пришла в руки — негаданно, но так приятно. Дед оказался не таким уж строгим, каким намалевало его сознание.
