Анастасия Соболевская - Грета за стеной
Через три недели Грета приехала к отцу на работу — его нога почти зажила, и теперь он мог ходить — в тот день они собирались в кино. Когда она вошла в его кабинет, отца не было на месте, зато за соседним столом, сгорбившись над ноутбуком, сидел Мартин. Уставший, с красными глазами. Длинные пальцы задумчиво потирали узкие губы, на столе стояла кофейная чашка. Он не сразу заметил, как она вошла, и застыл, словно пойманный за руку. Даже его пальцы замерли на подбородке.
— Я не помешаю? — спросила Грета, заглядывая в кабинет.
— Нет, — Мартин вернулся к ноутбуку.
Грета уселась на диван у противоположной стены, где сидела обычно, когда навещала отца. Здесь специально для дочери Маркус Эггер поставил небольшой столик, на котором она дорабатывала наброски для зачетов.
Они с минуту сидели в полной тишине, нарушаемой только звуком щелчков мыши. Грета поймала себя на мысли, что хочет прикоснуться к непослушным кудрям цвета старинного золота. Она повернулась к молодому человеку в более выгодном ракурсе, который она, смущаясь и краснея, репетировала дома перед зеркалом. Сидеть было ужасно неудобно, но она старалась не выглядеть напряженной и придать своей позе как можно более выгодное с ее точки зрения, положение. Мартин без труда разгадал нехитрую маскировку неуклюжего девичьего флирта.
— А отец надолго ушел? — Грета красивым жестом поправила волосы и тронула серьгу.
— Не знаю. Он у шефа.
Грета обиделась, потому что молодой офицер, отвечая, даже глаза на нее не поднял, чтобы разглядеть, какая она сегодня красивая в своей первой боязливой попытке стать привлекательной. В своем лучшем платье, в сапожках на каблуках, которые ей ужасно давили, но делали ноги стройнее. Кожа благоухала свежим гелем для душа, ресницы тронуты тушью, чтобы сделать глаза ярче и выразительнее — девушка будто хотела подвергнуть молодого человека обстрелу из всего арсенала своей юной красоты. Будто внутри Греты неожиданно проснулась маленькая женщина. Она продолжала с интересом и украдкой наблюдать за его реакцией, но никаких откликов на свои усердия не находила. Ей было невдомек, что Мартин прекрасно разглядел ее, еще когда она только вошла в кабинет, и оценил все старания и перемены.
— Хотите, я заварю кофе? — Грета снова подала голос из своего угла. Она всегда обращалась к Мартину на «Вы».
Мартин заерзал на стуле.
— Было бы неплохо. Спасибо.
Она взяла его чашку и, ненавязчиво цокая каблучками, направилась к кофеварке в соседнем кабинете. Уже дойдя дотуда она вспомнила, что не спросила, какой кофе он пьет: со сливками или без, и с сахаром ли? Но возвращаться ей стало неудобно, будто тогда выставит себя глупой. Она решила сделать ему кофе, как отцу. Вымыла чашку, налила ароматный напиток, насколько могла быть ароматной та жидкость, которую в участке называли кофе, и положила на блюдце три кусочка сахара. На всякий случай.
Когда она вернулась, Мартин, удрученно облокотившись локтями на стол, говорил по сотовому.
— Нет, Стина, перестань, — тихо говорил он в трубку. — Нет, сегодня я вернусь раньше. Перестань, — пытался он вразумить верещавший на высоких тонах голос из динамика телефона, — Я знаю, что обещал… Прошу, тише, — он увидел Грету. — Я не могу больше говорить. Я перезвоню.
Голос на другом конце провода продолжал возмущаться.
— Все. Люблю тебя.
У него есть девушка.
Мартин повесил трубку.
Грета поставила перед ним чашку с кофе.
— Ваша подруга?
— Да, — Мартин отбросил телефон в сторону.
В груди Греты кольнуло больно-больно, но это чувство она обернула шуткой.
— Такая крикливая.
На лице Мартина не мелькнуло и тени улыбки, Грета пристыжено покраснела.
— Я пью кофе без сахара, — сказал Мартин, глядя на рафинад.
— Сахар помогает, когда голова от работы устает. Я проверяла.
Даже после этих слов Мартин к сахару не притронулся.
В кабинет вошел отец.
— А, ты уже пришла? — он клюнул дочку в щеку и посмотрел на часы. — Рано. Какая ты сегодня красивая.
Грета улыбнулась отцу.
— Нашу развеску приняли первой, — пояснила она. — Если бы они начали с третьего кабинета, я бы до сих пор там сидела.
— Развеску? — отец обошел свой стол и сел в кресло.
— Это когда мы вешаем свои картины на стену от потолка до пола.
— Это то, что ты дома рисовала?
— Да. Мои работы забрали в фонд. Кроме двух. Вот.
Она порылась в сумке и достала оттуда фотоаппарат. Грета сделала несколько снимков своей развески на тот случай, если ее работы заберут в фонд, и она уже никогда не покажет их отцу.
— Забрали все, кроме этой и этой, — она увеличила снимок на экране фотоаппарата, показывая свои работы ближе. Глаз отца не видел особой разницы между хорошо и плохо написанной работой дочери-художницы. Для нее же самой разница была очевидной. Все недоработки бросались в глаза.
Когда отец оценил ее работу, Грета пошла в соседний кабинет к Лоте и Курту, показать снимки. Ее не было несколько минут, а когда она вернулась, со странным удовольствием заметила, что кусочки сахара с блюдца Мартина исчезли.
Она не знала, насколько тихо и скромно Мартин вел себя в начале работы с отцом, но сейчас, когда они проработали бок-о-бок почти год, он спокойно позволял себе спорить с комиссаром и огрызаться. Сейчас Мартин настаивал на том, что нужно ехать в пригород, где жил один из свидетелей, у которого Лота и Курт уже брали показания, но какая-то чуйка подсказывала Мартину, что парня нужно опросить снова. Отец же не видел в этом нужды и собирался к судмедэксперту за заключением по анализам капель крови. Мартин от злости даже бросил на стол истертый карандаш. Карандаш Греты, как она заметила, который она когда-то забыла в кабинете отца. Грета беспокойно притихла в ожидании, что сейчас отец отменит их поход в кино и соберется ехать с Мартином, и, по-видимому, настолько красноречиво глядела на Маркуса из угла, что мужчины сошлись на том, что Мартин поедет к свидетелю сам. Грета облегченно выдохнула.
На следующий день она узнала, что Мартин оказался в госпитале с огнестрелом. Его свидетель открыл огонь, как только увидел детектива на пороге. Уже будучи раненым, Мартин успел достать свой Glock и выстрелить в ответ, ранив нападавшего серьезнее, чем тот ранил его. На звуки выстрелов сбежались соседи и вызвали полицию и скорую помощь. Стрелявший оказался тем самым убийцей, которого отдел комиссара Эггера так долго искал. Маркус и Грета тогда ужасно переволновались, каждый по-своему. Грета — тихо, внутри себя. Комиссар Эггер — громко, эмоционально. Он злился, что подставил Мартина под пули. Грета не хотела чувствовать свою вину, но чувствовала. Не пойди отец с ней, а выполни свою работу, как требовал устав, Мартин бы не схватил свою первую пулю. На память о ней ему достался круглый шрам под левой ключицей. Уже много позже, глядя на него, ощупывая пальцами, нежно, чтобы не разбудить Мартина, Грета испытывала настоящий ужас, представляя, что было бы, если бы пуля прошла на несколько сантиметров ниже и правее.
Шеф полиции лично поблагодарил Мартина за устранение человека, на счету которого было три жизни, пусть даже тот не дожил до суда, и вручил ему грамоту с золотым оттиском герба города. Грета присутствовала на этой скромной церемонии и отметила про себя, что Мартину шла темно-синяя форма офицера полиции. Оказалось, что у него широкие плечи и прямая спина, которых раньше под мешковатой джинсовой курткой было не разглядеть. Специально для церемонии он даже укротил свои непослушные кудри, зачесав их назад.
Там же на церемонии Грета увидела и его девушку, Стину, некогда так громко кричавшую в трубку, и моментально отыскала в ее внешности все признаки стервозности и низкого интеллекта. Позже, будучи более объективной, Грета нашла эту девушку обычной — не лучше и не хуже, чем она.
А поначалу Грета сильно ревновала, представляя их вместе. Глупо было предполагать, что Мартин одинок. Особенно худо она почувствовала себя в Рождество, когда представила их вместе в его доме, в его спальне. Влюбленные пары никогда не ограничивают себя просмотром новогодних передач. Резвящимся с подругой в снегу она Мартина представляла с трудом, но то, что они отметят Рождество в постели, было очевидно. Саму же Грету еще ни один мужчина никогда не целовал. «Может быть, они поссорятся?» — надеялась она. Это же возможно. Они, наверняка, часто ссорятся, если вспомнить, как Стина кричала на Мартина по телефону. Грета искренне полагала, что Мартин со своей девушкой несчастлив, потому что он не производил впечатление счастливого человека. Никогда, сколько она его знала.
В январе Грета снова приехала в участок к отцу Шла вторая неделя зимних каникул, которые с трудом можно было назвать отдыхом, потому что сразу после них следовал экзамен по искусствоведению, и Грета все дни напролет штудировала учебники до рези в глазах. После триумфа на вступительных экзаменах ей никак не хотелось ударить в грязь лицом и получить на первой же сессии тройку в аттестат. Несмотря на усталость и головную боль, она нашла в себе силы прийти на каблуках, рискуя поскользнуться и подвернуть себе ногу, и надела платье, в котором ей было холодно даже в шубе.
