Ричард Бах - Единственная
Я просто смотрел на него из темноты.
— Слушай, я служу своей стране и сделаю все, что мне только…
— Ты мог бы найти тысячи других способов послужить своей стране,
— обрезал я. — Зачем ты вообще здесь? Можешь ли ты честно признаться в этом хотя бы самому себе?
Он колебался. «Я хотел научиться летать».
— Ты умел летать еще до того, как пришел в ВВС. Ты мог бы летать на пассажирских самолетах.
— Они слишком… тихоходны.
— Не похожи на истребители с бравых плакатов вербовочных пунктов, да? Не такие, как показывают в кинобоевиках?
— Да, не такие, — признался он после долгого молчания.
— Так почему ты оказался здесь?
— Меня завораживает совершенство… — Он осекся, стараясь говорить предельно откровенно. — Меня завораживают истребители. В них есть неповторимая красота.
— Как ты понимаешь красоту?
— Красоту начинаешь чувствовать, когда… ты познаешь что-то в совершенстве. Летать на таком самолете… — Он любовно погладил крыло истребителя. — …Понимаешь, я не барахтаюсь в грязи, я не привязан к рабочему столу, домам, ни к чему на земле. Я лечу быствее звука на высоте 14 километров, там, где никогда и никто до меня не был. Какая-то частичка меня точно знает, что мы рождены для полета, говорят, что мы — беспредельны. Полнее всего я чувствую жизнь, какой она по-моему и должна быть, когда я лечу на таком вот самолете. Конечно. Именно поэтому я жаждал скорости и ослепительного блеска. Я об этом никогда не говорил, даже не думал. Просто чувствовал.
— Мне не нравится, когда на самолет навешивают бомбы, — продолжал он.Но что же я могу поделать. Без них не было бы таких прекрасных самолетов.
«А без тебя, — подумал я, — война бы умерла». Я протянул руку к истребителю. И сегодня я считаю «F-86» самым красивым на свете самолетом. «Прекрасная, — сказал я, — наживка».
— Наживка?
— Истребители — это наживка. А ты — рыбка.
— А что же тогда крючок?
— А крючок убъет тебя, когда ты его найдешь, — сказал я. — Крючок
— это то, что ты, Ричард Бах, человек, несешь личную ответственность за каждого взрослого, за каждого ребенка, которого ты убъешь при помощи этой штуковины.
— Но постой! Я за это не отвечаю, ведь не я принимаю эти решения! я только исполняю приказ…
— Ни приказы, ни служба в ВВС, ни война не могут служить оправданием. Каждый из убитых тобой будет преследовать тебя до самой смерти, каждую ночь ты будешь просыпаться от собственного крика, снова и снова убивая их всех, одного за другим.
Он весь напрягся.
— Послушай, если на нас нападут, что же мы будем делать без ВВС? Я пришел сюда, чтобы защитить нашу свободу!
— Ты говорил, что пришелсюда научиться летать и познать красоту.
— Я летаю для того, чтобы защищать мою родину.
— То же самое говорят и другие, слово в слово. Солдаты из России, Китая, возьми какую хочешь страну. Им вдалбливают: «Мы делаем правое дело», «Защищай Отечество от Них». Но эти самые Они, Ричард, это ты и есть!
И вдруг его самонадеянность куда-то испарилась. «А помнишь модели самолетов? — в его голосе звучала мольба. — Я смотрел на тысячи самолетиков и мечтал, что превращусь в малюсенького человечка и отправлюсь на каждом из них в полет. А помнишь, как я любил залезать на деревья и смотреть вниз? Я был птицей, готовой взлететь. Помнишь, как прыгал с вышки в бассейн, представляя себе, что лечу? Помнишь, как впервые по-настоящему полетел на самолете? Я очень долго не мог прийти в себя от радости. Я до сих пор не могу прийти в себя».
— Именно так все и задумано, — сказал я.
— Задумано?
— Как только ребенок научится смотреть на окружающий мир — ему подсовывают картинки. Когда научится слушать — рассказы и песни. Когда научится читать — книги, эмблемы, плакаты, флаги, кинофильмы, памятники, славные традиции и уроки истории. Потребовать клятву верности и равнение на знамя! На свете есть Мы и есть Они. Они нас убъют, если мы утратим бдительность, подозрительность, святую ярость и боевую подготовку. Исполняй приказы, делай, как тебе говорят, защищай свою страну.
Надо всячески поощрять детскую любознательность, любовь к машинкам, всему, что движется: автомобилям, корабликам, самолетикам. А потом собрать самые прекрастные и чарующие машинки в одном месте: у вояк, в вооруженных силах каждой из стран нашего мира. Засунуть автолюбителей в танки, ценой по миллиону долларов за штуку; тех, кто любит море — сделать капитанами и упрятать в него, упаковав в атомные подводные лодки, ну а тем, кто мечтает о полете, тебе, Ричард, дать сверхскоростные самолеты — бери и летай, дескать, сколько захочешь! И вот ты уже привычно надеваешь блестящий летный шлем и пишешь на борту истребителя свое имя.
Они заманивают тебя все дальше и дальше, раззодоривая и требуя, чтобы ты доказал им, что ты и вправду достоин и достаточно крут для такого дела. Они хвалят тебя: «Элита!», «Супермен!» Они укутывают тебя в полотнище флага, цепляют тебе на китель крылышки пилота, офицерские нашивки и медальки на ярких ленточках в награду за то, что ты, не рассуждая, выполняешь приказы тех, кто дергает тебя за веревочки.
От плакатов, развешенных на вербовочных пунктах, правды ждать нечего. На них — лихие реактивные истребители. Но под фотографиями забыли написать: «Кстати, если тебя на нем не собьют, ты умрешь на кресте, распятым чувством личной ответственности за всех тех, кого ты убил, пока летал на этом красавце».
И вовсе не какие-то недоноски Они, а именно ты, Ричард, глотаешь наживку и гордишься этим. Гордишься, как здоровенный карась, завернутый в изящную синюю форму пилота, которого подцепили на крючок с наживкой и волокут на встречу со смертью, свой собственной завидной почетной истинно патриотической бессмысленной дурацкой смертью.
И Соединенным Штатам будет наплевать, и ВВС, и генералу, который отдает приказы, будет тоже наплевать. И лишь один-единственный человек никогда не забудет и не простит того, что ты убил всех тех, кого ты вот-вот убьешь, и этот человек — ты сам. Ты и они, и их семьи. Вот она, твоя красота, Ричард…
Я повернулся и пошел прочь. Неужели наши жизни настолько предопределены тем, что нам вбили в голову, что их невозможно изменить? Ну, а я сам изменился бы, прислушался бы ко мне, если бы был на его месте?
Он не окликнул меня. Он просто заговорил, как будто даже не заметил, что я ушел: «Ты говоришь, „я несу за это ответственность“, что ты имеешь в виду?»
Какое странное чувство. Я говорил сам с собой, но у него уже была своя собственная голова на плечах, и я не мог вложить в нее свои мысли. Мы можем изменить нашу жизнь только в ту мимолетную вечность, которую мы называем «сейчас». Но достаточно пройти хоть одной секунде, и выбор буду делать уже не я, а тот другой.
Я напрягся, чтобы услышать его голос. «Сколько человек я лишу жизни?»
Я вернулся к нему. «В 1962 году тебя пошлют в Европу в составе 478-й эскадрильи тактических истребителей. Это назовут „Берлинским кризисом“. Ты выучишь наизусть курс к одной основной цели и двум запасным. Скорее всего, через пять лет ты сбросишь водородную бомбу на город Киев».
Я внимательно смотрел на него и продолжал: «Этот город известен своей киностудией и издательствами, но тебя нацелят на железнодорожный вокзал в центре города и на станкостроительные заводы на его окраине».
— Сколько человек?..
— Той зимой население Киева будет насчитывать 900 тысяч человек, и если ты выполнишь приказ, то несколько тысяч, выживших после взрыва, пожалеют о том, что они не погибли сразу.
— Девятьсот тысяч человек?
— Самообладание потеряно, национальная гордость поставлена на карту, угроза безопасности свободного мира,вспоминал я, — один ультиматум за другим…
— И я… сброшу эту бомбу? — Он напрягся, как струна, вслушиваясь в рассказ о своем будущем.
Я открыл рот, чтобы сказать нет, Советы пошли на попятную, но во мне заполыхала ярость. Такой же я, но только из альтернативного прошлого, где мир сгорел в ядерном пламени, схватил меня за глотку и заговорил неистовым, полосующим как бритва, голосом, отчаянно пытаясь добраться до его души.
— Конечно, сбросил! Я так же, как и ты не задавал вопросов! Я думал, что раз начинается война, то у президента есть для этого все основания, он принимает решения, он за все отвечает. И до того момента, пока мой бомбовоз не оторвался от взлетной полосы, мне и в голову не приходило, что президент вовсе не отвечает за эту сброшенную бомбу потому, что президент не умеет водить самолет!
Я попытался освободиться от мертвой хватки безумца, но не смог.
— Президент не сможет отличить кнопку запуска ракет от педали тормоза, наш главнокомандующий не сумеет даже запустить двигатель и вырулить на взлетную полосу — без меня он был бы всего лишь безобидным идиотом, восседающим в Вашингтоне, а мир продолжал бы существовать, не зная ядерной войны. Но, Ричард, у этого идиота был я! Он не знал, как уничтожить одним махом миллион человек, поэтому за него это сделал я! Его оружием была не бомба, а я! Тогда мне и в голову не приходило, что в мире лишь горстка людей умеет убивать миллионы, и без нас войны просто не может быть! Я уничтожил Киев, можешь ли ты поверить, что я сжег девятьсот тысяч человек потому, что какой-то сумасшедший… сказал мне, что я должен это сделать!
