Алёна Хренкова - Записки Замухрышки (сборник)
Обзор книги Алёна Хренкова - Записки Замухрышки (сборник)
Алёна Хренкова
Записки Замухрышки
ПРЕДИСЛОВИЕ
По старым меркам я – многодетная мать. У меня трое детей – все дочери, с разницей в возрасте примерно десять лет. У нормальной женщины с рождением ребёнка жизнь начинает отсчитываться с нуля. Сколько детей в доме – столько жизней у матери.
Однажды я услышала от своей соседки фразу: «Если в доме на полу не валяется ни одной игрушки – дом пустой». Свой дом я наполнила до краёв, так мне теперь кажется.
Пока мои девочки росли, каждой из них я рассказывала сказки, читала книжки, пела детские песенки, в принципе – одни и те же, из своего детского запаса, разве что с небольшими дополнениями, в зависимости от обновления книжного рынка и песенного репертуара. Каждый мой «номер» повторялся с десятилетним интервалом.
Иногда возникали моменты, когда я прибегала к своему жизненному опыту. Разве без этого обойдешься? Приходилось обращать внимание очередного ребенка на те камни, о которые я спотыкалась в свое время, на те заборы, которые рвали мою одежду или вставали на пути.
Один ребёнок за другим слушал мои истории про синяки и шишки, про друзей и врагов, о школе и пионерском лагере, а также о многом другом, о чём я сама, наверное, сейчас уже позабыла. Годы шли, дети росли. Вместе с ними и я в четвертый раз оканчивала школу, в третий – институт. Короче, все шло своим чередом.
В какой-то момент я стала замечать, что дочери при разговоре со мной, когда я вдруг начинала что-то вспоминать из своей жизни, почти хором заявляли мне, что слышали всё по сто раз. Мне это было неприятно, и я совсем перестала что-либо говорить о прошлом. Но вскоре выяснилось и кое-что другое. Оказывается, что всё знали обо всём только две дочери, старшая и средняя, особенно средняя. А вот младшему моему ребенку почему-то «не досталось» почти ничего из моих рассказов, как заявила она мне.
К моему изумлению дитё не знало, как зовут моих бабушек и дедушек, какая фамилия была у меня в девичестве, на какой кладбище похоронены наши родственники, ходила ли я в детский сад, как училась в школе. Ничего не знала она и о своих двоюродных тетках и дядьках, ни об их здравствующих ныне детях и внуках. Больше всего ее интересовала моя жизнь. Она считала себя обделенной и требовала восстановления справедливости.
Вот для нее, для моего последнего ребёнка, я и хочу рассказать некоторые истории из моей жизни, с того момента, когда я стала осознавать себя существом, принадлежащим к человеческому роду, и до того времени, когда этот род можно было бы и продолжить.
Мне всегда казалось, что помню я себя чуть ли не с самого рождения, но со временем многое стирается, кое-что начинаешь «помнить» по рассказам окружающих, а этим рассказам не всегда можно доверять. Поэтому писать я стану о том, что хорошо врезалось мне в память или подтверждено документально, а все мои персонажи будут носить свои собственные имена.
Мои герои, если называть их по-другому, теряют для меня вместе со своими именами и свою индивидуальность. Не может какая-то выдуманная девочка Валя ломом разломать сделанную мной с огромным трудом и любовью ледяную горку! На это способна только Райка, моя соседка, враг и соперница. Я не хочу даже случайно кого-то обидеть. Всё, что я расскажу, – это взгляд назад глазами ребёнка.
Будучи ещё совсем маленькой, я уже понимала, что не все окружающие меня люди – умные и добрые, не все – красивые и честные. Многие казались мне чудными и убогими, кое-кого я очень жалела, а кого-то просто побаивалась. Некоторые же люди оставили о себе такие яркие и нежные воспоминания, что берегу я их всю свою жизнь.
Из детей вырастают, как правило, взрослые, и какие они получаются, очень часто зависит от того, из чего они «сделаны». Пусть мой ребёнок увидит процесс вылепливания личности и узнает, какие же мастера и подмастерья приложили свои руки к продукту под названием «Мать».
ХОЛОДНАЯ ПЕЧКА
Я сижу на кровати одетая в зимнее пальто и прижимаюсь к холодной печке. Возле меня стоит двоюродная сестра Лида в бабушкином платке, повязанном крест-накрест над толстым животом. Очень холодно. Я плачу, она меня успокаивает. Это похороны бабушки. Все уехали на кладбище, а нас оставили дома. Меня – по малолетству, её – по беременности.
Вот мое первое, как бы черно-белое фотографическое воспоминание. С этой «фотографии» я начинаю свой детский альбом. Дальше будет все в цвете и в движении.
МОЯ СЕМЬЯ
Воспитания родителей я практически не ощущала. Иногда меня лупили полотенцем, но жестоких расправ не было, так как и грехов больших тоже не было. Сейчас мне кажется, что задача воспитания, как таковая, даже и не ставилась. Мать с отцом просто пытались нас с сестрой накормить и одеть во что-нибудь. Только в тот послевоенный год, когда я родилась, были отменены продовольственные карточки. Сами понимаете, какое это было время.
Своей матерью я вполне сознательно считала старшую сестру. Все игры, мелкие хулиганства, прогулки, «рукотворчество» и многое другое, в основном хорошее, происходило именно с ней. Она телом загораживала меня не только от врагов и обидчиков, но и от родителей. Этому было свое объяснение.
Сестра родилась перед войной. Все ее «малое» детство выпало на страшную пору. Видимо, поэтому ей хотелось, чтобы моя жизнь протекала иначе. Была и другая причина: Лариса не ладила с отцом. Выросла она практически без него.
По комсомольским путевкам мать с отцом, будучи рабочими газеты «Правда», уехали на Дальний Восток, в Хабаровск. В 38– м году они поженились, в 39– м родилась Лариса. В начале 40– го года отца забрали в армию. Потом началась война, которую он провел в Манчжурии.
В Москву отец вернулся только в 46– ом году. Ларисе было уже семь лет. Она с нетерпением ждала его. Но мать не была уверена, сложится ли у нее жизнь с мужем после стольких лет разлуки.
В тот день, когда отец приехал домой, родители вместе пошли за дочерью в детский сад. По дороге они обсуждали свою дальнейшую жизнь. Увидев рядом с матерью человека в военной форме, Лариса догадалась, кто это, и бросилась на шею, но мать ее остановила, сказав, что та ошибается. Это не ее отец. Лариса была разочарована и обижена.
Позже родители выяснили свои отношения и решили не расставаться, но сестра не простила матери ее слов. «Не мой отец – так не мой», – вот что заявляла она иногда. Сестра моя была девочкой замкнутой и упрямой, а отец особо не отличался дипломатией. Между ними все время происходили стычки.
Я часто слышала, как после очередной разборки Ларискиных «полетов», она требовала от отца, чтобы он вернул ей пирожок с капустой. Однажды, встречая дочку после детского сада, отец съел пирожок, который Лариса получила на полдник. История была давнишняя, но требования повторялись из года в год довольно долгое время. Я даже просила отца купить Ларке десять таких пирожков, только бы она перестала повторять со слезами на глазах эту дурацкую фразу. Я тогда не понимала, что за этим стоит. Никакие пирожки не смогли бы решить эту проблему.
Для отца я стала первым ребенком. Лариса, конечно же, ревновала его, но на себе я этого не ощущала.
Когда я родилась, отцу почему-то захотелось назвать меня Нелькой, но домашние были против. Это имя, по мнению моей родни, больше подходило для собачки, чем для девочки. Назвала меня Лариса. Она передала в роддом конфеты. На пакетике стояло мое имя.
Сестра была старше меня на восемь лет. Я считала ее почти взрослой. Мое воспитание Лариса негласно взяла на себя. Я молча радовалась. Остальные об этом не задумывались.
Росла я тихим, послушным ребенком. Все были довольны. Втихаря проходила и моя дворовая жизнь. Не помню, чтобы я жаловалась кому-то на обидчиков. Свои проблемы я старалась решать сама. К помощи сестры я прибегала в крайних случаях. Ларису я очень любила и жалела. Что бы ни случалось между нами за всю жизнь, мы ни разу не поссорились с ней по-настоящему.
Семья в то время жила в крошечном старом деревянном доме, стоявшем рядом с длинющей кирпичной стеной, почти в конце заросшей травой улочки, убегавшей куда-то к лесу. За домом торчали заваливающиеся сараи, помойка и туалеты. Эти сооружения, сколоченные из серых корявых досок, просматривались и продувались со всех сторон. Пройти мимо них не задохнувшись было невозможно.
На пустыре за сараями и помойкой доживали свою жизнь страшные черные бараки, в которых ютились после войны временные рабочие. Где-то рядом находился лес с ужасным озером, в котором били холодные ключи, сводившие конечности незадачливым пловцам. Не было недели без утопленника.
Мне казалось, что живем мы на краю света, в какой-то глухой и всеми забытой деревне, но со временем я узнала, что лес носит название «Тимирязевский парк», а улочка зовется «Кочновским проездом». Кирпичная стена принадлежит подземному авиационному заводу, охраняемому солдатами. По ночам там испытывают моторы для самолетов. Вся эта глухомань располагается в пяти минутах ходьбы от Ленинградского проспекта, около метро «Аэропорт». И все это находится в Москве.
