Ева Ланска - Четверо мужчин для одной учительницы
Наташе нравилось рассматривать девчонок. Она давно это заметила. Ей нравилось рассматривать, а вернее любоваться красивыми «фрагментиками» внешности других девушек. И это вызывало в ней ощущение, похожее на ...возбуждение. Да, именно так называется это тепло, разливающееся внизу живота и сопровождающееся таким приятным пробегом мурашек по позвоночнику. Пусть и не таких крупных и парнокопытных, как от парней. Но все же надо называть вещи своими именами. И что же? Это значит, я... эта, ну эта... как ее? Ну не-е-ет! Она отказывалась произнести это слово хотя бы «про себя», подыскивая аргументы в свою защиту. И нашла: женская грудь ее абсолютно не привлекает! Нет, хорошо, когда она есть, еще лучше, когда она красивой формы и правильного размера, но сама по себе – не вызывает никаких эмоций. Значит, она все-таки правильная девушка и надо выбросить все из головы!
Увлекшись разбором своего подсознания, Наташа потеряла нить общего разговора. Девчонки обсуждали какую-то Евгению Борисовну. Наташа сразу представила большую попу, обтянутую юбкой, сквозь которую проступают тесные трусы, слишком откровенное декольте и химическую завивку тусклых волос непонятного цвета. Ей стало скучно. В углу возле кучи наваленных пакетов и сумок устроился мальчишка лет пяти, сын Надиной сестры Галки, зависшей в магазинах. Он был занят игрой и ни на кого не обращал внимания. Наташа подсела к малышу.
– Во что ты играешь?
– Да он пазлы весь день собирает, – ответила за племянника Надя. – Галка вчера купила ему в Детском мире, так фиг оторвешь его теперь. Ну и слава богу, не видно, не слышно зато. Всегда бы так.
Наташа придвинулась ближе.
– Можно посмотреть, как ты собираешь?
– Только, чур, не помогать! Я сам! – не отрываясь от игры, поставил условие мальчуган.
– Конечно, ты сам, – улыбнулась Наташа. – Я и не умею.
– Смотри, – снисходительно стал объяснять малыш. – Вот эту сюда нужно, а вот эту сюда, а, нет, вот сюда. Видишь, бампера не хватает у машины?
Наташа засмотрелась на почти собранную картину. Готовую картину, хитрым образом разрезанную кем-то на множество маленьких частичек. Задача играющего – собрать ее снова в единое целое. Один сделает это за несколько минут, другой, может, за день или за неделю. Картинка от этого не изменится. Весь смысл игры – в процессе, результат которого заранее полностью предрешен. Как ни крути, из этих частичек получится только машина, и ни за что не выйдет что-то другое, неожиданное, карета или самолет. Разве это интересно? Вот если бы переделать эту игру. Например, собрать человека, девушку? Я ее и так только что почти собрала из подручного материала, – ответила она сама себе. – Ленкины глаза, Ольгин рот, он с азиатскими скулами Сулие не будет казаться таким большим, Надин «вид сзади», Светкин носик и волосы, нет, волосы лучше черные, как у Сулие. А от Оксанки что? Скромность, если только она украшает женщину. Ну, напридумывала... И что получилось? Та же самая игра, для девочек младшего школьного возраста. Живые пазлы ничем не лучше бумажных...
А если картина, которую надо собрать, – это картина моей жизни, и от того, какой пазл я вложу сегодня, будет зависеть весь дальнейший рисунок? И если менять маленькие частички, одну за другой, можно изменить жизнь? Тогда начинать менять надо прямо сейчас! Ведь картина жизни складывается каждый день, каждый день в ней еще один пазл занимает свое место. Если его не изменить сейчас, его уже не изменишь никогда, он так и войдет в будущее ободранной комнатой общежития, свисающим шмотьем и запахом сгоревшей картошки. Тогда его уже оттуда не вытащить! Никогда!
– Девчонки, где здесь приличный ювелирный? – спросила Наташа.
– А тебе зачем? Колечко хочешь себе присмотреть? – с язвительным участием поинтересовалась Оля.
– Не себе, следующей курице, чтобы не улетала со сковородки, – отшутилась Наташа.
Девчонки взорвались хохотом.
– Я тебе расскажу, Наташ, мы с Сережей как раз сейчас кольца смотрим, – отозвалась незаметная Оксана.
На следующий день Наташа купила серебряный нож и вилку. И выгравировала на них вензель с буквой «С». В комплект к ложечке, которую ей Елена Николаевна подарила перед отъездом. Купленные приборы, конечно, отличались от подаренной «графиней», и к тому же из-за этой покупки Наташе предстояло месяц питаться королевским обедом из двух блюд – капуста сырая и капуста отварная. Зато первый правильный пазл в картину ее жизни был вложен! Вензель «С» – это ведь не только «Смольяниновы», но и «Ситникова».
6
Порыв ветра сдул кленовую ладонь с лежащей на скамейке тетради, раскрытой на 49-й странице. Лист спланировал на землю, смешавшись со своими желтыми от предсмертной грусти сородичами, а ветерок, как озорной ученик журналом в отсутствие учителя, зашелестел журнальными страницами: 47... 42... 39, и стих. Страница 38 подставила осеннему солнцу свою исписанную щеку...
Я буду любить тебя. Тонко. Нежно. Страстно... Обволакивать... Скользя по венам. Затекая в каждую клеточку. В каждый миллиметр тебя. Разбегаясь сладкой дрожью по телу и устраивая под кожей безумные игрища.
Я буду изучать тебя. Неторопливо... осторожно... медленно... Получая удовольствие, просто наблюдая за тем, как ты пахнешь, дышишь, двигаешься... тонуть в этом времени, в этом безвременье...Час, день, минуту, год, до тех пор, пока... я буду любить тебя....
Войду... взорву, беги... скрывайся.
Впусти, шепчи, кричи. Меняйся...
Сорвись... исчезни... уплыви...
Будь мной, будь выше... удиви....
Наташка! Это тебе! Почти проза и почти стихи.
От Вики, от гения.
Почерк был совсем другой – острый, летящий, с сильным наклоном вправо. В пустой аллее тихо тонули немые листья, возле скамейки воробьи дрались за кусок заплесневелой булки. Им не было никакого дела до того, кто такая Вика и что она значит в жизни какой-то Наташи.
Зачет по литературе был назначен в незнакомой, тусклой аудитории с исписанными столами. И преподаватель значился тоже незнакомый – Томейко Е.Б. Студентке Ситниковой было все равно, кому сдавать. Реферат по творчеству Толстого и «кирпич» с цитатами оттягивал сумку – зачет почти в кармане. Девушка заняла дальний стол у окна, бухнув на него свою «ношу». Сев, она выпрямила спину и подняла голову. Она намеренно заставляла себя это делать. Иногда, конечно, забывала, но когда видела чьи-то сутулые плечи или свое отражение в зеркалах, в витринах, ее плечи сами мгновенно расправлялись. Не бывает аристократок с круглой спиной и двойным подбородком, да к тому же с резкими, неуклюжими движениями. Поэтому голову надо наклонять плавно и красиво. Прислушиваясь к внутреннему голосу, Наташа постаралась медленно и грациозно опустить голову. И увидела, что в центре стола изображен сказочный цветок, вернее чья-то хищно раскрытая пасть с высунутым языком, замаскировавшаяся под невинное растение и терпеливо ждущая свою жертву. Все детали были тщательно прорисованы. Наташа всмотрелась внимательней. Продолговатый центральный лепесток, устремленный вверх вкупе с парой кругленьких нижних, образовывали другую композицию, незаметную на первый взгляд, – изображение мужского полового органа. Настроение творца, переделавшего пенис в гибрид цветка и хищной пасти, приобрело совершенно другие краски. Наташа смутилась. Кто-нибудь еще это видел? Может, пересесть? Она оглянулась. Все столы у трех окон уже заняты. А ей так нравилось чувствовать щекой рассеянное февральское солнце. Наташа прикрыла шедевр настольной живописи шедевром художественного слова – томом Толстого, но первый из-под второго продолжал кое-где фривольно выглядывать.
Все расселись по местам, и в аудиторию вошла преподавательница – женщина лет сорока пяти, в декольте, короткой, обтягивающей ляжки юбке и с прической «воронье гнездо» на голове.
– Здравствуйте. Меня зовут Евгения Борисовна. Я буду принимать у вас зачет вместо заболевшей Софьи Александровны, – объяснила она, и гнездо несколько раз качнулось в такт ее движениям.
«А если бы в гнезде были яйца? Осторожнее надо», – заботливо подумала Наташа, не удивляясь тому, что внешний вид новой преподавательницы был ей уже знаком.
Студенты в алфавитном порядке вставали с места, мямля свои рефераты. Остальные делали вид, что слушали. Евгения Борисовна покачивала гнездом в такт отвечающим, отделяя один бубнеж от другого фразой: «Хорошо, давайте зачетку» или «Достаточно, давайте зачетку».
Двусмысленная пасть снова показалась из-под книги. Наташа покраснела, как будто это она сама только что нарисовала. Она наугад раскрыла том, увеличив площадь покрытия нарисованной непристойности. Взгляд заскользил по знакомым строчкам:
«Я не мещанин, как с гордостью говорил Пушкин, и смело говорю, что я аристократ и по рождению, и по привычкам, и по положению. Я аристократ потому, что вспоминать предков-отцов, дедов, прадедов моих мне не только не совестно, но особенно радостно. Я аристократ потому, что воспитан с детства в любви и уважении к высшим сословиям и в любви к изящному, выражающемуся не только в Гомере, Бахе и Рафаэле, но и во всех мелочах жизни. Я аристократ потому, что был так счастлив, что ни я, ни отец, ни дед мой не знали нужды и борьбы между совестью и нуждою, не имели необходимости никому никогда ни завидовать, ни кланяться, не знали потребности образовываться для денег и для положения в свете и т.п. испытаний, которым подвергаются люди в нужде. Я вижу, что это большое счастье, и благодарю за него Бога, но ежели счастье это не принадлежит всем, то из этого я не вижу причины отрекаться от него и не пользоваться им... Я аристократ потому, что не могу верить в высокий ум, тонкий вкус и великую честность человека, который ковыряет в носу пальцем и у которого душа с Богом беседует...»
