Ева Ланска - Четверо мужчин для одной учительницы
«А если бы в гнезде были яйца? Осторожнее надо», – заботливо подумала Наташа, не удивляясь тому, что внешний вид новой преподавательницы был ей уже знаком.
Студенты в алфавитном порядке вставали с места, мямля свои рефераты. Остальные делали вид, что слушали. Евгения Борисовна покачивала гнездом в такт отвечающим, отделяя один бубнеж от другого фразой: «Хорошо, давайте зачетку» или «Достаточно, давайте зачетку».
Двусмысленная пасть снова показалась из-под книги. Наташа покраснела, как будто это она сама только что нарисовала. Она наугад раскрыла том, увеличив площадь покрытия нарисованной непристойности. Взгляд заскользил по знакомым строчкам:
«Я не мещанин, как с гордостью говорил Пушкин, и смело говорю, что я аристократ и по рождению, и по привычкам, и по положению. Я аристократ потому, что вспоминать предков-отцов, дедов, прадедов моих мне не только не совестно, но особенно радостно. Я аристократ потому, что воспитан с детства в любви и уважении к высшим сословиям и в любви к изящному, выражающемуся не только в Гомере, Бахе и Рафаэле, но и во всех мелочах жизни. Я аристократ потому, что был так счастлив, что ни я, ни отец, ни дед мой не знали нужды и борьбы между совестью и нуждою, не имели необходимости никому никогда ни завидовать, ни кланяться, не знали потребности образовываться для денег и для положения в свете и т.п. испытаний, которым подвергаются люди в нужде. Я вижу, что это большое счастье, и благодарю за него Бога, но ежели счастье это не принадлежит всем, то из этого я не вижу причины отрекаться от него и не пользоваться им... Я аристократ потому, что не могу верить в высокий ум, тонкий вкус и великую честность человека, который ковыряет в носу пальцем и у которого душа с Богом беседует...»
В Наташином животе, как назло, что-то булькнуло. «Да уж, по Толстому, я далека от аристократизма, – подумала девушка. – Предков своих дальше бабушки не знаю, образовываюсь от нужды, и в животе у меня булькает».
Она посмотрела в окно. Солнце еле-еле проглядывало сквозь грязное стекло. Кто-то монотонно бубнил о Фонвизине: «...изобличает крепостное право как корень всех бед страны, высмеивает систему дворянского воспитания и образования...».
«Тоже интересно, – подумала Наташа, – немецкий аристократ Фон Визин изобличал недостатки русского дворянского образования, русский царь Петр пытался из русских насильственно сделать немцев, немецкая принцесса Екатерина была очарована всем „русским“».
Задумавшись, Наташа, кажется, последней заметила оживление в аудитории, вызванное появлением новой студентки.
Огибая столы, по ряду изящной походкой, словно по подиуму, двигалась незнакомая девушка. Она была очень красива, но казалось, состояла из одних противоречий: легкая походка и тяжелые пшеничные волосы; темные джинсы и светлые замшевые туфли на низком каблуке; мужская рубашка, расстегнутая на груди, широкий браслет на тонком запястье.
– Вовремя надо сдавать свои задолженности, студентка Шацкая! И приходить на зачет тоже надо вместе со всеми, а не когда вам это заблагорассудится! – раздался из-под гнезда гневный голос преподавательницы.
– Извините, – на ходу пропела девушка вкрадчивым голосом.
– Садитесь и включайтесь в работу, – уже мягче скомандовала преподавательница. – Продолжайте, Воронков.
Но губастому Воронкову не продолжалось. Да и все остальные смотрели как прикованные на опоздавшую студентку Шацкую, словно она пришла не одна, а внесла с собой десяток неуправляемых стихий. Первыми ворвались волнение, возбуждение и любопытство. Остальные подтягивались.
– Воронков, вы что, оглохли? Мы все слушаем вас внимательно.
– А? А, да...
Литературный бубнеж нехотя возобновился, но уже взволнованным голосом.
Опоздавшая студентка Шацкая заняла свободное место рядом с Наташей. «Вероятно, здесь не принято спрашивать не только „можно ли войти“, но и „можно ли сесть рядом“, – с неприятным удивлением отметила про себя Наташа. В этот момент новая соседка повернулась к ней. Тяжелая пшеничная прядь повторила движение ее красивой головы с небольшой задержкой, словно в замедленном кино. Она улыбалась, глядя прямо в глаза, по-мужски протянула руку и шепотом сказала:
– Привет. Я Вика.
Наташа неумело дотронулась до ее сухой твердой ладони:
– Наташа.
– У тебя красивые глаза, Наташа! Ты уже выступала? Прикольный рисунок! – Вика уже разглядывала нижнюю, мясистую часть «цветка», сдвинув в сторону том поборника нравственности. Похоже, для нее совершенно естественно было выдавать несвязанные между собой реплики и делать несколько дел одновременно.
«Стихийное бедствие какое-то, эта студентка Шацкая», – подумала Наташа и ответила:
– Я еще нет. Я на «С», в конце списка. А что в нем прикольного?
– Во-первых, то, что в цветке замаскирован пенис, а во-вторых, то, что рисовала девушка.
Наташа вздрогнула.
– Почему ты думаешь, что девушка?
– Ну, это очевидно. Попытка сказать нечто намеком, а не прямо, стыд за свои естественные желания, прорисовка второстепенных деталей, излишнее внимание ко всяким завитушкам, – все это типично женские черты. Мужчина изобразил бы член проще, без ханжеского упрятывания его в растительный антураж. Мужчина ведь подсознательно боится этого своего «второго я», потому как наукой до сих пор не установлено, кто из них все-таки главней. Поэтому, без сомнений, автор рисунка – женщина, девушка. Причем девушка, которая недавно рассталась со своим молодым человеком. Он ее бросил, и расставание она тяжело переживает. Это был самый незабываемый роман в ее жизни. И лучший любовник, кстати. У нее было неправильное отношение к мужчинам и к сексу. Поэтому он ее бросил.
– Думаешь, бедная брошеная девушка в приступе тоски и любви испортила парту?
– Нет, это не от тоски нарисовано. И не от любви. Любви уже нет. Есть обида, зависимость, злость на себя и на него. Рисуя это, она, с одной стороны, пыталась освободиться от зависимости, потому что желание делает женщину внутренне несвободной, лишает ее самообладания. Она стремилась очистить свою душу от похоти. Вика подняла вверх указательный палец и добавила тоном проповедника, «окая» и растягивая слова:
– Ибо не плоть тленная сделала душу грешницею, а грешница душа сделала плоть тленною!
Наташа улыбнулась, отметив Викину способность мгновенно перевоплощаться. Она почти представила себе нудного служителя культа в рясе и с бородой.
– А с другой стороны? – напомнила она, уже заинтересованная разговором.
– А с другой стороны, этим актом вандализма она пыталась унизить своего бывшего друга, изобразив, пусть и завуалированно то, что мужчины обычно скрывают. Считается ведь, что женщина – это тело, чувство, природа, а мужчина, наоборот, – дух, разум, голова! В этом его главное достоинство. Но на самом деле она унизила себя, подтвердив свою вторичность в этом мире как человеческой единицы. Изображение гениталий на партах и заборах – признак слабости и незрелости того, кто рисует. Состоявшиеся личности используют для этого полотна, бумагу, пленку и мировую общественность. Ты любишь живопись?
Вопрос застал Наташу врасплох.
– Ну да, мне многое нравится.
– А-а-а... Хочешь, угадаю? Шишкин, Айвазовский, Репин? Ну и Саврасов, конечно, «Грачи прилетели». Я права?
Наташа смутилась.
– А тебе кто нравится?
– Мне нравится не «кто», а «как». Точность Малевича, утонченность Модильяни, загадочность Магритта, апломб Уорхола, желтый Ван Гога...
– Они все тоже рисовали гениталии?
– Ну, нет, конечно. Не только, – Вика хитро посмотрела на Наташу из-под длинных темных ресниц. – Но ты права в том, что художника, да и любого нормального человека, не может не волновать эта тема. Во все главные моменты своей жизни – рождение, половой акт, смерть – человек бывает голым. Обнажение – это способ самораскрытия, знак доверия миру. Ты знаешь, что в древнем Израиле мужчина, принося клятву, должен был положить руку на свои гениталии или гениталии того, кому он клялся...
– Так! Девушки у окна! Вы болтать сюда пришли? – Голос хозяйки вороньего гнезда вернул студенток в скучную реальность.
– У тебя, кстати, реферат есть? – спросила совсем тихим шепотом Вика.
– Есть. А у тебя?
– Не-а...
– И как же ты?
– Ситникова... Наталья? Пожалуйста, слушаем вас. – Воронье гнездо выжидающе повернулось вокруг своей оси в сторону Наташи. Два круглых тоскливых глаза уставились на нее в упор. Наташа встала.
– Евгения Борисовна, я сегодня не взяла с собой реферат, забыла. Но я готова его защищать, если вы разрешите. Я его помню. И цитаты у меня с собой.
– Ну, хорошо, попробуйте. У вас, я вот смотрю, пропусков занятий нет. – Преподавательница провела красным ногтем по строчке журнала и постучала им же по столу, призывая к тишине. – Так, ребята, слушаем внимательно!
Перед Наташиными глазами всплыло сразу несколько текстов, можно было даже выбрать, какой из них произнести. Она минуту подумала и начала:
