Берта Исла - Мариас Хавьер
– И знаете, Берта, тут, в вашем законе, оговаривается, что будет, если покойник потом вернется. Вот послушайте: “Если уже после признания человека умершим пропавший появляется или появляются доказательства того, что он жив, он может вернуть свое имущество, но в том состоянии, в каком оно окажется в момент его появления”. Думаю, тут следовало бы сказать “вновь появляется”. Далее: “Он также имеет право на деньги, полученные от продажи его имущества, или на имущество, купленное на деньги от продажи. Однако он может потребовать лишь прибыль, полученную от его имущества после момента его появления”. И тут тоже, на мой взгляд, следовало сказать “нового появления”, это было бы точнее, – добавил он с излишней придирчивостью и щелкнул пальцами по листу бумаги. – Короче, если наследники все истратили, он не получит ни пенни из своего былого состояния, не сможет вернуть себе ничего. На что будет жить этот человек, этот бедняга (будь то мужчина или женщина)? Его считали умершим, а потом он стал еще и нищим. На подачки друзей? Вряд ли дружба сохраняется так долго, я хочу сказать, что вряд ли она способна пережить чью-то смерть. На иждивении у своих детей? Но нельзя исключить, что они придут в ужас, увидев своего родича вроде как ожившим, и в душе пожелают отправить его обратно в могилу. Вряд ли государство захочет каким-то образом компенсировать ему потери или назначить пенсию. По-моему, если кто-то несколько лет считался умершим, то в случае возвращения он должен как минимум считаться пенсионером. Или получить что-то еще.
По правде сказать, я плохо слушала Тупру. Он перескакивал с пятого на десятое, но то, что сейчас растолковывал мне, имело свою цель: он обращался со мной как со вдовой, я должна была свыкнуться со своим новым положением, заинтересоваться юридическими вопросами и задуматься о будущих средствах существования для нашей семьи. Теперь я обычная вдова, которой следует как можно скорее получить соответствующие документы и должным образом все оформить, иначе мы столкнемся с серьезными проблемами. И тогда я смогу устроить свою жизнь, снова выйти замуж, если захочу, ведь он наверняка считает, что в моем возрасте и с моей внешностью претендентов у меня будет достаточно. А я, между прочим, заметила, как смотрит на меня он сам: в его взгляде было мужское одобрение, скрытое, конечно, но для меня очевидное; Тупра – большой любитель женщин и явно пользуется у них успехом, это сразу бросалось в глаза, ощущалось даже сейчас; небось проклинает все на свете за то, что познакомился со мной в таких прискорбных обстоятельствах, в роли вестника, принесшего новость, которая человека сокрушает, вгоняет в отчаяние, подчиняет себе все его чувства и все внимание, исключает любой флирт; сегодня у него точно ничего не получилось бы, так как слишком неподходящей была обстановка, да и вся ситуация в целом. Только это заставило его нажать на тормоза и отказаться от приятных планов, а вовсе не то, что я жена его близкого коллеги, потому что подобные типы особой щепетильностью не отличаются, для них, согласно их внутренним правилам, важно лишь сохранить в тайне все, что должно сохраняться в тайне и о чем следует помалкивать. Да, Тупра уже видел, как я повторно выйду замуж, если пожелаю, но не видел, что помехой тут может стать бремя, которое я несу на себе, – двое маленьких детей. Он готов помочь мне в любом случае, даже если Томас окажется дезертиром или перешел на сторону врага, то есть стал перебежчиком. Но скорее всего, Тупра уверен, что это не так, и предпочитает говорить о нем как об умершем, как об исторгнутом из мира, хотя формально обязан оставить мне тонкую нить надежды или маленькую щелку. Ничего нельзя сказать наверняка, пока не найдено тело, пока нет прямых свидетелей, а ведь Томас словно испарился, и никто не видел, как это произошло, никто даже точно не знает, когда это произошло.
Я по-прежнему стояла у балкона, повернувшись к Тупре спиной, по-прежнему боролась со слезами, которые туманили мне глаза, снова и снова глотала слезы. Наконец мне показалось, что я с ними вроде бы справилась. И услышала, как гость зажег сигарету, вытащенную из разрисованной египетскими картинками пачки.
– Если Томас когда-нибудь вернется, его деньги останутся нетронутыми, уверяю вас. Я не трону их, пока будет хотя бы малейшая надежда на то, что он жив. Даже если он отыщется где-нибудь в самом глухом уголке земного шара, – проговорила я, не глядя на Тупру.
– Я совершенно не ставлю под сомнение ваши намерения, Берта. Но не надо быть слишком наивной – любые намерения выполнимы лишь в меру возможностей. Вам ведь придется на что-то жить, тратить деньги. Этот самый восемьдесят девятый год, он еще далеко, девяностый и того дальше, а только тогда английский закон признает Тома умершим и вы будете получать от министерства положенную вам как вдове пенсию. Но было бы несправедливо, если бы предполагаемая вдова нашего сотрудника терпела лишения. И мы стараемся о таких вещах заботиться, мы не бросаем семьи погибших, а обеспечиваем их необходимыми средствами.
Я оборвала его. Слово “погибший” тяжелой плитой упало мне на душу, оно прозвучало констатацией факта. Однако я заговорила о другом:
– Вы сказали: девяностый год? Но это значит, что еще в нынешнем году вы имели контакты с Томасом, то есть в восемьдесят третьем? Разве он исчез не в восемьдесят втором? И это случилось не во время Фолклендской войны? Но тогда где? Скажите мне, ради бога, хотя бы это.
На сей раз я повернулась лицом к Тупре и сделала несколько шагов в его сторону. Он улыбнулся, словно его позабавила скорость, с какой я произвела расчеты, или же досаду вызвала собственная промашка: теперь-то он понял, насколько внимательно надо следить за своими словами. Но большого значения этому не придал, так как был отличным актером и умел увиливать от ответов.
– Нет, надо подождать, Берта. Подождать, пока мы как следует проанализируем все факты. Я вам об этом говорил. – И он продолжил как ни в чем не бывало: – Короче, для вас мы придумали следующее: вы будете числиться в качестве переводчицы, что более чем правдоподобно, в штате одной из международных организаций со штаб-квартирой в Мадриде – скажем, COI или О МТ.
– Но я понятия не имею, что такое COI или ОМТ.
– Это Международный совет по оливковому маслу и Всемирная организация туризма, соответственно. – Он произнес эти названия по-испански весьма неуверенно, не сумев правильно расставить ударения. – Те, кто работают на них, как и на ООН или ее Продовольственную и сельскохозяйственную организацию и так далее, освобождаются от уплаты налогов, то есть назначенное им жалованье получают целиком, а оно не такое уж и маленькое, совсем не маленькое. Это льгота для служащих, которые часто живут за пределами родной страны, своего рода компенсация. Ваш случай иной, но вы все равно будете ею пользоваться. На самом деле вы будете числиться в штате, но вам не придется там даже появляться. Ведите свои университетские занятия, живите привычной жизнью. По нашим прикидкам, ваш доход не сократится, вам будет поступать примерно столько же, сколько официально платили Тому. В действительности чуть меньше, но вы это вряд ли заметите. Видите ли, ему время от времени полагались наградные наличными за особые заслуги, за выполнение трудного задания, особо важного и длительного, и те суммы формально вроде как не существовали. Их вы, по понятной причине, получать больше не станете. Обе организации имеют штаб-квартиры в Мадриде, как я сказал, и с их стороны возражений не последует, они уже свое согласие дали. С нами привыкли считаться во многих местах, что очень и очень удобно. Люди рады оказать нам услугу, если мы о чем-то попросим.
Опять и опять все те же непонятные “мы” и “нам”. Прежде они включали в себя и Томаса и продолжают включать после его смерти или исчезновения, после его дезертирства или предательства. Наградой ему стало сомнение в его судьбе или честное признание, что о ней ничего не известно, и я, видимо, должна им быть за это благодарна. Они могли просто умыть руки, ведь от погибшего нет больше никакой пользы, скорее он становится помехой: что ж, просто не повезло человеку. А вот если он объявится живым, то может стать очень ценным кадром.
