Наум Ним - Господи, сделай так…
Серега переломил пустые стволы.
— За губу себе подбери свои ёпсы, пока сам на них не нарвался, — процедил Серега, отбрасывая ружье.
Через несколько лет на подмосковной даче друзей меня познакомили с хозяином колонии для малолеток, которого перевели откуда-то из-под Тюмени поближе под крылышко благоволившего к нему начальства. Веселый полковник раблезианских форм, пристрастий и темперамента восхищался “Архипелагом”, закусками и собеседниками, делившими с ним роскошное застолье.
— Мы же ничего не знали, — сокрушался полкан. — Ничегошеньки… Я всю жизнь отпахал, свято веря, что мне присылают на перевоспитание форменных извергов, но и с ними я всегда старался — по-человечески. И перевоспитывал — куда денешься? Любого человека можно исправить — дайте срок…
Я даже поперхнулся от удачной фразы и с одобрением глянул на полкана, но он — не шутил и собственного смачного афоризма не заметил.
— А сейчас как? — попытался я разузнать о сегодняшней службе полковника. — С малолетками как? Может, и там полно невиновных?
— Это не наше дело, — отмахнулся полкан. — Мы — служба исполнения, вот и исполняем. — Полковник назидательно нацелил в меня ополовиненный шампур. — Но им там — чистый рай. Честное слово, это не лагерь, о которых вы все читали, а зона отдыха. Многие и освобождаться не хотят. Да оно и правильно — где им еще будет так хорошо? И кормежка, и крыша над головой, и телевизор тебе, и культурный отдых… А что они знали до того? Босота…
Он отвернулся от меня к хозяйке, продолжая накручивать прерванный мной самохвал о своих достижениях, о золотых руках мастеровитых зэков, которым он всячески потрафлял, рекламируя и продвигая их уникальные изделия.
— Они бы по моему приказу и блоху подковали, — смеялся полковник, — только, увы, блох не было, потому что у меня всегда на первом месте — санитария и гигиена…
— А теперь, — захлопал в ладоши хозяин застолья, отвлекая гостей от зашкаливающего возлияния, благодаря которому все постепенно становились неразличимы, как последние капли водки в опорожненной бутылке…
— Правильно — танцы, — одобрил полкан, вытискивая себя по частям из-за стола.
Но гостям предлагались не танцы, а конкурс в меткой стрельбе из воздушки. Полковник пренебрежительно покрутил махонькую в его руках винтовку и отдал обратно.
— Разве ж это оружие? Баловство одно… Вот у меня была коллекция ружей…
Я смотрел на него и дивился — неужто тот самый, о котором рассказывал Серега? Полкан был красочен и самобытен — как с картинки. А вся эта ситуация была тоже — как с картины Эшера, где гениальный рисовальщик изобразил неразрывное переплетение из белых ангелов и черных рогатых чертей. Посмотришь с одной фокусировкой — белые ангелы на черном фоне, посмотришь с другой — черные черти на белом фоне. И вот я разглядываю реального человека так же, как ту картинку Мориса Эшера: посмотрю одним взглядом — симпатичный добряк, посмотрю другим — законченный душегубец. Может, и все в жизни зависит от нас — от нашего взгляда? Вот же — нормальный человек, но он вполне мог ранее вместе с другими столь же нормальными стрелять по подвалам, а потом они шли домой, целовали детей… С ними всегда надо быть настороже — они как будто сами вживили себе какую-то кнопку для управления извне. Вот он сидит — вроде человек… жизнелюб… а вдруг кнопку сейчас включат — и понеслось… Впрочем, и безо всякой кнопки более всего способны испохабить нашу жизнь именно клинические жизнелюбы.
Серега даже не пытался каким-то иным взглядом увидеть хозяина. Для него тот был последнее мудло — и ничего больше…
Прямо из хозяйского кабинета Серегу укатали в ШИЗО, а следом и в ПКТ, где довели голодом до звонкой прозрачности, но в этом вираже он, по крайней мере, уберегся от костоломных дубинок спецназа. Чуть позже у хозяина вчистую сгорел его роскошный дом с гаражом, машиной, и хорошо еще, что не с домочадцами. Потом в бараки вернули телевизоры, и жизнь зоны постепенно вернулась в привычное русло за одним исключением — воскресная аэробика больше не собирала у экранов своих еще недавно преданных туземных поклонников. Один только хозяин остался по-своему верен ее очарованию и частенько заставлял свою машинистку (а по совместительству — супругу режимника) раздеваться до предпоследней возможности и в грубых шерстяных носках прыгать перед ним под бодрую музычку. Однако это так же мало походило на соблазнительную аэробику, как и нынешнее разнобойное топочение Тимкиных курсисток на клубной сцене разворованной московской фабрики.
— Ну как тебе? — спросил Тимка, подсаживаясь рядом и кивая на сцену.
— Это же гиблое дело, — отозвался Серега. — Вдохнуть жизнь в этих закаменевших баб? Смеешься? Открывай начистоту — в чем фишка?
— Гляди на ведущих. Хороши, правда? Это их последняя обкатка на данном этапе. Потом у них — другие занятия… А два месяца назад они были такими же несграбистыми клушами.
— Не может быть… Ну, ты гений!
— А то, — скромненько согласился Тимка. — В придачу мне с помощником повезло…
— Все равно не понимаю, за что тут зацепилась братва? Неужто за обучение дерешь миллионами?
— Не миллионами, но — прилично.
— Сколько?
— От одной до двух штук в месяц… Зелеными…
Серега чего-то поперемножал да поскладывал, но ни к чему путному не пришел.
— Для братвы — не добыча. Может, на тебя сели какие-то самодельные отморозки?
— Вроде нет… Знаешь, у всех этих теток — бабок немерено. Так их и отбирал со своих сайтов знакомств: переписка, вопросики разные, уточнения, ну и — нюх… В общем, в делах они не петрят, бабки хранят где-то под матрацами и ждут, когда какой-нибудь собственный шофер их обчистит догола… Если кто в чем соображает — так в челночных делишках. Вона, видишь жилистую дылду — в этом она спец… Короче, если они кому доверятся, то уговорить вложить бабки во что-нибудь стоящее — плевое дело. Еще и благодарны будут… Может, эти твои… ну как их? — твои коллеги… Может, они как-то прознали про мои планы? Но как они могли прознать? Ума не приложу.
— Ну, теперь хоть ясно, из какой задницы ноги растут, — успокоился Серега.
— Получится? Защитимся? — волновался Тимка.
— Видно будет… Подождем…
Братки появились к вечеру. Серега кивком поманил их за собой — за сцену, на которой приходили в себя обессиленные вповал Тимкины ученицы. Все впятером, друг за другом они вышли в забитый хламом узкий коридор, где и двоим разойтись было внапряг. По крайней мере, здесь разом не налетят — только по одному, а это давало кое-какие шансы (а для Сереги — и немалые), если вдруг понесет по кочкам. В нормальных понятиях ничего такого случиться не могло. Даже при неудачном раскладе самое большее, на чем могли бы настоять эти бычки, — это “забить стрелку”, где мало кто Серегу бы перемог. Но все это — по правилам, а у Сереги не было никакой уверенности в том, что топающие следом братки уважают или хотя бы знают честные правила честных людей.
