Александра Маринина - Ад
– Я не знаю, от кого у меня Костик, – призналась наконец Лариса.
– То есть как?! Как это ты не знаешь? Не знаешь, с кем встречалась, с кем спала? – Люба ушам своим не верила.
– У меня тогда двое было.
– Одновременно?
– Ну да.
– Что, прямо в один день? – не поверила Люба.
– Ну да. С одним я постоянно встречалась, а с другим так, случайно вышло… Будете меня ругать? – Лариса испуганно вжала голову в плечи.
– Не буду. Ты взрослый человек, сама решаешь, с кем и когда тебе спать. Но ты записала Костику отчество «Сергеевич», значит, была уверена. Или как?
– Да никак. Нужно же было какое-то отчество записать, а Константин Сергеевич – красиво звучит.
– Понятно. Сергей – это который постоянный или случайный?
– Никакой. Я ж говорю, выбрала отчество, чтобы красиво было. Тех двоих вообще не так звали. И не нужен мне никто из них, я Костика сама выращу.
– Ну, не нужен – так не нужен, – улыбнулась Люба. – А сейчас кто-нибудь за тобой ухаживает? С кем-нибудь встречаешься?
– Ой, да вы что! – Лариса махнула рукой. – Где время взять на эти глупости? У меня же Костик на руках. Ну, подкатываются там всякие, не без этого, но вы не думайте…
– Да не думаю я ничего, – Люба погладила ее по щеке. – Просто хочу, чтобы у тебя жизнь нормально сложилась. Ты имей в виду: если возникнет ситуация… ну, ты понимаешь, о чем я, приводи к нам Костика, даже не сомневайся, мы ему всегда рады. Посидим с твоим малышом, пока ты на свидание сбегаешь. Договорились?
– Договорились, тетя Любочка, спасибо вам за заботу. Только вряд ли мне понадобится.
– Это почему же?
– Так кому баба с довеском нужна? Только так, развлечься, а я уже наразвлекалась досыта, по горло. А если по-серьезному, так никому и не надо со мной связываться. Никто не захочет.
– Ну почему же? – возразила Люба с улыбкой. – Ты красивая молодая женщина, у тебя есть квартира, у тебя хорошая зарплата для работника без высшего образования, и у тебя уже готовый ребеночек, мальчик. Уверяю тебя, охотники найдутся. Ты не ставь на себе крест, все еще будет.
На следующий день Люба использовала обеденный перерыв для того, чтобы навестить Геннадия и еще раз переговорить с врачом. Ей казалось, что врач в присутствии Ларисы сказала не все. Может быть, если в кабинете не будет близких родственников, она будет откровеннее? Любе, привыкшей к заблаговременному планированию, хотелось более отчетливо понимать перспективы и прогнозы.
Геннадия уже перевели из реанимации в обычную палату. Он лежал землисто-желтый, трезвый и злой.
– Здорово, соседка, – поприветствовал он Любу. – Утешать пришла?
– Утешать? – Люба изобразила удивление. – Зачем тебя утешать? С тобой все в порядке.
– Не свисти, – презрительно хмыкнул Геннадий. – Помру я вот-вот. От печенки одни лохмотья остались. Ты там за Ларкой пригляди, с мальцом ей помоги, не бросай девку одну.
– Да ты еще сам за ней приглядишь, когда выздоровеешь.
– Не, не выкарабкаюсь я. Всё, хана мне, соседка. Жизнь как-то по-дурацки прошла, а я и не заметил. Сначала вроде все нормально было, с Надькой жил, Ларку растили, а как на нары загремел – так все и покатилось. Сам себя загубил. Ты меня не жалей, соседка, это я только понты дешевые нагонял, когда говорил, что безвинно пострадал и за чужое отсидел. За свое я отсидел.
– Как? – удивилась Люба. – Ты же и на следствии не признался, и на суде, и все время говорил, что не виноват.
– Мало ли чего я говорил. Виноват я. Надьку убил. Не признавался, упирался до последнего – это правда. И то, что Надьку я убил, – тоже правда. Я ее прямо на мужике, суку такую, поймал. Мужичок-то, – Геннадий вдруг захихикал и тут же сморщился, наверное от боли, – хреновенький оказался, испугался, – чуть в штаны не наложил. Вскочил с дивана без порток, срам прикрывает, а сам весь трясется и лепечет что-то. Смех один! Ну, его-то я отпустил, у него передо мной вины нет, ткнул пару раз кулаком в брюхо и вышвырнул вместе с его портками в прихожую одеваться. А уж с Надькой я разобрался по совести. Как полагается. Другой вопрос, что срок мне припаяли несправедливый, за таких шлюх, как моя Надька, надо не срок давать, а медаль на грудь, потому я и считаю себя безвинно осужденным и от власти пострадавшим. Поняла?
– Поняла, – ответила Люба, едва шевеля непослушными губами.
Она не могла поверить в то, что услышала. Значит, они с Родиком не были ни в чем виноваты перед семьей Ревенко. И все их угрызения совести были напрасными. И можно было не заботиться о Татьяне Федоровне и ее внучке, не тратить на них деньги, время и душевные силы, не мучиться непреходящим чувством вины. Можно было не считать копейки и не отказывать себе в самом необходимом, оплачивая репетиторов для Ларисы и покупая ей одежду. Можно было последние восемнадцать лет прожить совершенно иначе, легче, спокойнее, благополучнее.
Любе понадобилось минут двадцать, чтобы прийти в себя и найти в себе силы поговорить врачом. Эти двадцать минут она провела в больничном коридоре, сидя на обтянутой дерматином скамейке. Дерматин в нескольких местах прорвался и свисал лоскутами, обнажая грязно-белую изнанку.
– Речь идет о днях, – произнесла врач, не отрываясь от медицинской карты, в которую она что-то записывала. – Готовьтесь к худшему. Прогноз неблагоприятный.
И столько спокойствия и усталости было в этих словах, что Люба сразу поверила: всё. Ее даже не покоробило безразличие, с которым врач произнесла свой вердикт. Врачам не безразлично, что происходит с больным. Просто они привыкли ко всему. И очень устали.
Она вернулась на работу и до самого вечера боролась с искушением немедленно поговорить с Родиславом. И останавливала себя: не нужно, это выбьет его из колеи до конца дня, а ему надо сохранять спокойствие и ясную голову для проведения встреч и переговоров. После дефолта холдинг Бегорского покачнулся, но устоял благодаря принятым заранее мерам и разработанной на случай кризиса стратегии. Правда, сильно пострадали многие контрагенты компании – торговые предприятия и оптовые фирмы, закупавшие продукты и оборудование у Бегорского, так что оборот резко упал, но не остановился окончательно. В ход пошел подготовленный и заблаговременно обеспеченный сырьем и технологией проект по изготовлению дешевых продуктов в маленьких упаковках. Цена единицы товара, таким образом, становилась совсем небольшой и не отпугивала покупателей, а вкусовые качества оставались такими же высокими, как раньше. Новый продукт пошел хорошо, и Бегорский высоко оценил эту Любину идею. В целом деятельность компании была не такой бурной, как раньше, но зато служебных забот у Родислава прибавилось: Бегорский любил работать, как он сам выражался, «на перспективу». Кризис не будет длиться вечно, рано или поздно экономика начнет снова подниматься, предпринимательская деятельность оживет, и к этому моменту надо подойти с проработанными решениями и достигнутыми договоренностями. Земля, фермерские хозяйства, собственный парк фур – рефрижераторов для доставки продукции, новые мясоперерабатывающие предприятия – все это входило в далекоидущие планы Андрея Бегорского. И всем этим должен был активно заниматься Родислав Романов, вплоть до поиска компромата на партнеров по переговорам. Андрей любил ко всему готовиться основательно, в том числе и к тому, что партнер может оказаться несговорчивым и неуступчивым.
