Гари Штейнгарт - Абсурдистан
На заднем плане виднелось Каспийское море, на переднем — озеро из жидкой глины и мусора, окаймленное чахлой полоской пожухшей травы. Между морем и озерцом раскурочивали остатки нефтяной промышленности, и люди, выстроившиеся у железнодорожного полотна, предлагали купить детали старых насосов.
Запах свежих экскрементов проник сквозь пуленепробиваемые стены нашего вагона, и мы слышали, как члены «Сил быстрого реагирования. „АмЭкс“» топают по крыше, угрожая умирающим людям лазерными прицелами своих винтовок, или принимают редкостный паровой утюг «Дэу» в обмен на пакетики контрабандной жвачки и теплые баночки колы. Когда начало садиться солнце, темпы импровизированной торговли снизились, и люди, выстроившиеся вдоль путей, начали распадаться на глиняные черепки и горки песка, перемешанные с травой. Их человеческий облик исчез так внезапно, что какое-то мгновение я еще мог различить слабое мерцание белков их глаз на синем с черным фоне тускнеющей пустыни и моря, а в следующий момент увидел лишь желтое на черном, серое на черном, черное на черном — ничего.
Зазвонил мобильник. На экране высветился телефонный код Санкт-Петербурга. Очевидно, на этом расстоянии от столицы можно было принимать международные звонки. Мы вышли из-под власти абсурдистанских цензоров.
На моем мобильнике нетерпеливо мигал знакомый номер. Это был Алеша-Боб. Мне хотелось сказать ему, что я в безопасности и в данный момент покидаю страну, но мне было слишком неловко входить в подробности того, что произошло: как Нанабраговы отняли у меня честь и что один из них, самый милый и симпатичный, сопит сейчас в моем купе. Вместо этого я взял одну из русских газет и попытался отвлечься новостями. Число погибших в результате абсурдистанского конфликта приближалось к трем тысячам, американский электорат по-прежнему не мог найти Каспийское море на карте, в то время как российский президент Путин обещал и разбомбить воюющие стороны, и выступить посредником между ними. Я отложил газету. Мой живот и рот, по которым били Тафа и Рафа, вдруг разболелись. А может быть, я просто пропустил сквозь себя страдание нации, окружавшей меня.
Я рисовал свою жизнь в Брюсселе. Дни, медленно проходящие в этой спокойной европейской стране. Цена жизни среди цивилизации, вдали от суеты и предательства и Америки, и Абсурдистана.
Шотландцы постарше пытались научить техасцев петь хором одну из их песен, исполняемых под волынку, сдобренных меланхоличным весельем и невозможностью когда-либо проститься. Картофельные чипсы вылетали изо ртов, пивные кружки содвигались и звенели, а татарский бармен пытался отбивать ритм парой подносов:
За дружбу старую —
До дна!
За счастье юных дней!
С тобой мы выпьем, старина.
За счастье прежних дней.[27]
Солнце село окончательно, и люди «АмЭкс» светили фонариками на желтый труп, ковылявший вдоль железнодорожного полотна и бешено размахивавший руками, чтобы привлечь внимание. Мы задернули занавески, прежде чем началась стрельба.
Глава 43
ВЕРА МОИХ ОТЦОВ
На следующий день у меня был отходняк, и поделом: с виски у меня всегда были проблемы.
— О боже, — простонал я, целуя лицо Руанны, — как оказалось, это была подушка, которая пахла ее духами. Я сказал «Руанна»? Конечно же, я имел в виду Нану. И тут Я осознал, что мне всю ночь снилась Руанна — примерно в то время, когда мы с ней и ее маленькой кузиной Мерседес осматривали Хантер-колледж. Когда мы проходили через библиотеку, живая десятилетняя Мерседес воскликнула: «Ай, вы только посмотрите на все эти гребаные книги!» И Руанна, которая оделась в костюм бизнес-леди, не подходящий для неофициальной прогулки по колледжу, очень важно ответила: «Почему ты ругаешься в образованном месте, Мерседес?»
Что именно меня тогда кольнуло в сердце — слово «образованное»? Почтение к книге у женщины, которая до того самого момента думала, что Диккенс — это порнозвезда? Или меня поразил деловой костюм, в который едва вмещалась фигура Ро? Почему я так внезапно затосковал по ней, моей предательской девчонке из Бронкса с упругими руками и кровоточившими деснами?
— Завтрак здесь, милый, — сказала Нана. — Ешь, пока он горячий. — Команда поезда соорудила для нас маленький столик, на котором была целая гора круассанов и пышек, — от них исходил одуряющий аромат масла и клюквы. Я бросился к столу, чуть не опрокинув серебряный поднос, на котором была карточка с логотипом «АмЭкс». Поезд с пыхтением двигался мимо равнодушного солнца. Карточка содержала сообщение, написанное изящным женским почерком:
«Доброе утро, уважаемый пассажир!Сегодня понедельник, 10 сентября 2001 года.
Мы проезжаем через Северный Абсурдсвани, где температура сегодня будет максимум 28 градусов Цельсия. Ясная, солнечная погода будет преобладать в Стараушанской долине и в горах Грибоедова.
В меню ланча в вагоне с баром будут блины с икрой и только что сорванный лук-порей, за которыми последует ростбиф под соусом из бузины (фирменное блюдо Северного Абсурдсвани) с картофелем.
Мы прибудем на пограничный пост в Красный Мост в 15.00. Пожалуйста, приготовьте ваши паспорта.
Меня зовут Оксана Петровна, я горжусь тем, что работаю в этом поезде. И я здесь — исключительно для вас!»
— Какая милая девушка эта Оксана, — сказал я Нане. — Она даже более профессиональная, чем этот бедный Ларри Зартарьян. — Я поморщился при мысли о менеджере отеля «Хайатт» и его маме, которые все еще пребывают под моей кроватью в гостинице «Интурист».
— Она сука, — поправила меня Нана, выливая мне в кофе три порции сливок — как я любил.
Я раздернул занавески. Как все изменилось с ночи! Море, загрязненное нефтью, и пустыня уступили место пейзажу, который почти что мог сравниться с альпийским. Поля с желтой травой позднего лета (или на самом деле то было сено?) спускались с холмов. Родники питали ручьи, те подпитывали дальние озера, которые, в свою очередь, пили воду с гор с белоснежными вершинами, вырисовывавшихся на горизонте. Птица, которая могла быть и орлом, и голубем (у меня не такие зоркие глаза), кружила над дальней линией горизонта. И что-то, по счастью, отсутствовало в этом разворачивающемся триколоре природы — зеленом, синем и белом, — что-то избитое и израненное, обожженное и неопрятное, вульгарное и тронутое скверной.
— Где же люди? — спросил я Нану. — Почему они не приходят, чтобы съесть всех этих орлов и все это сено, вместо того, чтобы умирать в пустыне?
— Люди десятилетиями перебираются с этой горы, — объяснила Нана. — Они следуют за нефтью.
— Но ведь нефти не осталось, — сказал я. — Верно, Нана? Всю эту войну состряпали твой папа и Голли Бертон, потому что у них кончилась нефть. Разве это не так?
Нана пожала плечами.
— Что я знаю? Я всего лишь студентка Нью-Йоркского университета. ТЫ должен попробовать этот превосходный мед! Он тако-ой вкусный! И не слишком сладкий. Чувствуешь разницу?
Я попробовал мед.
— Он действительно классный, — согласился я. — Откуда он? — Мы начали переворачивать баночку с медом, пытаясь найти ярлык. — Ах, он из Турции!
Когда я заканчивал круассаны, поезд остановился. Я выглянул в окно, под которым собрались какие-то торговцы. Солдаты «АмЭкс» спрыгивали с крыши, чтобы с ними поторговаться. Сельские жители поставили деревянную скамью и разложили на ней пачки сигарет «Ньюпорт лайте», листья шпината и свежие вишни.
— В меню ланча ничего не говорится о десерте, — сказал я Нане. — Не купить ли мне вишен?
Звук местного наречия ударял в стекло с настойчивостью гравия. Голоса повышали, даже когда из рук в руки переходили доллары, сигареты и шпинат. Именно тогда я заметил странный феномен: на темных головах торговцев виднелись сине-белые кружочки. Ермолки?
— Нана, — сказал я, — это не горные…
Дверь нашего купе распахнулась. Человек почти таких же размеров, как я, занял все пространство между Наной и мной и немедленно опрокинул столик с завтраком.
— Вайнберг! — рявкнул этот субъект. — О, благодарение Господу, я вас нашел! Вам нужно сейчас же сойти с поезда! Я друг вашего покойного отца, Абрам.
Я отступил в угол и поднял руки в знак протеста. Абрам? Мой отец? Нет, больше никогда!
— В чем дело? — спросил я слабым голосом.
Этому мужчине было под пятьдесят, на нем была кожаная кепка, а рубашку и брюки его жена искусно подогнала под его размеры. В его лице читались сочувствие и озабоченность, а вообще он был крепким, потным и могучим. Он определенно был евреем. Да еще каким евреем! Доисторическим евреем, как я уже говорил, Haimosaurus rex, с маленькими рунами, большим громогласным ртом, широкими мускулистыми ногами и чувственным задом. «Значит, вот как мы все начинались», — подумалось мне.
