Василий Голованов - К развалинам Чевенгура
По счастью, глоток спирта, выхлестнутый на крыше вездехода, позволил мне на время забыться и провалиться в величественную галлюцинацию предосенней тундры, уже взявшейся всеми цветами живописной палитры, в быт оленеводов, в вековые сказы эпохи кочевья. Так в моей будущей книге про остров появилась «Книга бегства».
Лишь вернувшись в Москву, я понял, что отныне у меня есть только один шанс, как у героя известной сказки: пойти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что, иначе говоря, облечь словом, поступком, легендой этот огромный кусок торфа, лежащий на отмели в Баренцевом море, броситься в него, нырнуть за горизонт, вернуться преображенным и вынести оттуда свое сокровище – книгу. Или – до конца своих дней писать никому не нужные оправдания в книге несбывшегося. И тогда я взял с собою сына моего лучшего друга – «шестнадцатилетнего капитана» Петю Глазова – и распахнул в будущей книге новое измерение – «Книгу похода».
Всего таких «книг» получилось в результате пять. У меня не было контракта ни с одним издательством. Чтобы писать, я высадил семью на голодный паек, и так мы провели зиму. Жена ничего не говорила мне. Она понимала, что это – моя битва с жизнью. И не дай Бог мне ее проиграть. Но второй голодной зимовки мы бы не выдержали. Но Бог милостив: меня пригласили работать в журнал «Столица». Когда я впервые получил там зарплату, я ощутил себя не здесь – такой огромной она мне показалась. Я быстро все понял и поклялся, что проработаю здесь год. И я сдержал слово. И лишь потом осторожно потратил часть денег. Я купил время. Много времени. Роскошная покупка! Двенадцать месяцев совершенно свободной, раскрепощенной работы над небывалым текстом, с которым я творил, что хотел, не боясь ответвиться от основного повествования, чтобы добавить к своему немного шаманских историй, сведений по геологии и орнитологии, а впечатления путешествия переслоить размышлениями и любовными гимнами. Никогда, клянусь, – ни до, ни после – я не был так близок к самой сути творчества, к настоящей свободе!
Потом еще год я искал издателя, но, так и не сыскав, достал остатки «столичных» денег и издал книгу в «Вагриусе» за свой счет. Полторы тысячи экземпляров. Оформление я доверил делать своему другу Андрею Балдину. Картинки нарисовал сам. Тогда я думал только о том, чтобы издать ее. Если бы книга умерла во мне – как ребенок в утробе матери, – я не знаю, что бы стало со мной. Наверно, я не смог бы больше писать. Поэтому она должна была родиться, пуститься в собственное путешествие, в свою, уже не зависящую от меня жизнь.
И поначалу показалось, что жизнь ее началась очень успешно. Министерство печати и информации признало «Остров…» лучшей книгой 2002 года. Об этом до сих пор свидетельствуют деревянный диплом и каменные часы, которые я получил на церемонии награждения книги. Тяжелый, помпезный письменный прибор я прямо на выходе из зала торжеств со злобой выкинул в сугроб. Но этим все и кончилось. Издательство распродало тираж и даже не стало его допечатывать. Издательская лень и невероятное равнодушие к слову исковеркали всю работу моего поколения прекрасных писателей, так и оставив ее в тени писанины невероятно выпученных бездарностей…
В результате текст «Острова…» был сканирован и вывешен сразу на нескольких сайтах в Интернете. Я не возражал против пиратства. Книга должна жить. В любом виде. И если Интернет – это современный самиздат, тем лучше – пусть существует в самиздате. Я принял правила игры в подполье.
В этот момент появилась Элен.
II. ЭленВпрочем, если быть точным, она появилась чуть раньше. Это обстоятельство имеет значение, потому что здесь в ток моей жизни вмешалась судьба. Элен появилась в день презентации «Острова…», которую я устраивал для друзей в небольшой художественной галерее. Пришла под самый конец, медленно поднялась по переулку – такая усталая добрая птица, укутанная какими-то темными платками-перьями, пригубила вино, посмотрела выставку фотографий Острова и попросила экземпляр книги. Я к тому времени раздарил все, что были, и Андрей Балдин, который оформлял «Остров…», отдал ей свой. Как она попала в этот час в это место земной поверхности? И что было бы, если бы Андрей не отдал ей книгу? Подумай, читатель, ибо сейчас, в этот момент повествования, начинаются настоящие чудеса и невероятные совпадения, которые может подстроить только судьба, ибо человек над ними не властен. А может быть, это проявляется в каких-то фантастических формах собственная жизнь книги, о которой я как автор не имею ни малейшего понятия. Ведь творение – если это действительно творение, а не какой-нибудь наскоро сработанный бестселлер-однодневка – оно часто и совершеннее, и по-человечески лучше своего творца. Ибо тот, подверженный перипетиям земного бытия, законам времени и старения, – он может соскользнуть в уныние, в пьянство, он в такие глубины ничтожества может соскользнуть, что и в голову никому не придет, что он-то и есть отец вот этого небесного дитяти.
Но, слава богу, пока что я еще никуда не соскользнул, пока что я просто оформляю сбивчивыми, чувственными речами и шампанским рождение вышеупомянутого «Острова…», не подозревая, что чудо уже готово совершиться, что оно уже совершается, когда эта женщина, я имею в виду Элен, с Земляного Вала поворачивает за угол Казенного переулка и таким образом движется к неотвратимости встречи.
Шесть лет спустя, когда круг превращений замкнулся и мы с Элен вместе выступали в книжных магазинах разных городов Франции, ей волей-неволей приходилось отвечать на вопрос: каким образом она, собиратель коллекции «slovo» небольшого парижского издательства «Verdier», выбрала для перевода «роман», о существовании которого она не знала, и к тому же здесь появляется второе неизвестное – роман автора, о существовании которого она тоже не подозревала? И Элен рассказывала, как в Интернете она просматривала «Ex-Libris» «НГ» и там случайно наткнулась на статью о путешествии в Чевенгур42 трех сумасшедших русских, которые называли себя «географами-метафизиками». Не скрою, я был в составе этой экспедиции и в числе авторов статьи, но, когда Элен дозвонилась в «Независимую газету», ей дали телефон Андрея Балдина, которому ей предстояло позвонить и что-то сказать. Элен – почти чистокровная русская, бабка ее – из рода Островских, расплатившаяся своим дворянством за брак по любви, благодаря чему мать после революции в графе «социальное происхождение» могла писать – «крестьянка», отец – кавалергард, сугубо петербургский персонаж, чудом уцелевший во время революции и не менее чудесно эмигрировавший (как и мать) в Бельгию в середине 20-х годов прошлого века, когда стало ясно, что всякая самостоятельная жизнь – будь то жизнь обрусевшего потомка эльзасских льнозаводчиков Шатленов или жизнь «костромской крестьянки» – в Республике Советов будет в конце концов невозможна. Таким образом, в жилах ее течет кровь людей решительных и смелых на поступки. Но тут она что-то разволновалась и, услышав незнакомый голос из Москвы, на не очень-то внятном русском языке попыталась объяснить, что ее заинтересовала статья, и она хотела бы познакомиться поближе, и еще почему-то сказала, что любит Малларме. «О! – воскликнул в своей Москве не известный ей еще Балдин. – Том Малларме как раз лежит сейчас на моем столе…» Таким образом слово – единственно нужное слово, пароль – сыскалось, пространство отомкнулось, контакт состоялся.
Я ничего не знал об этом разговоре. Хотя об Элен Шатлен узнал гораздо раньше Балдина, когда ездил в Гуляйполе в 1992 году. Тогда там только и разговоров было, что о «француженке, которая сняла фильм про батьку Махно». Кстати, Элен подарила мне свой фильм перед моим отъездом из Парижа. Но мой компьютер отказался его воспроизводить. Он записан в каком-то неизвестном компьютеру французском формате. И вообще – не Махно, а Остров стал поводом для нашей неизбежной встречи. Причем поводом столь весомым, что где-то там, где сидит небесный механик и геометр, ее приезд в Москву, моя презентация и балдинский экземпляр «Острова…» оказались в точке пересечения. Вот. Встреча была коротка. Я проводил Элен до метро. После этого мы виделись только один раз, перед ее отъездом во Францию. Почему-то она сказала: «Я издам вашу книгу». И все. Был июнь 2002 года. Я стал ждать. В декабре, на книжной выставке «нон-фикшн» в ЦДХ я подписал контракт, переданный через третьи руки. Из него явствовало, что книга выйдет во Франции в 2005 году. Я понял, что ожидание будет долгим, и стал наращивать силы для него. Чтобы скоротать время, написал еще книжку повестей и рассказов. Когда она вышла, был уже 2004 год. Ждать оставалось недолго. Иногда, чтобы подкрепить свои ожидания того будущего, которое представлялось мне неизменно прекрасным, я звонил в Париж. Все шло вроде по плану. Потом связь прервалась. Полгода я не мог дозвониться Элен. Я стал нервничать. Это не помогло. Я стал пить. Это тоже не помогло. Потом однажды, в какой-то осенний, не в строку ложащийся ненастный день, Элен сама позвонила мне на мобильный и сказала, чтобы я не волновался. Просто переводчики – они сделали мертвый перевод. И теперь ей придется делать его заново. Я так обрадовался, что чуть не опрокинул маршрутку, в которой в этот момент ехал. Испортили перевод – эка невидаль! А я уж думал бог весть что! А перевод… Подумаешь! В половине французских переводов вы не отличите язык Достоевского от языка Чехова! Слабая у них была, значит, переводческая школа. Не чета нашей. Так что им сейчас всю русскую литературу приходится переводить заново. А если уж Элен взялась сама, то, значит, недалек тот час… Но я рано радовался. Связь опять прервалась на многие месяцы. Телефон молчал. Почта не отвечала.
