Александр Галкин - "Болваны"
- Присаживайтесь! - значительно мягче, чем к Оксане Виленовне, обратился он к пациенту Птицыну.
Птицын проследил за указующим перстом Тухеса и уселся в кресло, стоявшее возле письменного стола. Тухес не сел за стол. Он остался у окна, лениво пролистывая "дело" Птицына. Оксана Виленовна продолжала робко стоять посреди кабинета, явно чувствую себя очень неудобно.
Тухес задал ей ряд незначащих вопросов о состоянии Птицына, о цифрах давления, в то время как Птицын с изумлением рассматривал на стене большую репродукцию картины Серова о Петре I, ту самую картину, о которой он вспоминал вчера утром, во время профессорского обхода. Попутно ему пришла на ум еще одна сценка: когда они с Оксаной Виленовной спустились в холл, чтобы выйти из корпуса, перед Птицыным мелькнуло лицо дюжего санитара в шапочке. Птицыну оно показалось до боли знакомым, но он тут же об этом позабыл. И только теперь его осенило: это лицо с безобразным широким носом - из его сна. Вор за стеклом балконной двери и санитар в холле - одно и то же лицо! Всё это, разом обрушившись на Птицына, несколько ошарашило его. Что бы это могло значить?!
Тухес попросил Птицына рассказать, как произошло сотрясение мозга. Птицын в сотый раз повторил свой рассказ. Тухес кивал. Между тем Птицыну казалось, что мысли профессора далеко-далеко отсюда.
- Выйди! - опять лаконично бросил он Оксане Виленовне. Та вздрогнула, но сразу же, резко развернувшись, ушла, плотно прикрыв за собой дверь.
- Как у вас с этим... делом? - многозначительно посмотрев в глаза Птицына умными карими глазами, спросил Тухес.
- Нормально! - отмахнулся Птицын. Не мог же он в самом деле поведать профессору, что в 23 года еще мальчик.
- Проблем нет? - уточнил Тухес.
- Проблем нет! - подтвердил Птицын.
- Но особенно не хочется... после сотрясения? - настаивал Тухес.
- Особенно не хочется, - эхом отзывался Птицын.
Он вдруг понял, что такой диалог - в виде эха - самый правильный стиль поведения с Тухесом. Нужно только подтверждать его идеи и догадки, и все будет отлично, потому что наверняка в профессорском мозгу диагноз сложился еще тогда, когда они вошли в дверь, а он, сидя на подоконнике, разминал окурок в пепельнице.
Тухес задумчиво помолчал. Потом сделал два энергичных шага к двери, распахнул ее, крикнул: "Войди!" Оксана Виленовна вошла с румянцем во всю щеку.
- Подождите, пожалуйста, в коридоре. Не забудьте свою куртку. Всего доброго.
- До свиданья! Спасибо, - на ходу бросил Птицын.
Минут через десять вышла Оксана Виленовна. Она была чем-то не совсем довольна, но выдала Птицыну только конец мыслительной цепочки:
- Главное, тебе в армию нельзя!
Глава 7. ВЫПИТЬ ЧАЮ - И УМЕРЕТЬ.
1.
Пока они шли в свой корпус, Оксана Виленовна всё молчала. Птицын не решался прервать молчания. Только на лестнице она вдруг без всякой связи сказала, полуобернувшись к шедшему сзади Птицыну:
- Сегодня у меня опять ночное дежурство...
Некоторое время они продолжали идти по лестнице молча. Наконец, Птицын нашелся:
- А прежнее приглашение выпить чаю еще в силе?
Оксана Виленовна улыбнулась:
- Конечно!
- В ординаторской? - Птицын, как охотничий пес, вцепился в нее мертвой хваткой и не собирался выпускать добычу из сомкнутых челюстей.
- Наверное... Да... Почему нет?
- Во сколько лучше зайти? Я сова, и могу всю ночь не спать...
Она замялась:
- В прошлый раз были сплошные вызовы... Было не до чая... Все хотела извиниться перед тобой, да не было случая... Как сегодня будет, не знаю.. Давай так договоримся: если будет посвободней, я сама загляну к тебе в палату... Если ты, конечно, не заснешь... Ну тогда...
- Не засну. Буду ждать. Спасибо.
Они разошлись в разные концы коридора.
У Птицына молниеносно созрел план действий. До ночи еще далеко - он прекрасно всё успеет. Он выхватил из тумбочки кошелек, из-под матраса извлек сумку и поехал в Столешников за вином и конфетами. Ни водку, ни коньяк он не хотел покупать: гадость! Сухое вино для такого случая слабовато. Конечно, лучше всего финский ликер - очень вкусно и незаметно бьет в голову. Да ведь его днем с огнем не сыщешь. К великому удивлению Птицына, дефицитный вишневый финский ликер на этот раз продавался.
Птицын докупил к ликеру коробку конфет "Красный Октябрь", три красных гвоздики и в аптеке - изделия резиновой промышленности. Таким образом, он полностью экипировался для ночной операции.
Оставшееся время до отбоя текло невыносимо медленно. Владимир Николаевич был не в духе, плохо себя чувствовал. Правда, они, как всегда, выпили чаю, но разговаривать он был не расположен и рано лег спать.
Толстопузый сосед справа рассказывал чернобровому пьянчуге, как венгры стреляли в него из окон Будапешта, когда он служил и СССР ввел войска в Венгрию для подавления мятежа; о том, как во времена Хрущева он выстаивал ночные очереди за хлебом, приносил его домой, сухой, чёрствый, бац по нему кулаком, и каравай рассыпался на мелкие крошки. Для Птицына оставалось неразрешимой загадкой, зачем по хлебу нужно было лупить кулаком. Ведь это не нормально.
Чтобы избавиться от идиотских разговоров соседей, а читать он был не в силах, Птицын сбежал в коридор и полчаса дисциплинированно смотрел программу "Время", хотя, если б его спросили, о чем там шла речь, он не вспомнил бы ничего.
Наконец, все улеглись. Через час храпели со всех коек. Сильнее всех храпел Владимир Николаевич. Чернобровый во сне стонал и стучал зубами. Толстопузый храпел тенором. Даже Божий одуванчик протяжно сопел и бормотал что-то жалобное. Сегодня весь день кто-нибудь со стороны то и дело приносил весть: умерла старушка в палате слева, умер сосед в палате справа. Божий одуванчик в ужасе вздрагивал. Может быть, ему снилась его собственная смерть? Мальчишка напротив Птицына, не просыпаясь, приподнялся на кровати, издал нечленораздельный звук и опять рухнул на спину. Птицын давно заметил, что тот страдает сноговорением и чуть ли не снохождением, у него не все в порядке с головой.
Птицын надел рубашку и джинсы, сел на кровати в позу лотоса и стал ждать. Постепенно стихло шарканье ног по коридору, обрывки разговоров. Везде выключили свет. За окном тускло загоралась, а временами гасла полная луна. Птицын следил, как на нее набегают черные клочки туч и как она упорно прорывается сквозь них наружу.
Дверь палаты приоткрылась, слабый свет ночника из коридора образовал тоненькую полосу. Ее закрыл силуэт в белом халате, на который серым пятном упал неверный отблеск полной луны. Птицын мигом вскочил с кровати, выхватил из тумбочки пакет с гостинцами и на цыпочках выбежал в коридор.
Оксана Виленовна ждала его у двери.
- Не спишь? - улыбнулась она. - Ну, я жду тебя в ординаторской.
Она поспешно, Птицыну показалось, даже слишком поспешно, удалилась, стуча каблучками. Он вспомнил, что забыл в палате цветы. Они стояли в банке, за тумбочкой. Он колебался: возвращаться ему или нет? Плохая примета! Однако, вообразив, как красиво будет смотреться то, что он дарит ей цветы, а потом галантно целует руку, Птицын не смог не поддаться соблазну - и возвратился.
2.
Птицын постучался в ординаторскую. "Войдите!" - был ответ. Оксана Виленовна в углу комнаты расставляла чашки и сахарницу на столе. Волосы у нее были убраны тщательней, чем обычно, и как-то иначе.
Птицын замешкался у двери с цветами в руках.
- Цветы? - она удивленно вскинула брови, хотя Птицын заметил, что ей приятно. - Зачем это? У меня сегодня не день рожденья.
- Еще и в час ночи, - рассмеялась она.
Трудно мотивировать то, что всем понятно.
- Лучше пить чай с цветами, чем без цветов! - заметил Птицын, кстати сочинив абсурдный афоризм.
Он неуклюже вручил ей букет. Она взяла его не сразу, засуетившись с чашками.
- Спасибо большое. Что я завтра с утра скажу своим коллегам? Что получила цветы во время ночного обхода?
- Вот именно! От благодарного пациента! - подхватил Птицын.
Дальше Птицын должен был по-рыцарски поцеловать ей руку. Но это как-то не заладилось. Вместо этого он принялся выкладывать на стол содержимое пакета.
- Это к чаю!
- Ого! Конфеты, вино. Ты хорошо подготовился. А что если сюда зайдет дежурная сестра? А мы распиваем в рабочее время алкогольные напитки... Что она подумает?
- Подумает нехорошее! - отрезал Птицын. - И будет права... Оксана, здесь не найдется рюмок? Мне не верится, что врачи не пьют...
- Как ты меня назвал?
Засмеявшись, она встала на стул и, открыв верхний шкафчик, потянулась за фужерами. Ее белый халатик приоткрыл краешек ажурной комбинации и обнажил выше колена стройные ноги. Птицын с удовольствием полюбовался ее ногами снизу вверх, протянул руки, взял ее за локти и помог соскочить со стула. Она пунцово покраснела и строго сказала, отстранившись:
- Я рассержусь! И прогоню тебя...
- Я не уйду... Не будем ссориться. Мы собрались выпить чаю. И есть бокалы для ликера. Финского... Он очень вкусный, Оксана. Имя-отчество, мне кажется, сейчас неуместно. Я не прав?
