Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2004)
И. К. Сафонов в последние годы возглавлял историко-краеведческое общество “Моя Плющиха”. Как горько, что приходится так писать – “в последние годы”. В начале нынешнего страшного августа Илья Кириллович погиб в автокатастрофе под Сергиевым Посадом. Его похоронили на Ваганьковском кладбище в семейном некрополе Сафоновых.
О Плющихе и ее старинных жителях он оставил рукопись воспоминаний, которая ждет своего издателя.
Сергей Дурылин. Нестеров в жизни и творчестве. М., “Молодая гвардия”, 2004, 541 стр. (“Жизнь замечательных людей”).
Сухая аббревиатура “ЖЗЛ” отзывается во мне воспоминанием о дедушкином шкафе, где стояли все тома “ЖЗЛ”, начиная, кажется, с горьковских времен. Среди них была и книга Сергея Николаевича Дурылина - впервые она была издана в знаменитой биографической серии в 1965 году.
Новое издание, третье, переработанное и дополненное, на тринадцать страниц толще прежнего. Такая чуточка разницы неприметна, если смотреть на корешки, но для вдумчивого читателя – это событие. Искусствоведы В. Ф. Тейдер, В. Н. Торопова и сотрудники мемориального дома-музея С. Н. Дурылина (Болшево) восстановили в книге страницы, ранее попавшие под цензурные сокращения. Эти страницы касаются подробностей работы М. В. Нестерова на лесах соборов в Москве, Киеве, Сумах…
“В глазах самого художника лучшее, что он сделал в области церковной живописи, были образа собора в Сумах… Образа Сумского собора – последняя церковная работа Нестерова” (курсив С. Н. Дурылина. – Д. Ш. ). Огромная часть работ Нестерова как церковного художника оказались нынче за пределами России. И не только Киев и Сумы, но Гагры, Новая Чартория, Абастумани.
Высокогорное селение Абастумани находится на высоте двух тысяч метров. Здесь по инициативе тогдашнего наследника русского престола цесаревича Георгия Александровича (больной цесаревич последние годы жизни провел в Абастумане) была построена первая в России горная астрофизическая обсерватория, поныне прекрасно известная астрономам. На средства великого князя Георгия Александровича и по проекту художника Симансона в Абастумани был возведен православный храм в грузинском стиле, расписывать который и был приглашен Нестеров.
В этом году исполнилось сто лет с того дня, как Михаил Васильевич Нестеров закончил росписи в абастуманском храме Александра Невского. Первую всенощную служил в нем 3 июля 1904 года экзарх Грузии Алексий. “Церковь была во всем параде, - вспоминал позднее художник, - Горели сотни свечей… Я переживал вторично то, что перечувствовал когда-то за всенощной накануне освящения Владимирского собора”.
Нестеров исполнил в храме более пятидесяти монументальных композиций. Как пишет С. Н. Дурылин, “по объему работы Нестерова в Абастумани превосходят работы любого из художников, единолично и собственноручно трудившихся в русских храмах в ХVII-ХIХ столетиях”. Тут интересно вспомнить, что во всех строительных и хозяйственных работах первыми помощниками художника были солдаты и офицеры Тенгинского гренадерского полка, стоявшего неподалеку. Пять лет жизни (1899 - 1904) Нестеров отдал Абастумани.
На стенах храма остались в вечном соседстве святой благоверный князь, защитник русской земли и Равноапостольная Нина. Как жаль, что сегодня и в Грузии, и в России политика затаптывает всякую культурную память. Кто сейчас в Грузии вспоминает о Нестерове? О первом настоятеле абастуманского храма о. Константине (Рудневе)? Или о великом князе Георгии Александровиче Романове?
А у нас об Абастумани вспомнили лишь однажды, года два назад, когда прошла информация, что туда якобы ушли чеченские боевики.
Но верится, что и сегодня кто-то утешен в абастуманском храме нестеровскими фресками.
Александр Яшин. Слуга народа. Поэзия. Проза. Вологда, “Книжное наследие”, 2003, 695 стр.
Книги Александра Яшина не издавались в России лет пятнадцать.
Сейчас уже трудно восстановить контекст эпохи и понять, какое огромное впечатление Александр Яковлевич производил на современников. Без сомнения, он был одной из ключевых фигур русской литературы середины прошлого века. Вспомним, что дружескими отношениями с Яшиным дорожили Пришвин, Чуковский, Симонов, Паустовский, Тендряков и многие, многие…
Когда меня сгибают неудачи,
Растерянность душой овладевает,
Бессонница и страх, -
Бывает все! –
Я вспоминаю о хороших людях,
О тех мне близких
И не очень близких,
А просто повстречавшихся в дороге…
И мне становится легко на сердце,
Ну, не совсем, быть может,
Но спокойней,
И хочется еще пожить на свете,
Полюбоваться небом и землей.
Александр Исаевич Солженицын сидел в больничном коридоре у палаты умирающего Яшина и писал ему письмо - в надежде, что тот еще сможет его прочитать…
Увы, нет до сих пор серьезной, вдумчивой книги о Яшине. Недавно тихо миновала юбилейная дата, девяностолетие Яшина, и наконец-то вышли две его книги. Первая называется “Живая вода” (Яшин А. Живая вода. М., “Русская книга”, 2003) - по названию послевоенной яшинской книги лирики, которая была набрана в 1947 году, но в свет так и не вышла. Вторая, “Слуга народа” (по названию одной из самых сильных повестей Яшина), издана на родине поэта, в Вологде.
В эти книги, бережно подготовленные дочерью писателя Наталией Александровной, вошла не только яшинская классика. Здесь нам приоткрывается новый Яшин. Скажу подробнее о вологодской книге, поскольку московское издание по понятным причинам доступнее.
Вологжане впервые без купюр опубликовали повесть “Баба-Яга”, задуманную Яшиным еще в 1960 году. Это история о деревенской старухе Устинье, прозванной председателем колхоза Бабой Ягой за то, что она, живущая одна-одинешенька в заброшенной деревне на острове, отказывается покидать остров и растит свой огород без руководящих указаний партии. Яшинская повесть во многом предвосхитила “Прощание с Матерой” Валентина Распутина, но при жизни автора не появилась в печати. В 1969 году ее планировал опубликовать Твардовский в “Новом мире”, но вскоре он вынужден был уйти из журнала, и набор рассыпали.
Здесь же, в вологодском книга, переиздана другая выстраданная и провидческая повесть Яшина – “Слуга народа”. Она появилась только в 80-годы в журнале “Москва”.
Впервые публикуются фрагменты из дневников Яшина последних лет жизни. Читая эти записи, порой кажется: это же про нас, про то, что мы переживаем. Из дневника А. Яшина (2 апреля 1962 года, дом творчества писателей в Ялте): “Без конца болтают… О чем? Кто что вспомнит из вычитанного из западной литературы, из узнанного о загранице, об американском кино, о кинозвездах… Анекдоты, хохмы о королях, о принцессах… Слушаю, слушаю и ухожу… Хоть бы что-нибудь доброе о нас. О России – не в сочинениях, не для вечности, а так, в простом человеческом разговоре…”
Вспомнилась мне сейчас одна из командировок на вологодский север. Как трясучий “газик” с рваным брезентовым верхом выбрался одним боком на сухую обочину и тормознул у опушки леса, а водитель махнул рукой: “Вон тропинка, глянь… Это на угор, к Яшину…” За глухой стеной тайги ничего особенного не угадывалось. “Газик” рванул, плюхнувшись в очередную лужу, и мы погнали дальше. Куда ехали, за чем спешили — разве теперь вспомнишь? А на Бобришном Угоре не пришлось побывать. Так и спешишь вечно куда-то, лишь краем глаза примечая самое, быть может, главное.
В начале 60-х на Бобришном Угоре, вблизи родной деревни Блудново, русский писатель Александр Яшин построил себе дом. Не коттедж для отдыха, не хоромы, а избенку, уединение для работы. Место это потаенное было примечено им еще в детстве, с друзьями-мальчишками он взбегал на Угор, откуда, кажется, всю Россию видно. Здесь, на Угоре, и похоронить себя завещал.
Есть снимок поразительный: как через поле, бескрайнее поле, течет по дороге народ – жители окрестных деревень провожают земляка-поэта в последний путь. Женщины в платочках, в старинных домотканых сарафанах… 1968 год. Яшину было всего пятьдесят пять лет.
В его дневниках духовный смысл Бобришного Угора ясно обозначен. Вот из записей 1966 года: “Уже давно у меня появилось желание творческого одиночества — этим объясняется и строительство дома на Бобришном Угоре… Очень уж моя жизнь стала тяжелой, безрадостной в общественном плане. Я слишком много стал понимать и видеть и ни с чем не могу примириться… Переселение на Бобришный Угор… Разложил свои тетрадки и гляжу в окно, наглядеться не могу. Мать и сестра ушли домой под дождем. Я остался и рад. Удивительное чувство покоя. Пожалуй, сейчас я понимаю отшельников, старых русских келейников, их жажду одиночества… Из-за одной этой лунной тихой, правда, еще холодной ночи стоило строить мою избу… Мне такое заточение в глуши лесов, снегов, дороже славы и наград — ни униженья, ни оскорбленья, ни гоненья. Я тут всегда в своем дому, в своем лесу. Здесь родина моя…”
