Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)
Мэри в замешательстве взяла книгу.
— Скажем твоему отцу, что ты приезжала за ней.
Миссис Джексон велела гостье почитать, пока она приготовит чай. Книга называлась "Рамбуйе: Искусство вести беседу".
— Это вы написали! — воскликнула девочка.
— Да, я. Собиралась захватить ее с собой на свадьбу. Но забыла. Лучше поздно, чем никогда.
Она отвезла Мэри на ферму. В дверях уже ждал Тед Арчер.
— Вот она! — крикнул Арчер, и Флетчер выбежал из дома.
— Миссис Джексон забыла привезти мне книгу, — сказала девочка. — Я за ней съездила.
— На ночь глядя? — спросил Флетчер, а Мэри поцеловала его.
— Мы все вокруг обыскали, — тихо сказал Тед Арчер, уводя миссис Джексон в дом. — Они поругались.
Потом все посидели в больших потертых креслах, миссис Джексон болтала о свадьбе, Флетчер молча смотрел и слушал, а когда он рассмеялся какому-то ее замечанию, она с чопорным и деловым видом встала и заявила, что сию минуту должна ехать.
Она включила фары, и машина тронулась, а Флетчер крикнул с порога:
— Завтра заеду за веревкой.
Это были его первые слова, обращенные к ней. Его голос, казалось, завладел всей ночью.
Вернувшись к себе, миссис Джексон легла на кровать. "О нет", — сказала она в пустоту жаркой комнатки. Стояла душная ночь, миссис Джексон металась во сне. В голове мелькали голоса, лица, и Флетчер, сидя в кресле, не сводил с нее глаз. А утром — вот радость! — у нее оказался синяк на животе: выступил за ночь. Показать бы его Флетчеру!
Она вымыла голову и во второй половине дня, когда явился Флетчер, сидела, повязав голову шарфом, суровая и чопорная.
Он подошел к двери, и она, с вызовом поджав губы, сняла веревку с крючка.
— Вот то, за чем вы приехали.
Он бросил веревку на ступеньки за дверью, вошел в комнату и сел на диван.
— Вы навели порядок в доме, у старого почтальона он выглядел как сарай. Дом принадлежал Рэндлу, дурак он, что упустил его. Мэри говорит, мы развлекались грубо. Но я объяснил ей: вы наладились уходить, а чтобы не дать даме уйти, надо остановить ее. Да знаю я, знаю, это грубые шутки.
— Вот именно, — сказала миссис Джексон. — Я не корова. А у вас в деревне, видимо, принято подавать такие развлечения на десерт — как сладкий творог со сливками.
— Терпеть не могу эту пакость, — невинно сказал Флетчер. — Мы давали ее нашим девочкам вместе с черносливом, когда им требовалось слабительное.
Миссис Джексон выпрямилась на стуле.
— У меня была назначена встреча, — сказала она.
— Так я и сказал Мэри — а то она все не унималась. У вас, мол, была назначена встреча.
— А как Мэри?
— Девчонки всегда заводятся на свадьбах, — сказал он. — Вы видели, как ведут себя телки. Заводят друг друга. Вы были замужем, и я был женат — для нас это совсем другое дело. Что это?
Он показал на картину над камином. Похоже было, что это просто пена из розового крема и кружев, но потом он заметил едва обозначенный мелом контур куклы или девушки, плавающей в пене, возможно, она качалась на качелях: розовое лицо, два ярко-синих пятна вместо глаз, красный, как мак, рот с опущенными уголками. Это существо либо только начало проступать на картине, либо готово было вот-вот исчезнуть.
— Ванденесс, — сказала она, вновь обретая свой непререкаемый тон. — Французский художник.
Он кивнул.
— Небось дорогая.
— Муж заплатил за нее семьсот пятьдесят фунтов, — холодно сказала миссис Джексон.
Помолчав, Флетчер сказал:
— Богатый человек.
— Очень.
— Слыхал. — Флетчер подвинулся на диване. — Черт побери, на прошлой неделе я продал быка за две тысячи. И кто же это на картине?
— Это портрет графини де Тилле, — сказала она.
Он кивнул.
— На ферме такая штука выглядела бы чудно.
— Да, но здесь не ферма.
Миссис Джексон тряхнула головой, как бы предлагая сменить тему.
— Я как раз начала писать вам письмо. — Она показала на столик, за которым печатала на машинке. — Но вы выбрасываете письма в мусорную корзинку, так что, придя сюда, вы сэкономили мне лист бумаги. Я обдумала ваши слова насчет Мэри. И переменила мнение. Согласилась с вами. Лучше пусть Мэри останется дома.
— Как это? — спросил Флетчер, изумленный. — Полный поворот? Вы хотите сказать, она не потянет?
— Нет, она способная девочка, — сказала миссис Джексон. — Просто я была не права.
— Вы говорите, она не потянет.
— Вовсе нет. Просто у меня изменилась точка зрения.
Лицо у него потеплело.
— Я вам скажу, уважаемая, кто вы такая. Вы — врушка. — Он засмеялся. — И еще одно я вам скажу. Этот портрет — не графини, как бишь ее, а ваш. Мэри говорила мне.
— Картина называется так. Я покажу вам каталог.
— Ваш, ваш. Только он вытащил из вас все кости. Мог бы за это маленько сбавить цену. Когда я покупаю скотину, я хочу знать, твердо ли она держится на ногах. Я смотрю на ее костяк.
— Не сомневаюсь, — резко сказала миссис Джексон. — Но мой муж покупал не скотину, а произведение искусства. Вам не нравится? Платье очень симпатичное, как по-вашему? Я люблю это платье. Я его как раз достала из шкафа. Хотела надеть завтра, когда поеду в Лондон. Глупость, конечно, оно давно вышло из моды.
Какое наслаждение строить из себя простушку и поддразнивать его! Она поднялась.
— Сейчас схожу принесу.
— Нет, — сказал он, вставая и удерживая ее за руки. — Сидите. Нам надо кое о чем договориться. Вы нужны мне на ферме.
— Но я еду в Лондон. О чем договориться? А, знаю: чтобы я почистила серебряные кубки.
— Я почистил их сам сегодня утром. — В его голосе была сила. — Я хочу, чтобы вы переехали ко мне, а с Мэри решим так, как вы скажете.
Коренастый мужчина, казалось, затмил в комнате дневной свет. Он смотрел в ее синие глазки, и она увидела, что его не смущают ее воинственность, ее вскинутый подбородок. Он выпустил ее руку и ловко стянул шарф у нее с головы; влажные белокурые волосы рассыпались по плечам. Она придала своему лицу выражение ужаса, от которого скривились полуоткрытые губы, но ужас превратился в восторг. Ее бросило в жар, в голове зашумело, а Флетчер смотрел на нее в упор, успевая, однако, быстро оглядывать всю комнату, дверь, обстановку, диванные подушки, книги, даже ковры на полу. Смотрел зорко, как охотник.
— Сядьте и, пожалуйста, отпустите меня, — сказала она.
Она была удивлена, она была разочарована: он действительно сел.
— Том, — сказала она. — Я? На ферме? Вы сошли с ума.
— А вы, оказывается, знаете, как меня зовут, — сказал он. — Нет, я не сошел с ума. — И просто добавил: — Вы же привезли Мэри домой.
— Естественно. Ну и что? Что вы такое вообразили?
— Вы привезли домой Мэри, — повторил он.
— Вы меня совсем не знаете.
— Я все про вас знаю. — Он кивком показал на картину. — Ему удался ваш рот.
— Рот? — переспросила она. Невольно с гордостью посмотрела на картину, а потом снова надела гримасу ужаса и продолжала поддразнивать Тома: — Значит, на рот вы тоже смотрите?
— Да. — Он мягко потянул ее к дивану, где она изловчилась сесть подальше от него.
— У меня мокрые волосы, — сказала она, закладывая их за уши. — Воображаю, какой у меня вид. Так о чем вы говорили? Вам нужна экономка? Вот миссис Аркрайт, например…
Он не дал ей договорить. Она отталкивала его руки, раскрыла рот, собираясь что-то сказать, в ушах у нее грохотало, глаза сверкали ненавистью, а потом он на минуту оторвался от нее, и лицо у нее горело, а глаза стали бессмысленными, как и у него, и уголки рта опустились.
— Дверь-то хоть… — низким, охрипшим голосом сказала она ему в пиджак, — дверь-то хоть запри.
В то лето они часто разъезжали вдвоем, а иногда — прихватив с собой Мэри, и на ярмарках много судачили об этом. Тед Арчер утверждал, что все неправда, пока Том Флетчер не отремонтировал дом, а миссис Джексон не ушла из школы и не продала свой домик. Мессел говорил всем, что Ванденесс — третьеразрядный художник, он ловко схватывает выражение девушки, которая сама себя выдумывает, но женщин за тридцать изображать не умеет.
На краю утеса
© V. S. Pritchett 1979
Перевод Д.Аграчева
Туман, наползающий с моря, к полудню стал рассеиваться. Он уже два дня тянулся вверх по склону и рваными клочьями оседал на верхушках деревьев в ущелье, где стоял дом. "Как холодное дыханье стариков", — написала Ровена в порыве поэтического вдохновения, но — чтобы не обидеть Гарри — изменила на "дыханье призраков", а то он, пожалуй, примет это на свой счет. На самом-то деле в его дыхании нет ничего общего с туманом, оно пахнет несчетными сигаретами, что он курит с утра до вечера. Ходит по комнатам мелкими шажками, сбрасывает пепел с сигареты, вытягивая руку, и говорит, говорит. Это придает какую-то отрешенную, вопрошающую элегантность и его тяжеловатому лицу, и его длинным фразам. Ровена, как была в халате, пошла к нему в комнату. Он был без очков и только что кончил бриться; обращенное к ней лицо старость избороздила и обескровила до святости, но пухлая нижняя губа придавала ему беспомощное звериное выражение. Она рассмеялась при виде мыльной пены у него в ушах.
