Джессика Кнолл - Счастливые девочки не умирают
Через пару минут я услышала, как мама обшаривает кухонные полки в поисках съестного.
— Тифани, — наконец сказала она, — я на минутку сбегаю в магазин. Что тебе принести?
— Томатный суп в банке, — ответила я. — И сырные крекеры.
— А попить? Газировку?
Она прекрасно знала, что я не пью газировку с тех пор, как стала регулярно бегать. Мистер Ларсон предупредил, чтобы мы не пили ничего, кроме воды, иначе не избежать обезвоживания.
— Нет, — почти беззвучно ответила я, закатив глаза.
Мама подошла вплотную к дивану, взглянув на меня сверху вниз, как на покойника в гробу. Потом достала плед, встряхнув, развернула его, и он опустился на меня, будто сети.
— Мне страшновато оставлять тебя одну.
— Да все нормально, — простонала я.
— Пожалуйста, не смотри новости, пока меня не будет, — умоляющим тоном попросила мама.
— Не буду.
— Все равно ведь будешь, — вздохнула она.
— Зачем ты тогда просишь меня не смотреть?
Мама села в кресло напротив дивана, с шумом примяв подушки.
— Если ты все равно собираешься смотреть новости, — сказала она, взяв в руки пульт от телевизора, — то давай смотреть вместе. — (Словно речь шла о первой сигарете.) — На случай, если у тебя будут вопросы, — добавила она.
Мама переключила телевизор на Эн-би-си. Разумеется, вместо обсуждения новейших моделей пылесосов в эфире утреннего ток-шоу шел сюжет под названием «Очередное побоище в школе». Ведущий Мэтт Лауэр вел репортаж со школьного двора, стоя у той части старого особняка, которую затронул огонь, вспыхнувший в столовой.
«Мейн-Лайн — один из наиболее богатых пригородов в США, — вещал Мэтт. — Трудно поверить, что здесь могла произойти подобная трагедия, однако факт остается фактом». На экране появились кадры школьного здания, снятые с воздуха. Мэтт продолжал: «Семеро погибших, из них двое нападавших и пятеро жертв, одна из которых умерла от разорвавшейся в столовой самодельной бомбы. Нападавшие пронесли бомбы в рюкзаке и оставили у столика, за которым, как подтверждает администрация школы, обычно сидели популярные ученики. Из всех бомб — полиция полагает, что их было не меньше пяти, — разорвалась только одна, в противном случае погибших было бы намного больше. Девять учеников госпитализированы с тяжелыми, но не опасными для жизни ранениями, хотя в результате взрыва некоторым из них оторвало конечности».
— Оторвало конечности? — ахнула я.
Мама дрожащей рукой отерла лоб.
— Вот этого я и боялась…
— С кем? С кем это случилось?
— Я слышала, но забыла, — имена почти все незнакомые. Но среди них была твоя подруга, Хилари.
Я отбросила плед, запутавшись в нем ногами, и чуть не разорвала его пополам. Желудок свело, будто там вскипел апельсиновый сок.
— Что с ней?
— Я точно не помню; кажется, ей оторвало стопу, — всхлипнула мама.
Меня стошнило прежде, чем я успела добежать до ванной, хотя я бежала со всех ног. Ничего страшного, сказала мама, ототру пятновыводителем, а ты ляг, полежи. Отдохни. Она принесла мне таблетку, которую дала Анита.
Несколько раз я приходила в себя и слышала, как мама отвечает по телефону:
— Спасибо, но сейчас она отдыхает.
Затем я провалилась во мрак, из которого с трудом смогла выкарабкаться. Был вечер, когда мне наконец удалось прорвать мутный, тяжелый покров, окутавший разум, и я спросила у мамы, кто звонил.
— Твой прежний учитель английского. Хотел узнать, как ты…
— Мистер Ларсон?
— Ага. И мама кого-то из учеников. А потом посыпались звонки.
«Школу закрыли на неопределенный срок. Хорошо еще, что ты не выпускница», — сказала мама.
— Представляешь, каково рассылать заявления в такой неразберихе? — И она сочувственно цокнула языком.
— Мистер Ларсон оставил номер телефона?
— Нет. Сказал, что позже перезвонит, — ответила мама.
Весь вечер телефон молчал, и первую ночь дома я провела на диване, уткнувшись в телевизор, где какая-то Беверли, мать четверых детей, нахваливала видеодиск с комплексом упражнений, вернувшим ей прежнюю стройность, — а ведь она уже почти отчаялась! Свет я не выключала. Двери всех четырех спален, расположенных на втором этаже дома, выходили в огороженный перилами коридор, и, перегнувшись через них, можно было увидеть меня, съежившуюся на диване под синтетическим пледом. Несколько раз из спальни выглядывал папа и раздраженно жаловался на свет, пробивающийся из-под двери. Он, видите ли, не может уснуть. В конце концов я сказала ему, что предпочла бы беситься из-за ерунды, а не трястись от чудовищных воспоминаний, и папа отстал.
На рассвете я задремала. Когда я очнулась, телевизор был выключен, а пульт пропал.
— Папа спрятал, — крикнула мама из кухни, услыхав возню в гостиной. — Зато он принес тебе целую кучу журналов.
Обычно мама просматривала все журналы, которые попадали ко мне в руки, но в то утро она накатала внушительный список и велела папе купить все, даже те, что обещали научить «Как разжечь в нем желание». Мама хотела меня задобрить — ведь телевизор отныне был под запретом. Я благоговела перед этими журналами, они до сих пор хранятся в коробке под моей детской кроватью. Они манили в большой город — носить туфли на каблуках и жить шикарной жизнью. В их мире всё было шикарно.
Однажды после обеда, когда мы с мамой отдыхали, — она дремала на диванчике, а я, растянувшись на большом диване, изучала, как подчеркнуть глаза с помощью косметики, — в дверь позвонили.
Мама вскочила и укоризненно на меня посмотрела, как будто это я разбудила ее. Ни слова не говоря, мы уставились друг на друга, и тут снова раздался дверной звонок.
Мама прошлась ладонью по волосам, взбив их у темных корней, и кончиками пальцев смахнула следы туши под глазами. Потом встала и, чертыхаясь, попробовала размять онемевшую за время сна стопу. Ничего не вышло, и мама, прихрамывая, пошла открывать.
Послышались негромкие голоса.
— Разумеется, — ответила кому-то мама.
В гостиную она вернулась в сопровождении двух хмурых мужчин в грязно-коричневых костюмах.
— Тифани, — пропела мама голосом радушной хозяйки, — это детектив… — Она в растерянности потерла виски. — Извините, пожалуйста, я забыла, как вас зовут. — Ее голос утратил приятную глубину, и мама, чуть не плача, добавила: — Такие тяжелые дни…
— Конечно, — согласился тот, что помоложе и постройней. — Я детектив Диксон. А это, — он кивнул на своего напарника, — детектив Венчино.
У детектива Венчино был болезненно-зеленый цвет лица, как у большинства моих многочисленных итальянских родственников, которые не успели летом как следует загореть.
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)
