Владимир Колыхалов - Кудринская хроника
— Постараюсь еще раз объяснить, что меня тут беспокоит, — вежливо перебил Харина Андрей Михайлович.
— Ты мне будешь опять макушку долбить! — хохотнул буровой мастер. — Скажи, ты где работал до этого? Ага! Занимался разведкой слюды на Дальнем Востоке. А у нас тут — нефть! Я не геолог, но на нефти давно работаю. Начинал, впрочем, с верховика. А знаешь как говорят? Кто главный буровик? Верховик! Прошел все ступеньки в буровом деле. И как себя ведет нефтегазоносный пласт — знаю.
— Я тоже не новичок. За пять лет я здесь достаточно вник в нефтяную геологию. А вообще, до этих пор я работал не только на слюде и золоте, но и занимался некоторое время разведкой нефти в междуречье Амура и Зеи. — Андрей Михайлович выждал паузу. Харин его не перебивал. — Так в чем состоят мои опасения? Ситуация аварийности может возникнуть на нашей скважине из-за разнохарактерности пластов. Вы это, как буровик, представляете не хуже меня. Не можете вы с полной уверенностью отрицать и того, что в наряде на данную скважину мог вкрасться просчет. Я знаю спешку, с какой изучался разрез этой скважины и всей здешней площади.
— Но… — Харин осекся. — Продолжай.
— Да, выслушайте меня еще раз. Я исследовал здесь керн на запах, на пористость. А шлам с глубины семьсот двадцать метров мне уже тогда показался подозрительным. О чем все это говорит? О том, что в любой момент можно ожидать приток газа, а мы к приему его не готовы. Чем грозит подобная ситуация — ясно даже не посвященному.
— Тебя мучает интуиция, понимаю, — сказал задумчиво Харин.
— Но почему только меня одного, вот вопрос! Воображение, интуиция — их тоже нельзя ногой отпинывать.
— Иногда и мне что-нибудь в голову втемяшится — спасения нет. — Харин криво усмехнулся. — Возможно, ты в чем-то прав. Однако…
— Все свои «но», вы сводите к боязни простоя, — прервал его Андрей Михайлович. — Довод, конечно, серьезный, и все же опасность аварии гораздо сильнее.
— Остановить буровую! Выбросить, что называется, белый флаг? И это — передовой бригаде, которая в настоящее время и так уж отстала из-за частых поломок некачественных обсадных труб! Что нам скажет лучший буровой мастер Калинченко, когда вернется из отпуска? Стыдно перед ним будет.
— Уверен, Калинченко не стал бы упорствовать так, как вы, — заметил геолог. — Он всегда умеет взвешивать все «за» и «против».
— Если затормозить ход бурения еще, то мы наверняка не возьмем премиальных. Разве скажут спасибо нам за это рабочие?
— На полное разрешение сомнений нам хватит трех дней, — спокойно возразил Андрей Михайлович.
— Мало! Каротажники проведут наблюдение за скважиной, а потом им еще нужно время на обработку полученных материалов. Я две ночи во сне вижу, как нас отчитывают в управлении за убытки. Ведь молодой начальник Саблин бывает и крут… Затеем дополнительный каротаж, никакого преждевременного газа не обнаружим в верхних слоях и спокойненько закопаем многие тысячи. Как ты считаешь, дизелист Савушкин?
Михаил, все это время молча слушавший спор бурового — мастера с участковым геологом, от неожиданного к нему обращения ответил не сразу. Его чувства были на стороне Андрея Михайловича, его подкупал ровный, спокойный голос геолога, факты, которые тот приводил. Не нравилось ему и то сейчас в Харине, что он «тыкал», когда Андрей Михайлович вежливо называл его на «вы». Но что ответить ему на прямой вопрос Харина? В геологии он ничего не понимает, в буровом деле — так себе, мало-мальски схватил верхушки, чтобы вовсе профаном не быть. Его постоянная забота, его обязанность — это ритмичная работа дизелей, чтобы энергетическая душа буровой была жива. И он уклонился:
— Вам виднее, что делать. Я отвечаю только за дизеля.
Андрей Михайлович продолжал свои размышления вслух:
— А если авария, жертвы? Убытки тогда в миллион не уложишь…
Андрей Михайлович, кажется, истощил все свои силы в споре. Ему хотелось назвать Харина ханжой, уколоть этим словом в самое сердце. Когда тут смахнули кедрач, Харин не заикался о бережливости, пел на другой мотив: «Что для огромной тайги жалкий клочок кедрового бора! Мой отец, здесь в военные и послевоенные годы тайгу корежил, на пенсию вышел, а вырубил? Смотрите, конца ей не видно, тайге! Были тут топи, чащоба, гнус — и останутся!»
И Михаил Савушкин тоже сейчас подумал об этом. Ему было стыдно за бурового мастера Харина. Неужели у него врожденный порок — оплевывать землю, которой обязан рождением, жизнью, всем тем дорогим, что есть кругом? Пожалуй…
— Буду вынужден сюда завтра же пригласить Ватрушина, а может, и самого Саблина, — сказал Андрей Михайлович. — Подам им все свои доводы в письменном виде.
Этот спор у ночного костра разрешился на другой день самым неожиданным образом. Случилась именно катастрофа, только пришла-то она совсем с другого конца.
В дизельной возник пожар и в считанные минуты охватил всю буровую. Заполыхало все, что было тут деревянного, пропитанного мазутом, соляркой. В короткое время сгорели электростанция, крыша, сарай. Полбуровой как не бывало. Пожар тушили всем миром. Многие пострадали от огня, но сильнее других Миша Савушкин. Дизелиста на вертолете отправили сразу в город.
Хрисанф Мефодьевич с Марьей были убиты горем. Когда сообщили, что жизнь их сына вне опасности, обоих родителей стал мучить другой вопрос: виноват Михаил в пожаре или не виноват? Пока работала авторитетная комиссия по выяснению причины пожара, они исстрадались. Наконец, им сообщили то, что было записано в акте: «Пожар возник из-за конструктивного дефекта реле генератора».
— Понимаешь, Хрисанф Мефодьевич, — говорил в утешение Ватрушин, сам весь пожелтевший от переживаний. — Сушь, жара, а контакты вдруг заискрили — веером искры посыпались. Замкнуло, вспыхнуло все, что вспыхнуть могло, и пошло пластать. Урон велик, но это несчастье спасло буровую от аварии, которая могла быть, если бы продолжалось бурение. Как бы вам это попроще сказать… Ну, в общем, каротажники выявили выклинивание газоносного пласта и смещение его к поверхности.
— Я в этом ни бельмеса не понимаю, — отозвался Хрисанф Мефодьевич. — Но слава богу, что Мишу судить не будут!..
Ватрушин, едва передав новость Савушкину, побежал чуть не опрометью к себе на работу. Ему и Саблину предстояло в короткий срок восстановить сгоревшую буровую. Сгоревшую от непредвиденных обстоятельств.
4Освоение запасов нефти и газа в Среднем Приобье привлекло сюда многих больших знатоков этого сложнейшего дела. Их не пугали ни шальные метели, ни морозы, ни болота, которым поистине нет равных на всей планете, ни гнус, способный довести до отчаяния. Нефтяников и газовиков посылали сюда Башкирия и Татария, Баку и Грозный.
Не заставили себя долго упрашивать и нефтяники Отрадного, что под Куйбышевом. Оттуда именно и приехал сюда Виктор Владимирович Ватрушин, которого вскоре тут и сосватали на должность главного инженера управления разведочного бурения. Ватрушин не успел как следует семью устроить в областном центре, а его самого уже направили в Кудрино, где не было для новой организации ни кола ни двора.
Управление разведочного бурения создавалось по личной инициативе Викентия Кузьмича Латунина. Первый секретарь обкома хорошо понимал, что без разведки, особенно на палеозойскую нефть, приращивать новые месторождения будет просто невозможно.
Ватрушин помнит, как в один из весенних дней в Отрадном, городе волжских нефтяников, появились представители из далекой Сибири. Они поприглядывались к работе здешних буровиков и нашли ее слаженной, образцово организованной. Тут же брошен был клич: товарищи, едемте осваивать нарымские месторождения, вам будут созданы все условия, да и дела там новые, места интересные!
И зов этот был услышан.
Неизведанное всегда привлекает людей подвижных, на подъем легких. Ватрушин был из таких. К тому времени, как собраться в Сибирь, он имел двадцать один год стажа нефтяника. Из них пятнадцать проработал на промыслах главным технологом, имел непосредственную связь с отраслевыми институтами, испытывал новую технику, сам получил патент на одно важное изобретение. На призыв ехать не раздумывал, только спросил у жены и дочери, как они смотрят на это. Они, оказалось, тоже ждали перемены места: уж слишком, долго засиделись в Отрадном.
Когда уезжает куда-то насовсем крупный специалист, уважаемый человек, то за ним, естественно, тянутся и его подчиненные, те, с кем сжился, сработался, кто научился тебя понимать с полуслова, с намека. С Ватрушиным собрались и поехали вышкомонтажники, дизелисты, бурильщики и помощники бурильщиков, буровые мастера, инженеры. Человек шестьдесят собралось — костяк, штаб, давно спаянный коллектив. Было с кем обживаться на новом месте, на диком, в тайге. Они это знали и готовы были к тем трудностям, с какими неизбежно столкнутся. Снялись с насиженных мест в Отрадном и двинулись в путь. За ними попутно увязались и случайные люди, мало что значащие или не значащие вообще ничего. Но шелуха на студеном сибирском ветру отдувается особенно быстро. И скоро остались лишь стойкие, сильные, нужные делу.
