Нагиб Махфуз - Избранное
— Это не помешает ему расправиться с нами.
— Ты хотел когда–то обратиться за советом к адвокату, — вспомнил Садек.
— Но нам было сказано, что никакой адвокат не решится бросить вызов футуввам и управляющему.
Аграма, которому очень хотелось загладить свою вину, подсказал:
— В Бейт аль-Кади есть один адвокат, известный своей смелостью.
— Больше всего, — поразмыслив, заявил Садек, — я боюсь, что, если мы поторопимся выступить открыто, мы загубим дело.
Давайте все же посоветуемся с адвокатом, — предложил Аграма, — и договоримся с ним о том, что в суд мы обратимся лишь в крайнем случае. Мы можем даже пойти на то, чтобы интересы наши представлял человек не с нашей улицы!
Касем и другие одобрили этот план, поскольку это был единственный выход. Они немедленно отправились в Бейт аль-Кади к шариатскому адвокату аш-Шанафири.
Касем рассказал шейху аш-Шанафири обо всем и предупредил, что они хотят отложить подачу иска, пока не подготовятся хорошенько и не изучат дело во всех подробностях. Против ожидания многих из них, адвокат согласился принять дело. Друзья, довольные, отправились по домам, а Касем решил навестить муаллима Яхью.
В хижине Яхьи Касем расположился рядом с хозяином, курившим кальян, и они принялись обсуждать последние события, Яхья очень опасался возможных последствий и посоветовал Касему быть как можно бдительнее и осторожнее. Вернувшись домой и взглянув на Камар, открывшую ему дверь, Касем встревожился и спросил, что случилось.
— Управляющий присылал за тобой! — отвечала Камар. Сердце Касема учащенно забилось.
— Когда?
— Последний раз от него приходили десять минут назад.
— Последний раз?!
— В течение часа он уже три раза требовал тебя. Глаза Камар наполнились слезами.
— Не ходи! — умоляюще произнесла она. Касем, стараясь казаться спокойным, сказал:
— Лучше пойти. Не забывай, что эти воры не нападают на людей в своих домах!
— Подожди хотя бы, пока я не встречусь с Аминой–ханум.
— Это ниже моего достоинства! — решительно заявил Касем. — Я пойду немедленно. У меня нет причин бояться его. Никто ничего обо мне не знает.
Камар вцепилась в мужа.
— Но он приказал явиться тебе, а не Аграме. Боюсь, что кто–то донес на тебя.
Касем осторожно высвободился из рук жены.
— Я же говорил тебе, что теперь наша спокойная жизнь кончилась.
И все мы знаем, что рано или поздно нам придется столкнуться со злом лицом к лицу. Не надо бояться за меня. Жди спокойно моего возвращения.
77.
Доложив управляющему о приходе Касема, бавваб вернулся к входной двери и равнодушно сказал:
— Входи.
Они через сад прошли в дом: впереди бавваб, за ним — Касем, пытающийся совладать со своими чувствами. Не глядя по сторонам, он ощущал благоухание цветущего сада. Перед дверью в залу бавваб пропустил Касема вперед, и тот твердой поступью, с решимостью, которой он раньше в себе и не подозревал, переступил порог. В глубине залы он увидел восседавшего на диване управляющего. По обе стороны его, в креслах, сидели двое мужчин, которых Касем сначала не узнал. Он подошел к управляющему и, остановившись в шаге от него, поднял руку в знак приветствия и почтительно сказал:
— Добрый вечер, господин управляющий!
Тут он непроизвольно бросил взгляд на человека, который сидел справа от управляющего, и узнал Лахиту. Когда же он присмотрелся к другому мужчине, его чуть не хватил удар: это был не кто иной, как шейх аш-Шанафири, шариатский адвокат. Тут только Касем понял всю серьезность положения, понял, что тайна его раскрыта и что подлый адвокат предал его. Он почувствовал отчаяние, но одновременно в душе родились гнев и злость. Касем сообразил, что ни хитростью, ни обманом он не спасется, и решил стоять на своем и не поддаваться угрозам. Ему теперь не было пути назад, надо было либо продвинуться еще на шаг вперед, либо по крайней мере удержать свои рубежи. Этот миг своей жизни он не раз вспоминал впоследствии, считая, что именно тогда в нем родился новый человек, о существовании которого он раньше и не подозревал. Сухой голос управляющего прервал его размышления.
— Ты Касем?
— Да, господин.
— Тебя удивило присутствие здесь устава адвоката? — спросил управляющий, не предлагая Касему сесть.
— Вовсе нет, господин.
— Ты пастух? — иронически осведомился управляющий.
— Уже больше двух лет как я перестал пасти овец.
— И чем ты занимаешься теперь?
— Я помогаю жене вести ее дела.
Управляющий насмешливо покачал головой и жестом предоставил слово адвокату.
— Ты, вероятно, удивился, встретив меня здесь, — обратился тот к Касему, — ведь ты считаешь меня своим адвокатом. Но высокое положение господина управляющего заставило меня пренебречь этим обстоятельством. Своим шагом я хочу дать тебе возможность раскаяться. Это лучше, нежели стать на путь вражды, которая неизбежно приведет тебя к гибели. Господин управляющий разрешил открыть тебе, что я ходатайствовал перед ним, прося простить тебя, если ты дашь слово исправиться. Надеюсь, ты оценишь добрые намерения. Вот данный тобой задаток, возвращаю его.
Касем, сурово глядя на адвоката, спросил:
— Почему же ты не дал мне этот добрый совет, когда я был у тебя в конторе?
Адвокат молчал, пораженный такой дерзостью. Управляющий поспешил прийти к нему на помощь.
— Ты здесь для того, — одернул он Касема, — чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их.
Адвокат поднялся и попросил позволения уйти. Он чувствовал себя неловко и, чтобы скрыть растерянность, плотно кутался в джуббу. А управляющий сердито продолжал допрашивать юношу:
— Как тебе пришла в голову мысль подать на меня иск? Касем почувствовал, что у него нет другого выбора: либо драться, либо погибнуть. Но он не знал, что сказать.
— Говори же, — понукал его управляющий, — что все это значит? Может, ты сошел с ума?
— Я, слава Аллаху, в здравом уме, — мрачно произнес Касем.
— Что–то не верится. Почему ты решился на это преступное дело? Ведь ты избавился от бедности с тех пор, как эта сумасшедшая взяла тебя в мужья. Чего же тебе еще надо?
— Я ничего не хочу для себя лично! Управляющий посмотрел на Лахиту, словно призывая его в свидетели того, какую ерунду городит парень, затем снова перевел возмущенный взгляд как Касема и завопил:
— Так зачем ты это сделал?
— Я хотел лишь справедливости!
Глаза управляющего подозрительно сощурились.
— Может быть, ты рассчитываешь, что родство твоей жены с ханум спасет тебя?
— Нет, господин, я не рассчитываю на это.
— Разве ты футувва, который может бросить вызов всем другим футуввам улицы?
— Конечно, нет, господин! Управляющий не выдержал:
— Так скажи, что ты безумец, и кончим на этом!
— Я в здравом уме.
— Почему же ты подал иск на меня?
— Я хотел справедливости.
— Для кого?
После короткого раздумья Касем ответил: Для всех!
— А тебе–то какое дело до всех? — недоуменно спросил управляющий.
Касем, опьяненный собственной смелостью, ответил:
— Я хочу претворить в жизнь условия, завещанные владельцем имения.
— И ты, бродяга, осмеливаешься говорить об условиях владельца? — вскричал возмущенный управляющий.
— Он наш общий дед, — спокойно ответил Касем.
Тут Рифат вскочил и изо всех сил ударил Касема по лицу опахалом от мух, которое держал в руке.
— Наш дед! Да среди вас нет ни одного, кто знает своего отца, а каждый нахально заявляет «наш дед». Вы воры, бродяги и негодяи. Твоя наглость переходит всякие пределы. Ты надеешься, что в этом доме окажут покровительство тебе и твоей жене, но и дворовый пес лишается милости, если укусит руку хозяина.
Лахита, желая успокоить разбушевавшегося Рифата, стал уговаривать его:
— Сядь и успокойся, не стоит расстраиваться из–за какого–то ничтожества!
Управляющий с трясущимися от гнева губами сел на диван.
— Даже бродяги уже зарятся на имение и, потеряв всякий стыд, говорят «наш дед».
Лахита согласился с управляющим:
— Видно, правду говорят жители нашей улицы о бродягах. Прискорбно то, что улица наша сама устремляется к своей погибели. — И, обернувшись к Касему, добавил: — Твой отец был моим помощником, так не вынуждай меня убить тебя!
А Рифат воскликнул:
— За то, что он сделал, он заслуживает не просто смерти, а гораздо более жестокого наказания. Если бы не ханум, его уже давно не было бы в живых!
Лахита решил продолжить допрос:
— Скажи–ка, парень, кто стоит за тобой? Лицо Касема еще горело от удара опахалом.
— Что ты имеешь в виду, господин? — спросил он.
