Лори Нелсон Спилман - Жизненный план
— У нее есть шанс получить ребенка?
Ладонна пожимает плечами:
— На моей памяти случалось и не такое. Если появляются родственники и заявляют свои права на ребенка, то, скорее всего, они получат положительный ответ. Властям меньше хлопот.
— Нет! Только не Остин. Я не позволю. Это мой ребенок. Я же говорила, это последняя воля Санкиты.
Ладонна хмурится:
— Послушай, я понимаю, но от твоего мнения ничего не зависит. Ты говорила с Кирстен Шеринг, нашим социальным работником?
— Нет, — внезапно растерявшись, признаюсь я. Действительно, почему я решила, что усыновить эту бездомную сироту будет проще простого? — Я разговаривала с женщиной из социального обеспечения и собиралась встретиться с социальным работником больницы в ближайшее время, но я так занята с Остин.
— Я немедленно позвоню Кирстен и узнаю, когда она сегодня свободна.
Ладонна скрывается за дверями кабинета и вскоре возвращается с листком блокнота в руке.
— Она уходит на совещание, но готова встретиться с тобой завтра в четыре. Вот, второй этаж, кабинет 214. — Она протягивает мне листок. — Я все записала.
Сжавшись от ужаса, я смотрю на клочок бумаги.
— Скорее всего, тебе предстоит бороться. Миссис Робинсон настроена забрать себе внучку.
— Зачем? Она и от дочери отказалась.
Ладонна тихо фыркает:
— Все не так просто, как тебе кажется. Ей нужно материальное подспорье, а Остин будет получать почти тысячу долларов до восемнадцати лет.
Перед глазами темнее от невероятного, животного страха. Эта женщина одержима идеей забрать у меня ребенка по старым как мир причинам. Впрочем, она мать Санкиты и бабушка Остин. А я просто учительница, знакомая с ее дочерью всего пять месяцев.
Следующие два часа я провожу за ширмой с Остин на руках.
— Знаешь, малышка, какая ты сильная девочка? Мама тобой так гордится.
Остин поднимает крошечные кулачки, зевает и снова закрывает глазки. Я смеюсь от умиления и глажу ее по спине.
— К вам посетитель, Брет, — внезапно раздается голос за спиной. — Он ждет в комнате для посетителей.
Я открываю дверь, ожидая увидеть Герберта, но в кресле сидит мой брат.
— Джоад? Что ты здесь делаешь?
— Последние две недели тебя можно застать только здесь. — Он встает и целует меня в щеку. — У тебя появилась маленькая подружка? Кэтрин с восторгом разглядывает присланные тобой фотографии.
— У меня неприятности. Сегодня приехала мать Санкиты и хочет забрать девочку. — При воспоминании о случившемся на меня накатывает паника. — Этого ведь не случится, Джоад! Я ей не позволю!
Брат молчит, и на лбу появляется глубокая морщинка.
— Как ты собираешься ее остановить?
— Я удочерю Остин.
— Пойдем выпьем кофе. — Он берет меня под руку. — А еще лучше — поужинаем. Когда ты последний раз ела?
— Я не хочу есть.
Джоад качает головой:
— Пойдем. Надо поесть, заодно все мне расскажешь. — Он обнимает меня за плечи, но я вырываюсь:
— Нет! Я ее не оставлю. Та женщина может вернуться и забрать Остин.
Джоад смотрит на меня с тревогой во взгляде:
— Приди в себя, Брет. Ты же на черта стала похожа. Сколько часов ты спала за эти две недели? Младенец никуда не денется. — Он поворачивается к медсестре за стойкой: — Мы очень скоро вернемся.
— Скажите Ладонне не сводить с Остин глаз! — кричу я, пока брат заталкивает меня в кабину лифта.
Я сижу в кафетерии больницы, передо мной принесенный Джоадом оранжевый поднос с тарелкой спагетти.
— Ешь. А в перерывах будешь рассказывать мне, что собираешься делать с ребенком Санкиты.
Мне не очень нравятся слова «ребенок Санкиты», но судьба Остин еще не решена. Размотав салфетку, я беру в руки вилку. При виде спагетти мой желудок отчаянно протестует, но я решительно принимаюсь за еду. Мне приходится прикладывать немало сил, чтобы жевать и глотать. Промокаю рот бумажной салфеткой и опускаю вилку.
— Это мой ребенок. Я ее удочерю.
Джоад слушает мой рассказ о последней воле Санкиты, о миссис Робинсон и устроенной ею сцене.
— Завтра я встречаюсь с социальным работником. Я буду бороться за Остин, я нужна ей. И я обещала Санките.
Брат внимательно смотрит на меня, делает глоток кофе и качает головой:
— Да, сколько мама всего натворила с этим жизненным планом.
— Что ты имеешь в виду?
— Зачем тебе этот ребенок? У тебя будут свои дети. Может, не так скоро, но будут, надо только подождать.
— Мне необходим этот ребенок, Джоад, и это никаким образом не связано с маминым завещанием. Я хочу стать матерью Остин, я нужна ей.
Кажется, брат меня не слышит.
— Послушай, у тебя сейчас материальные трудности, я готов одолжить…
— Ты думаешь, я поступаю так из-за наследства? — От ужаса мне сдавливает грудь, и я поднимаю глаза к потолку. — Господи, Джоад! Ты полагаешь, мной движет жадность, как и матерью Санкиты? — Отодвигаю тарелку и наклоняюсь прямо к лицу брата. — Плевать мне на это наследство! Я готова отдать каждый цент за этого ребенка. Ты понял? Каждый. Чертов. Цент.
Джоад с испугом отстраняется.
— Хорошо, дело не в деньгах. Все равно, ты слишком близорука. Мама бросила это семя в почву, и оно проросло. Приглядись же, Брет. Этот ребенок не похож на нас. Кто она? Испанка? Латиноамериканка?
Я чувствую, как у меня закипает кровь.
— Мать Остин метиска — бедная, бездомная девочка, рожденная на окраине Детройта. Я не знаю, кто был отцом ее дочери, потому что она провела с ним всего одну ночь. Вот так! Я удовлетворила твое любопытство?
Джоад краснеет и начинает тереть переносицу.
— Да, ну и генетика. А что думает по этому поводу Герберт?
— Черт возьми, Джоад, я люблю этого ребенка. Люблю. Мы с ней связаны. Ты бы видел, как она прижимается ко мне, когда я беру ее на руки. Кстати, к твоему сведению, Герберт относится ко всему положительно, хотя я не понимаю, какое это имеет значение.
Брат смотрит на меня и странно моргает.
— Ты серьезно? Этот парень влюблен в тебя. У него определенно далекоидущие планы.
Я равнодушно отмахиваюсь:
— Не рано ли ты делаешь выводы? Мы знакомы всего два месяца.
— Когда мы на прошлой неделе были у Джея, он отвел меня в сторону. Не знаю, может, он решил, раз я старший брат, теперь стал для тебя кем-то вроде отца. Не знаю. Но он сказал, что хотел бы строить с тобой будущую жизнь. Еще немного, и он попросил бы твоей руки.
— Ну, решение принимать мне, а не тебе, — хмурюсь я, — и даже не Герберту.
— Он отличный парень, Брет. Не упусти его, иначе очень пожалеешь, помяни мое слово.
