Сьюзен Баркер - Сайонара
Зона прощания была огорожена металлическим барьером. Корпоративный босс, этакий вождь племени, двигался к выходу, окруженный толпой подданных. Двое подростков прощались, словно герои романтической драмы. Ничего, скоро у них это пройдет. Хиро взял Катину сумку и кивнул мне:
– Прости за вчерашнее.
– Не стоит извиняться. Спасибо за паспорт.
Мы пожали друг другу руки, так же неловко, как и в первый раз в баре. Хиро отступил назад, помедлил и произнес:
– Ватанабе, он был славным парнишкой. По-настоящему заботился о тебе.
Я кивнула, не зная, что сказать в ответ. Хиро отвернулся, чтобы дать нам с Катей возможность попрощаться. Мы быстро обнялись.
– Ты тут смотри, поосторожнее.
– Ты тоже. Надеюсь, с Америкой все получится.
– Счастливо тебе добраться до Англии.
– Спасибо.
– Послушай, – страстно прошептала Катя, – я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Юдзи везде находил себе врагов. Когда-нибудь он свое получит. Все они когда-нибудь получат свое.
Я покачала головой. Я не хотела, чтобы эти слова оказались последними в нашем прощании.
– Не пропадай, – сказала я.
Пустые слова. Мы не оставляли друг другу адресов. наверное, Катя тоже это понимала, но ничего не сказала, а просто кивнула.
– Я должна идти, а то мы опоздаем.
В последний раз мы обнялись и наконец отпрянули. Хиро взял Катю за руку, и они заняли очередь к кабинке с металлоискателями. Рядом со мной остались провожающие – они улыбались и махали своим любимым и друзьям, когда те скрывались в кабинке. Я развернулась и побрела прочь.
Что теперь? Позавтракать? После вчерашнего отравленного виски во рту у меня не было маковой росинки, но ни пить, ни есть не хотелось. Нужно заставить себя. Мимо сувенирных киосков я направилась к кафе. Автоматические двери открылись, на прилавке дремал официант. Он посмотрел на меня воспаленными глазами. Из окон открывался вид на сафари-парк аэропланов. Самолеты пили горючее или медленными кругами ползли к водопою. Один самолет взлетел, и я провожала глазами логотип корейских авиалиний, пока он не скрылся в облаках. До вчерашней ночи я думала, что скоро буду сидеть внутри, пристегнутая ремнем, в одном из этих крылатых металлических цилиндров.
Я села спиной к окну и стала смотреть телевизор – крутили «Напудренных девчонок». Официант принес мне подогретый кусок фланели, воду и вынул из кармана фартука блокнот. Я искала в меню что-нибудь легкое – го, что смогу без усилий запихнуть в себя, и, наконец выбрала мороженое и кофе. Парень, ростом и фигурой похожий на Юдзи, остановился в дверях и начал читать меню. От ужасной мысли, что он никак не может быть Юдзи, пульс мой убыстрился. Он ушел из моей жизни, словно крыса, которая отгрызает свой хвост, чтобы улизнуть из капкана. Я приложила горячую ткань к лицу, позволив жару впитаться в поры. Затем вспомнила о конверте, который дала мне Катя, достала его и пересчитала деньги. Затем, задохнувшись от удивления, пересчитала еще раз, и еще, и еще. В конверте было больше пятисот тысяч йен. Откуда, черт подери, у Кати такие деньги? Она сумасшедшая. Я люблю ее. Какая Англия? Да с такими деньгами я могу лететь хоть на край света!
Официант вежливо закашлялся надо мной. Я засунула купюры в кошелек, делая вид, что не замечаю его расширившихся от удивления глаз. Официант поставил на стол заказ и удалился к прилавку. Там он рывком открыл газету и уставился в нее. Я плеснула на мороженое кофе.
– Это вкусно? – поинтересовался официант.
– Очень. Попробуйте когда-нибудь, вам понравится.
Я положила в рот ложку мороженого, вздрогнув, когда холодная масса попала на оголенный нерв.
– Вы хорошо говорите по-японски, – заметил официант.
Я улыбнулась и протестующе затрясла головой. Старичок казался приятным собеседником, но когда мне так плохо, я предпочитаю быть одна. Жалкие крохи дружелюбия заставляли меня еще острее чувствовать одиночество.
– Куда вы летите? – снова спросил он.
Хороший вопрос. Линзы очков увеличивали глаза, придавая ему сходство с совой.
– Как раз пытаюсь решить.
Официант отложил газету. Над ушами его топорщились пучки седых волос, макушка сияла обширной лысиной. Сейчас его пальцы приглаживали и смущенно почесывали ее.
– Вы какая-то странная, – сказал он. – Прилетали в Японию на каникулы?
Непонятно почему я ощутила приступ ностальгии.
– Да. Нужно было сменить декорации.
– Уже что-то надумали?
– Наверное, отправлюсь куда-нибудь в Азию.
– Были в Корее?
– Нет. – Я вздрогнула. – В Корею я не хочу.
– Много-много лет назад в свой медовый месяц я был на Гуаме. Превосходное место.
– Гуам… – Я тоже слышала хорошие отзывы об этом острове. Наверное, зная японский, я легко найду там работу. – Почему бы нет?
– Значит, Гуам. – Официанта обрадовало, что я так легко прислушалась к его совету. – Билет можете купить на втором этаже, самолеты улетают каждые два часа. Везет вам, такая молодая и свободная – можете лететь, куда захотите!
Вот уже второй раз за сегодняшний день мне говорили о моей особой везучести. Я продолжала размешивать кофейно-мороженое месиво.
Двери открылись перед компанией пышущих здоровьем молодых людей. Официант поприветствовал их и отправился за водой и горячими полотенцами. Компания направилась к столику около окна. Какой стыд, что Майко из секретариата этого не сделала. Они вернули ей билет? Наверное, коллеги по работе, отправляются в воскресную поездку. Я слышала, как они вежливо смеются – лед еще не сломан, романтические отношения еще не завязались. Немало моих японских знакомых нашли свою вторую половину именно в таких вот корпоративных путешествиях. Эта группа основательно подошла к разработке маршрута – первая остановка планировалась на семейном производстве по переработке ядерных отходов, Раньше я презрительно относилась к подобному времяпрепровождению, но теперь, когда во всей Японии у меня не осталось никого, я почти что завидовала им. Официант, нагруженный стопкой горячих полотенец, остановился около моего столика и сказал:
– Вам понравится на Гуаме, там достаточно солнца, чтобы вы позабыли все свои печали…
Я отодвинула мороженое, надеясь, что когда-нибудь смогу привыкнуть к жизни в невинном мире, где солнечные лучи – чудесная панацея от всех печалей.
Я тупо смотрела в телеэкран. Передавали новости: обычные телевизионные картинки мелькали передо мной, не задерживаясь на экране больше нескольких секунд: однообразные серые пиджаки парламентариев, брюхо кита, тайфун на Окинаве, фоторобот бразильца, совершившего вооруженное ограбление. Звук был приглушен, поэтому я почти ничего не слышала и не понимала. Внезапно изображение гигантского краба привлекло мое внимание. Я знала этого краба – он устрашающе махал клешнями в одном ресторане в Синсай-баси. Под механическим крабом репортер что-то вещал в микрофон. Камера показала панораму района развлечений: безжизненного и грязного при дневном свете. Я глотнула кофе и стала смотреть, как шевелятся губы репортера, который с чувством собственной значимости произносил заранее заготовленную речь.
На экране появилось знакомое лицо. Наверное, какой-нибудь актер, впрочем, он казался таким измученным и неадекватным, что вряд ли привлек бы внимание самого последнего импресарио. Актер выглядел испуганным, пребывание перед камерой явно причиняло ему неудобства. Только когда на экране снова возникло лицо репортера, я осознала, кто этот изможденный парень. Я оглянулась, чтобы проверить, неужели никто, подобно мне, не оцепенел от удивления? Затем устремилась к телевизору и принялась давить на все кнопки, пытаясь увеличить звук. Никакой это не актер! Это же Ватанабе!
После моих манипуляций картинка позеленела и вытянулась по горизонтали. Камера показывала мост через Йодогаву. Праздные прохожие, делающие воскресные покупки, размахивали глянцевыми пакетами, болтали по мобильникам или смущенно таращились в камеру. Бритый монах пел псалмы, собирая пожертвования. Раздался голос репортера:…ля-ля-ля… Синсай-баси. Я коснулась экрана, на котором катились мутные воды Йодогавы. Словно от прикосновения моих пальцев картинка мигнула и на экране появилась комната, наполненная людьми, которые крутили педали велотренажеров.
– Вы в порядке?
Рядом со мной, ковыряя в ухе шариковой ручкой возник официант. Другой рукой он держал блокнот, весь исписанный каракулями. Наверное, решил, что я впервые в жизни увидела телевизор.
– Это был мой друг, – сказала я.
– Шутник, который бросился в реку? – спросил он.
Значит, так об этом говорят. Это возмутительно! Неужели им опять все сойдет с рук?
– Он не бросался в реку, – ответила я.
– Так сказали в новостях. Его преследовала полиция, и тогда он прыгнул…
Я уже открыла было рот, чтобы возразить, но затем снова закрыла его. Ладно, я расскажу правду одному человеку, а сколько тысяч, сидящих сейчас у телевизора, никогда ее не узнают?
