Леон Юрис - Суд королевской скамьи, зал № 7
— Вы можете объяснить нам, в чем дело? — спросил его судья.
— Милорд, миссис Перец, по-видимому, говорит на языке, который в ходу в некоторых еврейских колониях Средиземноморья. Это средневековый испанский язык, как идиш в Германии, только менее понятный.
— Хорошо, можем мы найти переводчика и вернуться к этому свидетелю позже?
Последовал оживленный обмен записками.
— Мой клиент имел дело с этим языком и говорит, что он очень редкий, вряд ли мы сможем найти в Лондоне человека, который им владеет. Но здесь, в зале, находится сын миссис Перец, он всю жизнь говорил с матерью на этом языке и сейчас готов переводить.
— Попросите этого господина подойти к судейскому столу.
Сын Абрахама Кейди и подопечный Адама Кельно Терренс Кэмпбелл смотрели, как молодой человек лет девятнадцати-двадцати протискивается по рядам. А сверху, с балкона, за ним наблюдал сын Питера Ван-Дамма. Молодой человек неловко поклонился судье.
— Ваше имя, молодой человек?
— Айзек Перец.
— Как у вас с английским?
— Я студент Лондонского экономического колледжа.
Гилрей повернулся к ложе прессы.
— Я прошу не упоминать в печати о разговоре, который вы только что слышали. Ясно, что эту даму будет легко узнать. Я хотел бы объявить перерыв, чтобы посовещаться. Сэр Роберт, не можете ли вы и мистер Баннистер зайти ко мне в кабинет вместе с миссис Перец и ее сыном?
Они прошли по парадному коридору, который вел в апартаменты Энтони Гилрея, и застали его там уже без парика. В таком виде он сразу стал похож на вполне заурядного англичанина. Они расселись вокруг стола.
— С вашего разрешения, милорд, — сказал сэр Роберт, — мы готовы считать перевод, который будет делать сын мадам Перец, достаточно правильным.
— Меня сейчас не это смущает. Во-первых, опасение, что ее все же узнают. А во-вторых, это будет тяжелое испытание для них обоих. Молодой человек, вам хорошо известно, что перенесла ваша мать в прошлом?
— Я знаю, что я ее приемный сын и что на ней проводили эксперименты в концлагере. Когда она написала мне, что собирается дать показания, я согласился, что она должна это сделать.
— Сколько вам лет?
— Девятнадцать.
— Вы вполне уверены, что сможете говорить о таких вещах, касающихся вашей матери?
— Это моя обязанность.
— И вы, конечно, понимаете, что в Лондонском экономическом колледже об этом все скоро узнают и в Триесте тоже?
— Моей матери нечего стыдиться, и она не так уж стремится остаться безымянной.
— Понятно. А не скажете ли вы мне — это я спрашиваю просто из любопытства, — наверное, ваш отец располагает большими средствами? Здесь не так уж много студентов из Триеста.
— Мой отец был владельцем маленькой лавки. Мои родители надеялись, что когда-нибудь я буду учиться в Англии или Америке, и всю жизнь трудились, чтобы обеспечить мне образование.
Айзека Переца привели к присяге, и он встал позади стула, где сидела его мать, положив руку ей на плечо.
— Мы примем во внимание родственные связи переводчика и то, что он не имеет профессиональной квалификации. Я надеюсь, что сэр Роберт не будет возражать по этому поводу.
— Конечно, нет, милорд.
Томас Баннистер встал.
— Прочитайте, пожалуйста, номер, который вытатуирован на руке вашей матери.
Юноша не стал смотреть на номер, а сразу назвал его по памяти.
— Милорд, поскольку большая часть показаний миссис Перец идентична показаниям миссис Шорет и миссис Галеви, я надеюсь, мой высокоученый друг не будет возражать, если я буду задавать наводящие вопросы?
— Возражений нет.
Свидетельница еще раз рассказала всю историю того страшного вечера.
— Вы уверены, что доктор Тесслар при этом присутствовал?
— Да. Я помню, что он гладил меня по голове, когда я смотрела в рефлектор, и там все было красное, как моя кровь. Фосс все повторял по-немецки: «Macht schnell» — «скорее, скорее». Он говорил, что должен доложить в Берлин, сколько операций можно проделать за день. Я немного знаю по-польски, научилась от дедушки, и я поняла, что доктор Тесслар возражает, потому что инструменты не стерилизованы.
— И вы находились в полном сознании?
— Да.
Историю о том, как доктор Вискова и доктор Тесслар выходили их, ее память сохранила во всех подробностях.
— Моей сестре Эмме и Тине Блан-Эмбер было хуже всего. Я никогда не забуду, как Тина кричала и просила пить. Она лежала на соседней койке, и у нее было сильное кровотечение.
— Что произошло дальше с Тиной Блан-Эмбер?
— Не знаю. На следующее утро ее уже там не было.
— Скажите, если бы доктор Кельно приходил в ваш барак, чтобы вас осмотреть, застал ли бы он вас в хорошем настроении?
— В хорошем настроении?
— В своих показаниях он говорил, что всегда заставал своих пациентов в хорошем настроении.
— Господи, да мы же умирали!
— И это не приводило вас в хорошее настроение?
— Нет, конечно.
— Когда вы и ваша сестра снова начали работать на заводе?
— Через несколько месяцев после операции.
— Расскажите нам об этом.
— Капо и эсэсовцы на этом заводе были особенно жестокими. И Эмма, и я еще не успели поправиться. Мы едва дотягивали до конца дня. Потом Эмма стала терять сознание прямо на рабочем месте. Я была в отчаянии и не знала, как ее спасти. Мне нечем было подкупить капо, негде было ее спрятать. Я садилась рядом с ней, поддерживала ее, чтобы она не упала, часами разговаривала с ней, чтобы она держала голову прямо и двигала руками. Это продолжалось несколько недель. А однажды у нее случился глубокий обморок, и я не могла заставить ее очнуться. И ее забрали… в газовую камеру…
По полным щекам Иды Перец текли слезы. Зал притих.
— Мне кажется, следует объявить короткий перерыв, — сказал судья.
— Моя мать хотела бы продолжать, — возразил юноша.
— Как вы пожелаете.
— Потом, после войны, вы вернулись в Триест и вышли замуж за Йешу Переца, лавочника?
— Да.
— Мадам Перец, мне крайне неприятно, что я вынужден задать следующий вопрос, но он очень важен. В вашем организме произошли какие-то физические изменения?
— Я нашла одного врача-итальянца, который заинтересовался моим случаем и лечил меня целый год. После этого у меня снова начались менструации.
— И вы забеременели?
— Да.
— И что произошло дальше?
— У меня было три выкидыша, и врач сказал, что лучше всего удалить мне другой яичник.
— Минутку, давайте разберемся. Вам облучали оба яичника, не так ли?
— Да.
— Одновременно и в течение одинакового времени — пять — десять минут?
— Да.
— Но если вы смогли зачать, имея облученный яичник, то следует предположить, что оба яичника были вполне жизнеспособны?
— Они не были убиты.
— Таким образом, у вас удалили здоровый и жизнеспособный яичник?
— Да.
Сэр Роберт Хайсмит почувствовал общее настроение. Он сунул Честеру Диксу записку: «Допросите ее сами и крайне осторожно». Дикс не стал особенно докучать свидетельнице своими вопросами и закончил, как и раньше, утверждением, что операцию ей делал не доктор Кельно.
— Вы можете идти, — сказал Гилрей матери и сыну. Когда женщина встала, юноша обнял ее сильной рукой за талию. Все, кто был в зале, встали и стоя провожали их глазами.
18
Когда сэра Фрэнсиса Уодди приводили к присяге, напряжение в зале заметно ослабло. Это был спокойный деловитый человек, который говорил на том же языке, что и все присутствующие.
Брендон О’Коннер встал.
— Сэр Фрэнсис, вы член Королевского колледжа врачей, член Королевского колледжа хирургов, сотрудник кафедры радиологии и профессор терапевтической радиологии Лондонского университета, директор Уэссекского медицинского центра и Института радиотерапии имени Уильямса?
— Да.
— И кроме того, — добавил О’Коннер, — вы были возведены в рыцарское звание за три десятилетия плодотворной работы?
— Да, такая честь была мне оказана.
— Вы читали показания, в которых утверждается, что, если полуквалифицированный технический работник облучает большой дозой рентгеновских лучей семенник или яичник, то, скорее всего, будет затронут и другой семенник и яичник?
— Без всякого сомнения, особенно когда речь идет о семенниках.
— И хирург, удаляя облученный семенник или яичник, в интересах пациента должен удалить и другой?
— Если он исходит из этих соображений. Но я сказал бы, что они необоснованны.
— Скажите, сэр, если яичник или семенник были облучены рентгеном, не важно, какой интенсивности и когда это было — в сорок третьем году или сейчас, — есть какие-нибудь основания опасаться появления в нем раковой опухоли?
