Андрей Рубанов - Хлорофилия
Разворачивать тяжелую машину было негде, и Гоша решил выезжать из поселка задним ходом. Опустил стекло, высунул голову и плечо. В открытое окно тут же устремились комары.
Муса достал сигареты, устроился поудобнее, погладил автомат.
– Помню, в Сибири один раз было почти так же. Мы сидели под Иркутском. Подыхали от холода. От китайцев пришел парламентер. По-русски, кстати, лучше меня тараторил. «Сдавайтесь, – сказал, – иначе всех перебьем. Пришлем бригаду спецназа, поймаем вас, казнить будем. Мы, – говорит, – китайцы, мы насчет пыток и казней величайшие в мире мастера, можете поверить…» Кстати, с ним никто не спорил. Да и спецназ ихний тоже не подарок, шайтаны и беспредельщики, ничего не боятся… «Складывайте оружие, – говорит парламентер. – Муса еще раз нежно провел ладонью по прикладу. – Сдавайтесь, и к нам. Примем со всем уважением. И по телевизору покажем: вот, русские террористы осознали и сдались, причем не своим властям, а китайским… » А мы тогда уже были объявлены вне закона, и осталось нас тридцать пять человек. И тогда наш командир, Миша, этому парламентеру говорит: «Слушай сюда, уважаемый! Я тут хозяин, а ты гость. Для меня тут все мое, а для тебя – чужое. Если я сдамся, меня моя земля не поймет. По моей земле могу ходить только я. Потому что в эту землю я своего отца зарыл. А настанет время – и меня сюда же зароют. Ты, – говорит Миша китайцу, – умный малый, ты должен понимать: у русских ничего нет. Ни ума, ни культуры. Была когда-то нефть, и газ, и уголь, и камешки, и металлы цветные, но давно уже все распродано, а деньги по ветру пущены. Была культура великая, но ушла через телевизор, как через унитаз. Были и мозги – и сейчас есть, и еще какие мозги! – только очень мало; на одного великого умника приходится тыща пьяных дураков. Такая наша национальная пропорция. Теперь русские могут только водку пить и в грудь себя бить. Все, что у нас осталось, – это земля, которую за сто лет не обойти. И вся наша надежда – землю сберечь и внукам передать, с той мыслью, что внуки будут умней дедов и найдут своей земле достойное применение… » – Муса ухмыльнулся. – Мы потом еще два года от китайского спецназа вдоль Ангары бегали. Пока не надоело.
Подминая подлесок, вездеход катил по руслу ручья. Другого способа проехать сквозь дикую чащу не было. Глыбов посмотрел в окно и спросил:
– Так что насчет молодого вождя?
– Не волнуйтесь, – ответил Гоша, – будет вам молодой. Видели рыжего Федяя? Это большой ловкач. Он вроде бы при старом вожде, но в любой момент готов переметнуться к молодому. У нас уговорено, что я доеду до условленного места и буду ждать. Федяй устроит встречу. Молодому нужно оружие. Кстати, насчет повидла он тоже не дурак. Не говоря уже про женщин. Думаю, мы его уломаем…
—Хорошо. – Глыбов кивнул. – Молодой даст согласие. А старый?
—Старый не пойдет против собственного сына.
—Слушай, старшина, – перебил Муса. – Не обижайся, но ты всех нас утомил. Тебя послушать – здесь у дикарей жизнь сложнее, чем в Москве. Повидло, берданы… Хочешь, я все решу один? По-своему? Зайду к этому мохнатому аксакалу, дам очередь в потолок – разбегутся все. И старые, и молодые.
—Исключено, – отрезал доктор Смирнов. – Никакого насилия. И насчет девушки – тоже.
—Девушка уже согласна, – возразил Муса. – Ей интересно и весело. Спросите сами.
—Не буду я у нее ничего спрашивать. – Доктор состроил постную гримасу. – Все это одно большое безобразие. Зачем вы ее в багажнике возите?
Сибирский партизан засмеялся:
—Это не безобразие, доктор. Это жизнь. Какая ей разница, где валяться? Здесь, в лесу, с дикарями или в Сибири с уголовниками? Или, допустим, в багажнике? Я там ей одеяло постелил. Согласитесь – при дикарях ей будет лучше. Если я ей скажу, что этот лес и есть Сибирь, а бородатые мужики – осужденные тра-воеды, она так и будет думать.
—Черт знает что, – пробормотал Смирнов и отвернулся.
—Ладно вам, – поморщился Глыбов. – Бросьте ваши интеллигентские сомнения. Вы беспокоитесь насчет одной конченой дурочки, а в это время миллион таких, как она, в Москве сходят с ума и продают себя за полграмма сырой мякоти. Мы не можем спасти всех, но спасаем кого можем. И как можем.
Смирнов не ответил.
– Приехали, – объявил Гоша Деготь. – Пойдемте. Вездеход встал посреди поляны.
Вылезли, размяли ноги. Прислушались к птичьим воплям, прищурились на солнце. Муса открыл багажный отсек, помог сонной пассажирке.
—Хороший лес, – громко произнес Глыбов. – Мне нравится. Смотрите, какие мхи. Нога тонет.
—Ай! – вскрикнула Илона. – И правда тонет. Круто!
—Вы не особо разгуливайте, – предупредил Гоша. – Тут повсюду змеи.
—Я слуга Худого Петуха, – насмешливо заметил Муса, – меня змеи не тронут. А вообще я согласен. Здесь хорошо. Что скажете, господин Герц?
Савелий улыбнулся. Уже полгода к нему никто не обращался по фамилии.
– Господа в Москве, – пошутил он.
Ему тоже нравилось в лесу. Здесь была империя хлорофилла, здесь был понятный и простой порядок: если ты вырос – ты забрал себе свет прозрачный, а если не вырос – значит, ты – лишайник или мох. Или, например, папоротник.
– Опа, – вдруг тихо произнес Муса. – А вот и они. Глыбов вздрогнул.
– Только не вертите головами, – сквозь зубы прошептал Муса. – Двое справа, один слева, остальные у нас за спиной. Ты бы, Гоша, им крикнул, чтоб показались. Дай понять, что мы их видим.
– Эй! – позвал Гоша. – Митяй! Федяй! Доброго дня! Ничего не произошло.
– А почему – «Митяй»? – спросил Глыбов, перехватывая автомат. – Старый вождь тоже вроде был Митяй?
– Ну да, – ответил Гоша. – Тот Митяй старый, а этот – Ми-тяй молодой.
– Стало быть, Дмитрий Дмитриевич, – пробормотал Смирнов. – Вот, я их вижу. Выходят.
Свита молодого Митяя состояла из семи молодцев, совсем юных, безбородых. Все широкоплечие и мускулистые, но мышцы их, конечно, ничего общего не имели с мускулатурой спортсменов-атлетов, никаких рельефных бугров, никакой красоты – грубые жилы под темной кожей, мощные зады, жировые запасы возле талии. Двое сжимали в руках антикварные ружья с грубо обтесанными самодельными прикладами, остальные были вооружены мощными копьями либо помахивали суковатыми дубинами.
Предводитель – парняга лет семнадцати, поперек себя шире – оглядел камуфлированных переговорщиков и заулыбался. Грудь предводителя пересекал шрам, несколько передних зубов отсутствовали, но глаза были красивые, васильковые. Отчаянные. Интересный мальчишка, подумал Савелий. До краев переполнен дерзостью. Двигается мощно, дышит носом. Славянская круглая рожа, щеки в шелковистом пуху, и просвечивает румянец. Трепещет мясо ноздрей. В цивилизованной Москве такой парень давно бы шел по кривой дорожке, примкнул к «друзьям», валил бы ночами стебли, смеясь и наслаждаясь жизнью.
