Джоди Пиколт - Роковое совпадение
Сейчас она уже три года работает в «Селл-Кор», частной лаборатории. У Марчеллы круглый год загар и одна легкая зимняя куртка. Но на рабочем столе она хранит открытку от Нины Фрост, окружного прокурора, которую та прислала на Рождество в прошлом году. На открытке в форме рукавицы изображен ее родной штат, который невозможно ни с чем спутать, с шутовским колпаком и мячиками вместо глаз. «Рожденный в Мэне остается его жителем навсегда», — гласит надпись.
Марчелла смотрит на открытку и думает, что там уже землю припорошило снежком. И тут как раз звонит Нина Фрост.
— Ты не поверишь, — восклицает Марчелла, — но я только что о тебе думала!
— Мне нужна твоя помощь, — отвечает Нина.
Исключительно по делу. С другой стороны, Нина ничуть не изменилась. Пару раз с тех пор, как Марчелла уволилась из государственной лаборатории, Нина звонила проконсультироваться по делу, чтобы просто подтвердить или опровергнуть предположения.
— Мне необходимо проверить один анализ ДНК.
Марчелла бросает взгляд на внушительную пачку дел в ящике.
— Без проблем. О чем дело?
— Растление малолетних. Есть образец крови и сперма на белье. Я не эксперт, но результаты выглядят слишком банальными.
— Наверное, результаты не совпадают и ты думаешь, что в лаборатории напортачили?
— Если честно, то результаты идентичны. Просто мне необходимо быть уверенной на сто процентов.
— Полагаю, ты не хочешь, чтобы этот тип избежал наказания, — говорит Марчелла.
Повисает молчание.
— Он уже мертв, — отвечает Нина. — Я его застрелила.
Калебу всегда нравилось колоть дрова. Ему нравится, словно Гераклу, поднимать топор и опускать его, будто измеряя свою силу, как на аттракционах. Ему нравятся звук раскалывающегося бревна, сухой треск, а потом глухой стук, когда половинки падают в противоположные стороны. Ему нравится этот ритм, который отгоняет все мысли и воспоминания.
Может быть, когда бревен не останется, он будет готов вернуться в дом и посмотреть в глаза жене.
Нинина откровенность всегда подкупала — особенно человека, который во многих вопросах по природе своей нерешителен. Но сейчас эта черта проявилась настолько, что кажется гротескной. Она просто не может успокоиться.
Однажды Калеба наняли возвести каменный забор в городском парке. За время работы он привык к одному бездомному, который жил под шатром для проведения дней рождения. Его звали Коулспот (по крайней мере, так сказали Калебу). Он шизофреник, но безобидный. Иногда Коулспот сидел в парке на скамейке, пока Калеб работал. Он часами расшнуровывал туфлю, снимал ее, скреб пятку, а потом обувался снова.
— Ты видел? — спрашивал бездомный Калеба. — Видел дыру, через которую просачивается яд?
Однажды прибыли из соцзащиты, чтобы отвезти Коулспота в приют, но он не поехал. Он настаивал на том, что всех там заразит смертельным ядом. Через три часа чиновница была уже на грани нервного срыва.
— Мы пытаемся им помочь, — со вздохом говорила она, — а что получаем в результате?
Поэтому Калеб присел рядом с Коулспотом. Снял свой рабочий сапог, носок и указал на пятку.
— Видишь? — сказал он. — У всех такое есть.
После этого бездомный позволил себя увести легко, как котенка. И не имеет значения, что никакой ядовитой дыры нет, ведь Коулспот искренне верил в ее существование. И на секунду Калеб убедил этого бедолагу в своей правоте.
Сейчас Нина ведет себя точно так же. Переоценивает свои поступки, чтобы они имели смысл для нее самой, даже если остальным кажутся неразумными. Утверждает, что она убила человека, чтобы защитить Натаниэля. Что ж, какую бы травму малыш ни получил, выступая в роли свидетеля, она даже приблизительно не может сравниться с травмой, которую ребенок получил, видя, как на мать надевают наручники и уводят ее в тюрьму.
Калеб знает, что Нина ждет оправдания, но он не может помочь ей так, как помог Колуспоту, — взглянуть ей в глаза и сказать: «Да, понимаю». Он просто не может смотреть ей в глаза. И точка.
Неужели он воздвигает между ними стену только для того, чтобы, когда ее посадят, ему было проще ее отпустить?
Калеб берет очередное бревно и ставит его на край колоды. Когда топор опускается, дерево раскалывается на две аккуратные половинки, а посредине остается истина. По умолчанию то, что сделала Нина, заставляет Калеба чувствовать ее моральное превосходство. Он превращается в труса, потому что ему не хватило духу пересечь эту тонкую грань и перейти от слов к делу.
Кое-что Натаниэль не помнит — например, что тот ответил, когда Натаниэль в первый раз отрицательно покачал головой, и кто расстегнул его джинсы. Что он вспоминает до сих пор, даже когда старается об этом не думать, — каким холодным был воздух, когда он остался без трусиков, и какой горячей после этого показалась чужая рука. Как было больно… Было так больно, хотя он обещал: больно не будет. То, как сильно Натаниэль сжимал Эсме — так, что она закричала. И в зеркале ее золотистых глаз он увидел маленького мальчика — это был уже не он.
«Нина обрадуется».
Это первая мысль Марчеллы, когда она читает результаты анализа ДНК и видит, что ДНК спермы и крови священника совершенно идентичны. Ни один ученый никогда во время дачи показаний этого не скажет, но цифры — статистика — говорят сами за себя. Это преступник, нет никаких сомнений.
Она берет трубку, чтобы позвонить Нине, и прижимает ее подбородком, чтобы стянуть резинкой историю болезни, которая прикреплена к отчету из лаборатории. Марчелла не стала ее просматривать — и так совершенно ясно из того, что рассказала Нина, что этот священник умер в результате выстрела в голову. Но все же Нина попросила ее внимательно изучить документы. Марчелла вздыхает, вешает трубку и открывает толстую папку.
Через два часа она заканчивает читать. И понимает: несмотря на все свои намерения никогда не возвращаться, она отправляется в Мэн.
За неделю я усвоила одно: тюрьма, какие бы формы и размеры она ни принимала, всегда остается тюрьмой. Я ловлю себя на том, что смотрю в окно вместе с нашим псом, испытывая непреодолимое желание быть по ту сторону стекла. Я бы многое отдала, чтобы заняться обычными земными делами: сбегать в банк, отогнать машину в сервис-центр, поменять масло, собрать листья.
Натаниэль снова пошел в садик. Так посоветовала доктор Робишо: это шаг к нормальной жизни. Я не могу отделаться от сомнения, не приложил ли к этому руку Калеб. Неужели он боится оставлять меня с сыном наедине?
Однажды утром, не подумав, я отправилась за газетой и уже прошла полпути, как вспомнила об электронном браслете. Калеб нашел меня рыдающей на крыльце в ожидании воя сирен, который обязательно должен послышаться.
