Алексей Леснянский - Дежурные по стране
Я раздал ребятам первые свои рассказы и стал с волнением ждать приговора.
После прочтения Волоколамов скомкал доставшийся ему рассказ и бросил его в Левандовского. Произведение, запущенное твёрдой рукой Леонида, попало борцу с фашизмом не в бровь, а в глаз.
— Гениально, — с искренним восхищением произнёс Волоколамов после попадания в яблочко. — Просто изумительно, но у тебя степь не пахнет, вкус огурца отдаёт пенопластом и вообще всё не так. Хочешь, назову красную цену твоей работы?
— Давай уже, — с унынием произнёс я.
— Сто тысяч.
— Сто тысяч?
— А то… Помимо твоего рассказа людям придётся покупать билеты до тех мест, которые ты так отвратительно описал. А ты как хотел? Они-то думали, что степь — запашистая, а ты где-то разнюхал, что там-то и там-то она без запаха. В твоих строчках нет и намёка на пряный дух шолоховского приволья. Ты, как я понял, совсем краёв не видишь в уничтожении нашей гордости — бескрайней русской степи. Природа у тебя пока ненатуральная. Слава Богу, что Тургенева и Бунина нет с нами. Сначала пошатайся по лесам, полазь по горам, походи по морям, а потом за перо берись. И самое главное. Тайгу не тронь, не потянешь. Для нашей тайги отдельный певец родится, который ничего, кроме неё, описывать не будет. Если на моём веку появится такой писатель, то я перестану бояться вырубки хвойных лесов. Мы их по книге потом восстановим и зверем заселим. Только бы будущий художник про рысь не забыл. Надеюсь, что его кисть рысьи кисточки на ушах обессмертит, чтобы ни у кого не осталось сомнения в том, что без рысьих кисточек тайга — не тайга. Если писатель ничего не упустит, то всё будет нормально. Каждую хвойную иголочку воссоздадим, всякую брусничку по воспоминаниям клонируем. И мох, и мох важен. Как без пуховой перины в тайге? Как без мха-то? А без МХАТа как? Куда ж мы без театра? Всё надо будет восстановить: от малой хаты до великого храма Христа Спасителя.
В руках Магурова горела подозрительная спичка. Он загадочно улыбался и подмигивал мне.
— Яша, что ты хочешь сделать? — спросил я.
— Мы это с тобой сожжём, чтобы никто не узнал о твоём таланте, — радостно произнёс Магуров, а потом заговорил таким голосом, которым посвящают в тайны: «Ты очень, очень, очень одарён, но мир жесток и туп. Он не поймёт твоего вранья, он тебе его не простит. Лёха, Лёшка, брат, — пропадёшь. О твоей судьбе пекусь.
— А ты, оказывается, тот ещё плут, — рассмеялся я. — Критикуй поконкретней.
— А нечего критиковать. Всё очень, очень, очень здорово. Мастерское владение словом, великолепный слог. Лёша, нечего критиковать. — Магуров смотрел не на меня, а на рассказ, догоравший в пепельнице. — Поразительно. Меня потрясла глубина твоих образов. — Рассказ превратился в пепел. — Вот теперь совсем нечего критиковать. На «нет» и суда нет… Брат, если врёшь, то ври до конца, ври безбожно. Тогда получится не враньё, а сказка про белого бычка и красного медведя. Люди любят сказки, а ложь как-то не очень.
Женечкин сделал из моего рассказа четыре бумажных кораблика.
— Большому кораблю — большое плавание, — сказал Мальчишка. — Мне понравилось. Правда. Такой эгоцентричной любви к России я пока не встречал. Вероятно, это твой конёк. Смело катайся на нём и никого не слушай. Пиши.
— Что значит «эгоцентричной любви к России»? — спросил я.
— Как же я приятно устал со всеми вами. Тебе хочется, чтобы все с такой же силой любили Родину, как ты. Ты боишься остаться со своим чувством один. Одному страшно и скучно, — так?
— Да, Вова… Все должны говорить только о ней и любить только её, чтобы мне было хорошо.
— А как же другие темы? А иные объекты любви?
— Не позволю, — улыбнулся я. — В моём присутствии все обязаны говорить только о России и любить только её.
— Точно эгоист. Эгоист из эгоистов. Впрочем, здорово. Предмет твоей любви многогранен и всеобъемлющ. Пиши, эгоист. Вовек не иссякнешь.
Левандовский сделал из доставшегося ему рассказа шесть самолётиков. Они никуда не взлетели, а были расставлены на столе квадратно-гнездовым способом.
— Позже полетят, — заявил Левандовский. — Лет через семь. Заранее оплакиваю их участь, потому что ни один на аэродром не вернётся. Все лётчики — камикадзе.
— Почему? — задал я вопрос.
— «Перл Харбор» смотрел? В этом фильме целью американских пилотов, вылетевших в трубу, была не победа, а поднятие духа нации. Через несколько лет каждый из нас расскажет тебе свою историю. Это будет повесть о том, как все долетели, но ни один не вернулся. Запомни: победа любой ценой. Любой, кроме кровавой. А до этого…
— Окончить институт, тёзка? — перебил я.
— Верно, тёзка. А ещё надо будет…
— Отслужить за тебя в армии? Пальца-то тю-тю. Забракуют.
— А ты мне уже нравишься. Да, отслужишь за себя, за меня и за того парня… Мечта есть?
— Три… Съездить на Олимпийские игры, сходить на концерт ретро-FM и влюбиться.
— Первых две обеспечим, а с третьей как-нибудь сам. Договорились?
— Лады.
Все встали. Надо было ехать к Артёму в больницу. Женечкин подошёл ко мне и сказал:
— Мы были не хорошими и не плохими. Мы были дежурными по стране… Как завершишь книгу, откроешь библию на любой странице и прочтёшь…
…Прошло две тысячи и ещё семь лет…
«Увидев народ, Он взошёл на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря:
Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими.
Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.
Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня…»
Ты всё изначально знал, Мальчишка. А как же я?.. Последняя буква в алфавите, рядом не стоящая с буквой Первозакона, которая пришла в мир давным-давно…
