Джудит Леннокс - Возвращение во Флоренцию
— Ты чудесная девушка, Фредди, — сказал он как-то раз в конце приятно поведенного вечера, — и очень красивая, но у меня такое ощущение, что мы разговариваем словно сквозь стеклянную стену. Ты настоящая англичанка. Ничто тебя не трогает, да? Ты как будто ждешь чего-то, только я понятия не имею, чего именно. Но не меня — это же очевидно. Ты возвела вокруг себя стену и никому не позволишь ее разрушить.
Тесса считала, что брака следует избегать любой ценой; что если она, наблюдая за сестрой, пришла к выводу, что избегать следует не столько брака, сколько любви? Или она и в самом деле, как правильно подметил ее американский журналист, чего-то ждала — встречи с Тессой? — и это ожидание отнимало все ее душевные силы.
Ее больно укололо, когда Макс сказал «Любил», а не «Люблю», словно Тесса осталась для него в прошлом. Ее задевало то, что Рей, некогда влюбленный в Тессу, теперь редко упоминал о ней. Но больше всего она расстраивалась из-за того, что за три года, прошедших с их расставания, образ Тессы поблек и теперь, когда Фредди пыталась представить сестру, у нее перед глазами все чаще вставали фотографии из журналов. Казалось, будто образ Тессы постепенно отвердевает, застывает, замороженный в прошлом, отрезанный от будущего.
Фредди была рада, что уезжает из Лондона. Ей хотелось начать новую жизнь, познакомиться с новыми людьми, заняться новым делом. Она сбросила с головы капюшон и побежала по лестнице в метро.
Глава двенадцатая
Маддалена Дзанетти сидела на диване в салотто, большой гостиной виллы. Рядом с ней расположилась Оливия; Фаустина опустилась в кресло. Гвидо ходил взад-вперед по комнате с маленькой дочкой на плечах. Каждый раз, когда он оказывался под люстрой, Лючиелла тянула ручки, пытаясь достать до нее, но Гвидо отскакивал в сторону, и Лючиелла хохотала от удовольствия.
— Дорогой, она слишком разыгралась, — сказала Маддалена. — Будет потом плохо есть.
Гвидо поставил дочку, обессилевшую от смеха, на пол. Тесса присела на ковер рядом с ней. Лючиелла показывала ей свой кукольный сервиз — крошечные чашечки, блюдца и тарелки из прозрачного фарфора, расписанные цветочками, — а за спинами у них продолжался разговор. Тессе казалось, что между Гвидо и его женой возникла какая-то напряженность, что они уже не так близки, как раньше. Он остро реагировал на любое ее замечание на свой счет, в то время как она предпочитала не отвечать на его выпады. Это стало заметно сразу после приезда Гвидо и Маддалены с ребенком и няней на виллу, когда вся семья уселась обедать. «Да-да, — говорила Маддалена, — с родителями все в порядке». Да, в городе жить стало труднее из-за недостатка продуктов, но она надеется, что поставки опять наладятся. Гвидо в ответ издал недоверчивый смешок, и Оливия, чтобы сгладить ситуацию, сказала, что, конечно же, даст им с собой продуктов, когда они поедут назад во Флоренцию.
Гвидо вернулся в Италию в середине года, после ранения, полученного в Северной Африке. Оливия с Фаустиной навещали его — сначала в военном госпитале, а затем во Флоренции. Сейчас у него был двухнедельный отпуск, после которого ему предстояло вернуться в армию.
— Как славно, — сказала Оливия, — что ты смог приехать, Гвидо.
Фаустина, никогда не упускавшая возможности подлить масла в огонь, заметила:
— Думаю, ему уже не терпится уехать. Гвидо нравится геройствовать.
— Геройство тут ни при чем, — резко ответил Гвидо, в упор глядя на Фаустину. — Просто я не желаю отсиживаться в тылу, как мышь в норе.
Фаустина накручивала на палец свой длинный локон.
— Да, ты у нас никогда не любил скучать.
— По мне любая опасность лучше, чем скука.
— А вот нам, знаешь ли, приходится с ней мириться. — Фаустина встала, чтобы взять с блюда еще печенья. — Женщины проводят свою жизнь за самыми скучными занятиями.
— Вообще-то, речь не о скуке. Мы говорим о моем самоуважении.
Маддалена негромко произнесла:
— Гвидо, прошу, не сейчас.
Гвидо взял со стола серебряную ложечку, потом положил ее обратно.
— Я хочу вернуться в Северную Африку, — натянутым тоном сказал он. — Маддалена настаивает на том, чтобы я не уезжал.
— И что, у меня нет на это причин? — В глазах Маддалены внезапно вспыхнул огонь. — С какой стати мне хотеть, чтобы ты вернулся на фронт? С какой стати хотеть, чтобы тебя убили? Какие такие блага это сулит мне или Лючиелле?
— Я ненавижу, когда мной манипулируют. Ненавижу…
— Гвидо! — мягко окликнула его Тесса.
Маддалена поднялась с дивана.
— Что для тебя важнее — твои жена и ребенок или твое самоуважение?
— Это нечестно, — сказал Гвидо холодно. — Ты и сама знаешь.
— Оливия, прошу меня извинить. — Голос Маддалены дрожал. — Лючиелле пора ужинать. А у меня разболелась голова.
Она подхватила ребенка на руки и вышла из комнаты.
Оливия пробормотала:
— Эта жара…
Воцарилось напряженное молчание. Потом Гвидо бросил: «Прости меня, мама», — и вышел за дверь.
Заканчивалась первая неделя сентября, и дождей не было уже целый месяц. Пыльные белые дороги змеями вились по склонам холмов, покрытых выгоревшей сухой травой, а солнце в отливавшей металлом синеве неба напоминало бесцветный плоский диск. Занавески на окнах виллы висели без движения во влажном горячем воздухе, а солнечный свет, пробивавшийся сквозь ставни, ложился на пол огненными полосками.
В тот вечер Тесса кожей ощущала, что в воздухе нависла гроза. Маддалена, с побледневшим от гнева лицом, усадила ребенка с няней в машину, побросала туда же их чемоданы и уехала в загородное поместье своих родителей близ Импрунеты. Гвидо даже не вышел во двор, чтобы их проводить.
Позднее, после ужина, вся семья села послушать радио. В новостях сообщали о новом поражении нацистской коалиции в Северной Африке при Аллам-эль-Хальфе. Временное отступление — так назвал это диктор, однако Оливия выключила радио, и они еще долго сидели в жаркой духоте, безуспешно пытаясь найти тему для разговора.
В ту ночь Тесса никак не могла заснуть. Ближе к утру она надела легкие брюки и блузку без рукавов и спустилась вниз. На кухне она открыла кран, налила воды в стакан, а потом наклонилась над раковиной, поплескала себе в лицо холодной водой и провела мокрыми руками по волосам. Выйдя из кухни, Тесса пошла через анфиладу комнат и коридоров. Мраморные полы приятно холодили босые ноги; в самом центре дома, во внутреннем дворике, горел приглушенный свет.
Гвидо сидел на каменной скамье между терракотовыми садовыми горшками, на мощеном квадратике сада, под открытым небом. Под сводами галереи стояла зажженная масляная лампа; вокруг нее кружились мошки — пыльные, цвета бронзы. Тесса негромко окликнула его по имени.
Гвидо обернулся.
— Тесса, — сказал он. — Тоже не смогла заснуть?
— Слишком жарко. — Она поставила стакан с водой на землю и присела на скамью рядом с ним. — В такую погоду кажется, что что-то вот-вот случится.
— Похоже, будет гроза. Смотри!
Подняв голову, она увидела, что прямоугольник неба над ними затянули облака, закрывающие звезды.
— Я вышел подышать, — сказал Гвидо. — Немного проветрить голову.
— Как твоя нога?
— В порядке. Побаливает иногда, но доктора говорят, что ходьба — лучшее лечение. — Он закатал брючину: вся голень была покрыта шрамами, красными и набухшими, со следами швов там, где хирург сшил края разорванной плоти.
Тесса вспомнила, как Гвидо плавал в бассейне на вилле Миллефьоре, как ей нравилось смотреть за плавными движениями его совершенного мускулистого тела, вспомнила, как капли скатывались вниз по его загорелой коже, когда он вылезал из воды.
— Бедный Гвидо, — сказала она.
— Мне повезло. Врачам удалось сохранить ногу.
— Тебе, наверное, было очень больно.
— До чертиков, но потом мне дали морфин. — Внезапно он рассмеялся. — Хороша парочка — двое калек.
Протянув руку, он убрал у нее со лба челку и большим пальцем провел по шраму. Тесса закусила нижнюю губу, делая над собой усилие, чтобы не отстраниться.
— Ты такая же красивая, как раньше, — мягко произнес Гвидо. — Не верь, если кто-то будет говорить другое.
Она опустила глаза и покачала головой.
— Скажи мне, Тесса, кроме головы, куда тебя еще ранило?
— Я сломала ногу, руку… ключицу.
— И твое сердце было разбито. — Гвидо стиснул пальцы в кулак и прижал его к своей груди.
Она сказала:
— Ты не должен был отпускать Маддалену одну. Должен был поехать с ней.
— Возможно.
— Нет, совершено точно. Она тревожится за тебя. Как ты можешь ее за это винить?
— Тесса, прошу, не вмешивайся. Ты не понимаешь. — В его голосе звенела злость.