Жак Рубо - Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.
Но как же, как это могло случиться?
Как было условлено, синее домино, трепеща от волнения, двинулось навстречу красному с шестым ударом колокола, отбивавшего полночь. В колокол звонили Кретен Гийом и Молине Жан, одетые ватиканскими колоколами. Но полночь еще не наступила! Было только одиннадцать пятьдесят четыре, и Горманской, вошедший в «Бункер» точно в одиннадцать пятьдесят пять через потайную дверь (в нем опять-таки взыграли гены польдевских бандитов, самых древних в мировой истории), появился слишком поздно.
Ну хорошо, говорите вы (только не кричите на меня, пожалуйста), а где была Эжени, где, черт возьми, была Карлотта? Эжени и Карлотта, согласно полученным указаниям, вышли из клуба на улицу слева и заняли свой пост. Кирандзой кивнул им в знак благодарности. Мотелло не смог проследить до конца за красным домино, потому что ничего не видел из-за съехавшей на нос маски кенгуру, и его увлекла за собой компания подвыпивших молодых людей. Но он не стал волноваться. Он присоединяется к Эжени и Карлотте возле кареты. Они ждут.
Двенадцать часов девять минут (по-настоящему). Выходит удрученный Горманской. Гортензия похищена! Карета, в которой ее увезли, стояла на улице справа от клуба.
Пони был поддельным Кирандзоем; пажи были настоящими пажами, служившими ужасному Кманроигсу. Был даже поддельный Мотелло, сидевший на крыше кареты!
Вы можете представить себе отчаяние нашего квинтета. Эжени и Карлотта бросились в объятия Лори, выходившей в эту минуту из «Бункера», и все ей рассказали.
В начале главы я сказал, что не хочу долее держать вас в напряжении. Действительно, я мог бы устремиться вместе с вами за доверчивой, слишком доверчивой Гортензией по следам мчащейся в ночи кареты. Но я не сделал этого; в соответствии с моими строгими моральными принципами романиста, которые требуют от меня правдивости и доверия к Читателю, я сразу раскрыл вам суть драмы. А дело вот в чем: у меня в запасе гораздо более напряженный и драматический сюжетный ход, для успеха коего вам лучше сразу узнать то, чего еще не знает Гортензия: что под красным домино скрывается не ее возлюбленный, князь Горманской, но злейший враг ее возлюбленного, а следовательно, и ее самой. И вот источник драматизма и напряжения: догадается ли она о подмене? Да, конечно, их сходство поразительно, как сказал бы один мой знакомый кролик, однако это сходство относится лишь к телесной оболочке, но не к душе. Она не сможет вечно пребывать в заблуждении. Только вот в чем вопрос: как долго это заблуждение продлится? То есть, если не ходить вокруг да около, а называть вещи своими именами, грозит ли ничего не подозревающей Гортензии участь, которая, как утверждали мои предшественники-романисты, хуже смерти (я цитирую)? Суждено ли ей спастись? И если да, то каким чудом?
Нас затянуло в таинственные лабиринты сходства. Порою сходство бывает скрытым, выраженным лишь в сходной комбинации генов. Так, в романе «Капитан Фракасс» герцог Валломбрёз едва не переспал с родной сестрой, и только неожиданность в последнюю минуту помогла ему избежать ужаса кровосмешения. А вот в песенке брат с сестрой узнают друг друга слишком поздно:
Я прожил с ней три года,
Она вдруг говорит:
Ты похож на папу с мамой!
Ужас-ужас! Ты мой брат!
В данной ситуации есть признаки дуализма. Польдевские близнецы (откуда бы взяться такому дьявольскому сходству, если мы имеем дело не с двойниками, не с двойней, или даже целой шестерней?), добрый и злой, белый и черный, как споловиненный виконт, как современные доктор Джекил и мистер Хайд, оспаривают друг у друга нежное тело Гортензии!
А если Гортензия вовремя догадается, что «это был не он», будет ли это к лучшему? Что она сможет сделать? И что он, безжалостный преступник, в этом случае сделает с ней?
Вот в чем драматизм и напряжение данного момента повествования, от которого я временно отстраняюсь, чтобы обратиться к вам с авторским монологом:
Польдевцы и силикаты: монолог АвтораМы живем среди польдевцев. Мы живем среди силикатов: можно ли сказать, что это одно и то же, или нет? Этому вопросу я хотел бы посвятить несколько строк моего внутреннего монолога.
Общеизвестно, что силикаты составляют значительную часть земной коры. Наша мать Земля содержит их в огромном количестве. С незапамятных пор (с тех пор, как у нас появились ноги), ступая по ней, мы наступаем на силикаты. Кремний — один из основных элементов, составляющих земной шар. Однако сами мы созданы не на кремниевой, а на углеродной основе. Из праха мы вышли и в прах возвратимся; ведь Земля, как говорится в стихотворении Поэта, знает, что тела, которые она принимает, — это ее дети, слепленные из праха, которые возвращаются к ней, как в родной дом.
Правда и то, что мы берем у нее и отдаем ей, в виде скелетов, преимущественно углерод, а не кремний. Выдвигались и все еще выдвигаются гипотезы о том, какой могла бы стать жизнь на основе кремниевых соединений. Но в нашем мире силикаты не проявляют свойств, присущих живым организмам.
А вот польдевцы — другое дело. Они попадаются повсюду. Но они живые, даже очень живые.
Прежде всего, конечно, они встречаются у себя на родине, в Польдевии. С незапамятных пор им принадлежит неприступный горный край, который они населили усами и бандитами (часто совмещенными в одном лице). Однако они живут и среди нас, и в этом случае, при небольшой численности, их активность весьма велика. Лишнее тому доказательство — роман, который я пишу сейчас и в котором правдиво излагаются подлинные события. Какое влияние оказывают на нас польдевцы? Благотворное? Губительное? Должны ли мы их опасаться? Или, быть может, в них наше будущее, наше дерзновение, наша надежда. Я не знаю, и я пытаюсь разобраться в этом.
Передо мной мелькают образы, наполняющие главы, периоды, абзацы романа. Они неотступно преследуют меня. Я снова вижу Джима Уэддерберна на средней скамейке сквера Отцов-Скоромников: конечно же, он польдевец, по крайней мере, наполовину. Я вижу Стефана, помощника мадам Груашан, влюбленного в свою пышную, сдобную хозяйку. Я слышу его, слышу его песенку:
Булочка с маком
Возле Карнака
Бывает цвета имбирного.
Но в городе Сплите
От окиси лития
Становится цвета клистирного.
Пирог с грибами
Бывает в Ассаме
Желтым, даже оранжевым.
Но в Сан-Рафаэле
От силикагеля
Становится черным как сажа.
Пирог с морковью
Выходит в Анконе
Цвета дохлой лягушки…
Но ведь и он тоже польдевец, Красивый Молодой Человек из Польдевии, я знаю, я чувствую это. И опять обнаруживается связь между польдевцами и кремнием, на нее прямо указывают слова песенки.
А вот еще пример.
В этом романе много рыжих шевелюр. Лори рыжая, Карлотта рыжая, Арманс Синуль рыжая, кошка, которую любил Александр Владимирович (он же Мотелло), тоже рыжая.
(Вы меня слушаете? Когда произносишь монолог, есть опасность по дороге растерять слушателей, вот я и проверяю, здесь ли вы еще.)
Мы окружены польдевцами, рыжеволосыми красавицами и силикатами.
И все это, надо сказать, неслучайно. Случайность — категория, которой нет места в повествовании.
Электропроводные свойства кремния имеют колоссальное значение. Отец Синуль уверяет, что все крохотные детальки в его компьютере — силиконовые. «Это самый подходящий материал», — говорит он.
Конечно, красивая женщина не обязательно должна быть рыжей. Гортензия ведь тоже красива. Мэрилин Монро красива. Среди моих знакомых есть даже красивые брюнетки. Но у рыжих необыкновенный скелет: способность генерировать электричество — лишь одна из его многочисленных особенностей.
Делать выводы предоставляю вам самим.
Глава 27
Мадам Ивонн; Бесконечность; Синуль
У мадам Ивонн была своя Тема для разговоров. Всякий хозяин и всякая хозяйка кафе должны иметь такую Тему. Бывают обычные темы: погода, спорт, налоги, телевидение, спорт, телевидение, погода… Вокруг этих тем вертится все, что можно услышать в кафе, — помимо неизбежного обмена репликами насчет еды, напитков и телефона. Но бывает еще и особая Тема, которая придает заведению неповторимый колорит, оригинальность, изюминку. Чаще всего ею становится одна из обычных тем; но тогда мы имеем дело с обычным кафе. Такие тоже нужны. Бывает, что в разговорах господствует какая-нибудь животрепещущая тема, как, например, польдевцы, рыжие красавицы, силикаты. В этих кафе любят ставить и обсуждать Серьезные Проблемы. Там говорят о привилегиях, о морали, об экологии, о скоростных поездах — поднимают серьезные проблемы и тут же стараются их решить. Эти кафе я обхожу стороной. К сожалению, в последнее время их все больше и больше. Как говорит отец Синуль: «Гадить на тротуаре — не значит всерьез ставить проблему чистоты улиц».
