Эдгар Вулгаков - Течение времени
Обняв маму, она заплакала, и Леночка заплакала, и тетя Света полезла за платком, а Алексей Петрович сделал суровое лицо. Только Дан и Алеша-младший подумали, что достаточно уже казнить Танюшу, но молчали, пока не будет закончен ритуал покаяния. Потом слова у Алеши, как у старшего в доме, попросил Дан:
– До Нового года еще далеко, и начнем забывать всякие неприятности, происшедшие с нами в уходящем году, хотя до конца года еще много воды утечет. Будем их вспоминать и бросать в этот лантух, – и он полез в свой портфель, откуда вытащил мешок, расписанный пожеланиями не повторять ошибки уходящего года. Каждый бросит записочку, что он натворил неудачного в году и что не должно повторяться впредь. Ничего нельзя забыть существенного, ибо это будет великой оплошностью, которая будет за тобой тянуться весь следующий год. Лантух с покаяниями сожжем в первые четверть часа после полуночи Нового года, устроив вокруг него хоровод. А теперь пишите записки и прощайте обиды друг другу, и начинайте любить друг друга любовью искренней, радостной, неповторимой во веки веков. А второй, голубой лантух предназначен для пожеланий, которые должны случиться в Новом году. Они должны произойти, если вы их очень пожелаете и тщательно аргументируете. Этот красивый лантух будет лежать в укромном местечке, известном хозяину или хозяйке дома, или тете Груше. Кому?
– Тете Груше! Тете Груше!
– И никто не имеет права открыть его до наступления Нового года! Итак, думайте, пишите записочки в оба лантуха – у вас впереди три четверти года.
Однажды, ложась спать, Леночка сказала Алеше:
– Какие замечательные у нас дети, они много знают, они самостоятельно работают над книгами – взрослые люди. Взрослые и вместе с тем такое легкомыслие, это сальто-мортале, ребячество. Мне становится страшно за нее – такая собранность и вдруг безрассудство.
– Танюша мне сказала, что так она попрощалась с детством. Что-то подобное она говорила и Алеше. Успокойся, малышка, дети наши действительно уже взрослые и разумные, тем более что они под нашим оком. Ну а как там Наташа, вся в тревоге?
– Да, она очень тревожится, каждый день звонит. На этих днях отправим ей подробное описание предстоящей операции.
В начале апреля Светлана собрала свои вещи и отвезла их на Сивцев Вражек. Помогал Дан. Обещали вечером зайти или позвонить. Позвонили часов в десять. Оказывается, объездили пол-Москвы и заказали кое-какую мебель. Используя отпуск, Дан со Светланой начали приводить в порядок квартиру, от предложенной помощи отказались. Сообщили Лариным, что через месяц приглашают их на Сивцев Вражек для ознакомления с проделанной работой, пока только на это.
– Слушай, Дан, – взяв вторую телефонную трубку, закричал Алеша, что было на него не похоже, – а когда же на все остальное?!
– А что, позвольте спросить, вы имеете в виду?
– Дан, брось дурака валять!
– Ах, вы об этом, так бы сразу и сказали. К сожалению, острота или розыгрыш не получится. Так вот, слушай, мне вручили специальное уведомление явиться в МГК КПСС. Зачем, почему и чем все это кончится, не знаю. Поэтому говорить обо всем остальном преждевременно, ясно? Ты-то получил?
– Нет еще.
– Получишь. Наша жизнь прекрасна и удивительна, не так ли, друг мой. А ты говоришь, когда же все остальное.
Алеша стоял, опустив голову, с телефонной трубкой в руке.
– Что молчишь, голубчик? Почему не слышно твоих разбойничьих песен? Ты серьезно думаешь, что будет отход от решений XX съезда?
– Нет, не думаю, но за инакомыслие можно заработать долговременное препровождение единственной и любимой жизни вдали от Прудов или Сивцева Вражка.
Через пару дней в бюро пропусков МГК Алеша и Дан встретились со своими коллегами по парторганизации – всего там собралось человек десять. Вскоре их пригласили в кабинет секретаря по пропаганде. Ему доложили, что докладчиком по вопросу публикации заметки в многотиражке НИИ выступил Николай Николаевич Разуваев, затем перечислили поименно, с указанием занимаемой должности, ученой степени и звания всех приглашенных в горком партии, среди которых автор заметки, секретари парткома и партбюро, ответственный редактор многотиражки и выступавшие на том партийном собрании. Все приглашенные.
– Слушаем вас, Николай Николаевич, только суть вопроса и, пожалуйста, покороче.
– Мы с тобой думали, – наклонившись к Алеше, шепотом проговорил Дан, – начнут каждую строчку мусолить, пробовать на вкус и твердость маркситско-ленинских убеждений, а здесь – «покороче».
После сообщения товарища Разуваева в духе его выступления на собрании, секретарь по пропаганде, который время от времени, поднимая голову от стола с бумагами, рассматривал каждого из присутствующих, заговорил низким голосом:
– Заметку в многотиражке и протокол собрания я внимательно изучил. И заметка, и выступления многих направлены против пьянства и тусклого досуга в свободное от работы время трудящихся в городе К. Требовать, чтобы в этой заметке были предложения об улучшении жизни на этой самой, как ее, Безымянке, смешно. Это заметка, зарисовка кусочка жизни части трудящихся после завершения трудового дня. Картина мрачная и, я бы даже сказал, страшная, никак не соответствующая нашим социалистическим представлениям о быте советских тружеников. Я не согласен с Риной Сидоровной, что автор очерняет нашу действительность, что его «заушательская» критика чуть ли не искажает реалии жизни. Примерно в подобном плане выступил и товарищ Петров. Но были и другие выступления. Товарищи Дан, Матюшин поддержали докладчика, как и отдельные голоса из зала, что зафиксировано в протоколе. Я думаю, они правы: в отдельных регионах мы еще плохо живем и не следует закрывать глаза на эти негативные явления.
На промахи надо указывать властям, развивать критику, но не превращать ее в непрерывное нытье, что все у нас плохо, а где хорошо, мы не знаем. Пусть этим занимаются диссиденты, а не коммунисты. Коммунисты не будут наши отдельные недоработки в отдельных регионах доводить до обобщений. Пишите, товарищи коммунисты, о наших недостатках, используйте стенгазеты, многотиражки, но не связывайте наши промахи с достижениями наших идейных противников. Такая линия поведения наших граждан граничит с диссидентством, с чуждыми нам взглядами.
Когда окружающая нас жизнь полна негативных примеров, далеких от жизни в развитом социалистическом обществе, в такой заметке, как в вашей многотиражке, можно скатиться к инакомыслию, в особенности если открыть шлюз к их свободной публикации. Это тоже имейте в виду, товарищи коммунисты. Диссидентов партия будет сурово наказывать. Я надеюсь, вы меня поняли. Инсинуация товарища Разуваева является далеко идущим странным обобщением, что процесс по изживанию родимых пятен капитализма нарастает снизу, чуть ли не со стенгазет. А партия, а ее Центральный комитет и Правительство оказываются в стороне, так что ли? По его представлению, все решается внизу, гм-м. Мы его поправим! До свиданья, дорогие товарищи. Многотиражку перешлем в тот обком, к которому относится, как ее, Безымянка.
Все вышли молча. Огоньки победы горели в глазах Рины Сидоровны, Петров выглядел напуганным. На бульваре Алеша и Дан, распрощавшись с товарищами, сели на скамейку, мрачно посмотрели друг на друга.
– Вот так, Алексей. Даже никому не дал высказаться, начал за здравие, кончил за упокой. Дозировано критикуйте наши недоработки, но чтобы они не привели к инакомыслию, шлюзы для публикации будут закрыты. Оказывается, товарищ Разуваев выступал не с дельными предложениями, а занимался инсинуацией…
– Черт бы побрал этого партийного чиновника, никакой дискуссии, обмена мнениями: все, что он изрек, – истина в последней инстанции. Возможно, этот секретарь понимал: свободного обмена мнениями не получится, и не только потому, что ему это не надо. Отношения между руководителями и рядовыми членами партии, такими, как мы, давно выработаны, и он в силу сложившейся системы управления ни на йоту не намерен что-либо менять, у него таких мыслей нет и быть не может. Он заводная кукла, марионетка, у которой вместо мозгов постановления партии и правительства и более ничего. Иначе его постигнет участь Николая Николаевича: его поправит еще более высокий чиновник, и его карьера будет закончена, а то еще сочтут достойным психушки. Партия мертва с времен политических процессов конца тридцатых годов. С времен, когда Сталин стал набирать силу, нашим поведением руководила гадливая трусость, желание держать язык за зубами. А сегодня нам рекомендуется иметь в виду, что диссидентов партия будет сурово наказывать. Обрати внимание: «сурово наказывать». Вот тебе и курс обновления печати, который начнется с многотиражек, стенной печати. Николай Николаевич публично получил по физиономии, «его поправили». Я его уважаю и сочувствую – честный человек, проявил инициативу… и вот результат. В партии он был романтиком, оторвался от действительности.
