Сергей Каледин - Записки гробокопателя
А с Биллом?.. В Кувейте? Какая там свадьба? Там шампанского днем с огнем не сыскать…
На Синяке запищал пейджер.
«На права ты сдал. Гуд найт. Иван». — Прочитал вслух Синяк и поднял свой персональный стопарь с гравировкой «Вовка Синяк», застолбленный еще со школы. — Все! Еду в Германию. Кто со мной?! Александра?!
Саша решительно встала, раздраженная, что не разобралась с Мендельсоном.
— Александра едет домой, — и улыбнулась Тане. — Приятных сновидений.
7
Можайский творог скрипел на зубах, как свежевымытые волосы. Роман высыпал его в миску для приблудных кошек, оставленных на зиму летними садоводами. Вернулся в дом, заправил пишущую машинку и затарахтел… Но выходило блекло. Посмотрел в холодильнике, где привык держать ленты про запас. Нету. В Москве есть, а здесь хрен ночевал. Видит Бог, хотел писать гневное обличение Сикина, заклеймить, пригвоздить, забить. Даже название придумал — цитату из Окуджавы: «Чтоб не пропасть поодиночке…» Начало такое:
«Чтоб не пропасть поодиночке, необходимо поставить перед Международным Исполкомом КСП вопрос, могут ли в руководстве Российского Клуба Свободных Писателей находиться вчерашние стукачи?..» Стоп! Блеклая лента, блеклый текст… Одно к одному — в общем, ногти на ногах закорючиваются — верный признак пошлятины. Читать эту мякину никто не станет. Какое уж тут обличение?..
Роман взглянул в окно. Соседка, Анна Васильевна, потомственная дворничиха, в спортивном костюме, в бигудях под косынкой, похожая на старого маленького спортсмена, облокотясь на прожилину забора, недовольно наблюдала за двумя тощими странно одетыми мужиками, вяло ковырявшими запущенный огород Романа.
Роман закрыл машинку футляром, задвинул ее под стол и вышел на крыльцо.
— Приветствую, Анна Васильевна. Горный воздух — мечта туберкулезника.
— Привет, Ромочка, привет, — невесело отозвалась дворничиха и для разгона пожаловалась: — Корявая стала — с ног валюсь. Напала на лекарства — вроде полегче. Еще беда: приехала с Москвы — на постели черноплодка. Откуда, думаю? Попробовала: крысиное кало. Стало быть, крысы.
— А у меня кран водопроводный похитили, — пожаловался ответно Роман.
— Твои и свинтили, — кивнула соседка на чудных мужиков. Роман пропустил ее заведомый навет мимо ушей.
— Какие виды на урожай, Анна Васильевна? Поливать яблони ввиду зимы или как?
— Какой полив?.. Ты все равно не будешь. А во-вторых, три дождя весной в мае — и по нашему региону воды не надо…
«Регион». Лихо. А все — телевизор.
— А телевизор работает, Анна Васильевна?
— Цветной привезла. Вчера на ночь хороший фильм передавали, с мучениями. Ты сериал-то не глядишь?
— Ну, почему? — вежливо уклонился Роман. — Порой бывает…
За спиной соседки чернели свежевскопанные, без единого сорняка угодья. Грядки плотно обжимали со всех сторон крепкий домик. Заросший бурьяном участок Романа норовил по весне распространить сорняки на ее территорию, что соседка тяжело переживала — отдать ей должное, молча.
Чтоб конфликтовать минимально, Роман и привлек для окультуривания своей земли рабсилу. Мужики на его крохотной неплодоносившей латифундии были психбольные из ближайшего рабочего поселка, где с приходом демократии распустили дурдом, вернее, перевели его на самоокупаемость. Проще говоря, пациентов почти перестали кормить. Небуйные отощавшие дурдомовцы с утра до вечера слонялись по окрестностям в поисках пропитания.
Весной, когда оттаяли овраги, они было обосновались на общетоварищеской помойке в песчаном карьере, где для проживания вырыли себе норы меж корней вязов, удерживающих склоны. Но вскоре «сикилетов», как их называла Анна Васильевна, поперли оттуда здравомыслящие и предприимчивые бомжи.
Роман привадил двух психов; приодел их в списанную израильскую форму, которую приволок его сын Димка из пустыни Негев во время прохождения воинской службы в танковом полку каптером.
Психи были счастливы; главным образом радовались они бездонным накладным карманам на штанах, куда складывали заработанное подаяние.
…Все это прекрасно, размышлял Роман, покуривая на свежем воздухе, сдобренном живым фекалом, ибо за бедностью садовые товарищи удобряли тощие подмосковные глины непосредственно содержимым своих уборных. Вот кошка Анны Васильевны поймала глупую мышь и мучает ее на бетонной потрескавшейся дорожке, пробитой вялыми осенними лопухами. Все это хорошо, пленэр и пейзане. Но что с Сикиным делать? Вот в чем вопрос…
— Кошка у меня хозяйственная… — умиротворенно сообщила соседка. — Всю улицу у нас облавливает… заботливая… Одно беспокойство — котята. Нынче, правда, им прививку стали делать от беременности.
Роман вынес на крылечко вскипевший чайник, но чаепитие не состоялось — его вдруг осенило!..
У Ваньки есть собственная справка, где, когда и кем Ванька, Иван Ипполитович Серов, был привлечен к сотрудничеству с органами. Пусть Иван по ее образу и подобию «оформит» такую же на Сикина. А Роман ее опубликует с комментарием. А потом пусть разбираются: натуральная справка или домодельная? Главное ведь, что по сути-то все правда. Роман завел машину, оставил ее греться, а сам пошел забрать пустые бутылки и мусор — по дороге выбросить на помойку. Психов он оставлял без опаски: перекопают, уйдут.
…Компостная куча Ильи Ивановича, родного дядьки Синяка, который и завлек Романа в это не очень дружественное садовое товарищество, была завалена битой антоновкой, распространявшей райский винный дух. Обычное дело: хороший урожай — беда.
Сам же Илья Иванович, «чертов гном», как величала его родная сестрица, мать Синяка, занимался важным делом, а именно — натягивал детский носочек на шипящий клюв рассвирепевшего индоселезня с хохлом на башке и трясущимся от злости зобом. Войну с иностранной птицей старик вел с прошлого года, когда сдуру по жадности прельстился на базаре ее пресловутой мясистостью. И тогда же, сразу после сделки, окаянная утяра больно укусила старика за впуклое брюхо сквозь телогрейку, пиджак, кофту, рубашку и исподнее.
Сейчас Илья Иванович сводил с индюком счеты. Ноги индюка были связаны. Илья Иванович натянул-таки полосатый носочек с помпоном на расщеперенный плоский клюв птицы и туго замотал содеянное изоляционной лентой.
Роман от хохота еле вылез из машины.
— Пусть теперь пощиплется, пидор, — тяжело отпыхиваясь, сказал старик. Уж и так ему, падле, червяков кидаешь, а он все сзади норовит… Ликвидирую…
— Пожалей животную, Иваныч…
Илья Иванович задумался. Снял заморскую кепку, подарок Синяка, вынул влажный вкладыш из газеты «Завтра», которой был подписчик, и выложил донце свежей прессой, оберегая от засаливания синий шелк подкладки. Потер поясницу.
— Костеохондроз одолел… Сам-то куда, за вином?..
— Позвонить надо.
Москву дали сразу.
— Ответьте Дорохову, — приказывала телефонистка Ивану.
— Писатель Дорохов? — ответил Иван. — Приболел никак?
— Ванька, слушай меня! Ты делаешь на Сикина справку, такую же, как у тебя, мы ее публикуем. Сикин от стыда вешается, я живу с чистой совестью, ты живешь…
— Я не живу, — оборвал его Иван. — Я сижу. Ты бы еще из кабинета Сикина позвонил.
— Иван, прости Христа ради. Но ты понял?
— Рома, — педагогически внимательным голосом начал Иван, чтобы не взбесить Романа, — ты обернут в воспоминания…
— Ответь однозначно: ты справку делаешь?!
— Жирный, ты рехнулся! У тебя вспенилось самолюбие. Сикин ноль, вошь подретузная. Ему в лучшем случае — два тычка плюс ложка крови. При помощи Синяка. А твоя праведная вдохновенность и воспаленная революционность и всегда-то были малосимпатичны, а сейчас и подавно… Кому все это надо?..
— Мне это надо! Мне! — заорал Роман на весь переговорный пункт. — Тебе все равно, а мне нет! Я член КСП! Он — директор. Значит, мой директор!.. А ты, видать, от своей богомолки заразился милосердием!.. Это не милосердие, а попустительство!..
Роман орал так, что телефонистка высунулась из своего дупла, а пожилые граждане кавказской национальности, скромно сидевшие на корточках по стенам в ожидании очереди, по всей видимости, армяне шабашники, вышли деликатно на лестницу.
— Рома, кончай истерить, — грубо оборвал его Иван. — Истерика хороша у старых дев и оперных теноров. Советскому писателю она как слепому зухер!..
Ай да Ванька! Поди позлись на него толком.
— Иван, у меня куража нет больше тебя убеждать. Последний раз… Не хочешь справку делать — напиши в двух словах, как он тебя посадил…
— Донос писать не буду.
У Романа в кармане запищал пейджер, завещанный Синяком на время германской отлучки. Он и рвется, вероятно.
— Погоди, Иван. — Роман достал пейджер, прочитал сообщение. — Слыш, Ванюх, Синяк на проводе. Послезавтра на даче будет. Тебя требует и барышень.
