Сергей Залыгин - Тропы Алтая
— С начальством в районе как живешь?
— Нормально! Для райкома беседы проводим, плакаты вот повесили, а райисполком мне что? У райисполкома у самого-то одни бумаги! А у меня срубы, пиломатериал, дрова, поделки разные, ширпотреб, ну и пролетариат! Между прочим, пролетариат на меня ни-ко-гда не обижается! Живем душа в душу! С коровешкой помочь, с постройками, с ульями — как часы иду навстречу. И в лесу не притесняю. Доверие: кому выпишет лесник билет, кому откажет — с моей стороны полное доверие!
— Значит, сила.
— А как же.
Зазвонил телефон, Лопарев снова снял трубку:
— Минут через двадцать освободится!
— А ведь может быть — по личному?.. — сказал Саморуков, вытирая пальцы газетой.
— И по личному обождут. Вот еще что скажи, — задумчиво спросил Лопарев, — вот ты индустрию на своей ограде развиваешь, а энергетика? Топливо на движки из Бийска возишь или с Туэкты? Бешеные деньги платишь?
— Узкое место! — вздохнул Саморуков и даже как-то сник, живое выражение с его некрупного, в веснушках лица исчезло, он стал сосредоточен. — Самое узкое. Отсюда — себестоимость продукции. Отсюда же — автоколонну надо содержать, для транспорта горючего, ей-богу! А тут с деловой древесиной не управляемся возить!
Здесь, в этом месте разговора, Рязанцев стал весь внимание: еще как только в кабинет вошел Саморуков, он чем-то напомнил ему заведующего райкомхозом и встречу на разрушенной плотине в Усть-Чаре. Только Райкомхоз был каким-то более мягким, податливым и даже лиричным, а этот был очень живой, предприимчивый, наверное, и жуликоватый. Рязанцева до сих пор тревожили вопросы, на которые он не смог ответить Райкомхозу и управляющему банком. И вот все повторяется сначала — опять те же вопросы.
— Общее положение на Алтае, — сказал Рязанцев. — Источники энергии на каждом шагу, а использовать невозможно. Очевидно, надо ждать большой электрификации, ГЭС на Бии или Катуни.
— Ждать надо. А нынешний день куда денешь? — сказал задумчиво Лопарев и потер ладонью лоб.
— Вот и в Усть-Чаре тоже… ГЭС разрушена, жидкое топливо возить далеко и дорого, дрова чуть ли не сорок рублей за кубометр… — И, сказав это, Рязанцев даже почувствовал какое-то облегчение: «Кто и что на это сможет ему ответить?»
Саморуков вытер пальцы и бросил газету в корзинку.
— Там, в Усть-Чаре, лесхоз ничего не придумает. Там Бородкин за главного — ученый шибко, все в газетку факты пишет. Про охрану лесов! — и кивнул на корзину.
— А вы придумаете? — спросил Рязанцев.
— Так ведь куда денешься? Жизнь, она заставит! А вот с ним, с Михалом Михалычем, вдвоем, даже определенно смараковали бы. А? Михал Михалыч? Или ты тоже в ученые подался? Нынче, брат, все в теорию. А на кого же практику покинули?
— Вот что, — проговорил задумчиво Лопарев. — Если так: порубочные остатки и отходы производства не возить, а сжигать прямо на лесосеке или на производственной площадке? В локомобиле. От локомобиля — генератор. Трехфазный. Линия передачи — сюда. — Лопарев постучал по стеклу письменного стола. — Тут — трансформатор и моторчики. Ясно?
Рязанцев словно в первый раз увидел ушастую голову Лопарева, его приплюснутый нос и угрюмоватые сосредоточенные глаза…
Саморуков же вдруг засмеялся, хлопнул себя по коленкам, а потом Лопарева по плечу.
— Я же говорил: «Мы с ним вдвоем…» Да что там! Я Лопареву всегда толковал: «Зачем тебе теория, когда ты практически способен решать?» Только вот что, Михал Михалыч, все это электрическое хозяйство и особо линию передачи мне не поднять! Считай семь, а то и все десять километров — не поднять! Надорвусь.
— Тогда кооперируемся с райкомхозом, — сказал Лопарев. — Согласуем с ним фазы, напряжение, и — порядок! Они нам днем подбрасывают моторную энергию, мы им ночью — осветительную.
— Ежели дело выгорит, враз развернусь на полную катушку! Р-развернусь! — серьезно сказал Саморуков.
— Не развернешься… — пожал плечами Лопарев. — Не очень.
— Почему это?
— Да так… Так думаю.
Саморуков вопросительно поглядел на Лопарева и что-то стал соображать.
— Слушай, Лопарев, зачем ты ко мне приехал? Зачем он приехал? — спросил Саморуков еще и у Рязанцева.
Лопарев на вопрос Саморукова не ответил, сам спросил:
— Подсобное предприятие развертываешь — так. Под-соб-ное! А лесные культуры? А возобновление? А лесосеки как отводишь — через пень колоду, с полным доверием к лесникам?! А семена не заготовляешь? Ты что же, леспромхоз или лесхоз? Ты кто?
Саморуков, ничуть не задумываясь, ответил:
— Я, брат, хозяйственник! Ясное дело и понятное: хозяйственник. И меня подсобным предприятием стимулируют. Говорят: «Это твой стимул».
— И премии дают…
— А без премий на кой черт мне стимул? Мы, брат, в теории тоже кое-что схватываем. По академику Павлову: «Стимул» — значит, у меня и у всех моих лесников рефлекс враз срабатывает. Безусловный!
— Ладно, — махнул рукой Лопарев. — Это еще посмотрим — безусловный или условный. — И вдруг неожиданно спросил: — Алтайский язык знаешь?
— Какое! Русский скоро забуду, на один хозяйственный перейду: «Ты — мне, я — тебе! Я — тебе, ты — мне!» Все!
— А надо знать… Надо легенды алтайские изучить. Поверия. Пословицы. Все, что касается леса, на алтайском языке.
— А вот я хотя и хозяйственник, но скажу: современность у тебя где, товарищ Лопарев? Легендами заниматься, а современность что же — обождет? Это как получается? Товарищ ученый?
— Получается так: современность, она везде. И с нами, и за тысячу лет до нас. Везде, если ее искать.
Саморуков помолчал и вздохнул:
— Значит, меня зажимать будешь вот так? — показал кулаком как.
— Крепче…
— Ты зажмешь! С тебя хватит по старой дружбе! Знаю я вашего Лопарева, — кивнул Саморуков Рязанцеву и еще раз — Андрею. — Ну так что же, зачем вы его ко мне привезли?
Рязанцев и Андрей молчали, и Саморуков спросил:
— Михал Михалыч, догадался я?
— Может, и догадался… — согласился Лопарев.
— Что же твои дружки все еще секрет делают? Да что там, за мной не станет, я это дело отмечу как надо! А расчет ваш правильный: суббота. — И Саморуков, встав и перегнувшись через подоконник, крикнул в ограду: — Антоныч! Эй, Антоныч!
— Чо тако?.. — отозвался густой неторопливый басок.
— Флягу отвезли?
— Отвезли…
— А привезли?
— Привезли….
— Порядок полный?
— А как ешшо-то — полный…
— Зайди-ка сюда!
— Чо тако?
— Зайди, зайди!
Почти тотчас по коридору раздались быстрые шаги и распахнулась дверь. Человек всего лет около тридцати, смуглый и кудрявый, в форменной фуражке, в клетчатой рубахе навыпуск оглядел приезжих и сказал тем самым басом, который только что слышался со двора:
— Знакомые будем!
Это было так неожиданно, что Рязанцев и Андрей переглянулись и засмеялись, а Саморуков был очень доволен произведенным эффектом и сказал:
— Антоныч наш! Командир всему конскому поголовью и первый хозяин на ограде! Вот глядите, какой нынче на Алтае кержак пошел: одет по моде, девкам-бабам смерть, курит-выпивает и работает ударно. Разговор дооктябрьского происхождения, это, я считаю, простим. А? Простим?
Очень доволен был Саморуков, наслаждался удивлением гостей и совсем не заметил, как они были поражены, когда он снова обратился к Антонычу:
— Вот, Антоныч, пошуруй насчет второй фляги, поскольку встречаем нового директора! Знакомься: Лопарев Михал Михалыч!
— Признаю! — кивнул Антоныч, широко улыбнувшись. — В прошлом годе ездили в старые маральники по Заячьему ручью… Под вами серый еще захромел. Помните? На переднюю правую?
В небольшом кабинете бас Антоныча был еще гуще, но ни Рязанцев, ни Андрей этому басу уже не удивлялись, не замечали его. Лопарев же спросил:
— Вылечили серого?
— По самую зиму ходил по бюллетеню. Лисы в питомнике по ем уже облизывались, мяско причуяли. Однако выходил. Значит вы к руководству?
И Саморуков тоже спросил:
— Слушай, Михал Михалыч, ну, а как же с диссертацией? Крест поставил?
— Я тут, в лесхозе, надеюсь, материал буду иметь побогаче, чем в экспедиции…
— Значит, на два фронта… Дела когда принимать будешь?
— Не торопись, Саморуков, — сказал, помолчав, Лопарев. — Подождем. В октябре, не раньше. Уже после того, как экспедицию закончим.
— Слух-то был, — кивнул Саморуков. — Управление тебе который раз будто предлагало, ты все отказывался. Но хитер: нет, чтобы сразу объявиться.
— А что ты хочешь: «Здорово! Я твой директор!» Даже неудобно.
— Так-то вот снова встретились! Может, к лучшему — зажмешь меня? А то дело мое хозяйственное такое, что бабушка надвое сказала: то зажимают-зажимают, потом выгонят, а то не зажимают, не зажимают, а после посадят. Точно! А с Лопаревым у нас такая история — в управлении вместе служили! — пояснил Саморуков. Пояснил и снова засмеялся: — Бумажки вместе писали! — Воспоминание удивило его самого, он ткнул чумазыми пальцами в бумаги на столе: — Вот такие же, только с утра до вечера! Между прочим, я и там, в управлении, пообвык. Ничего, жить можно, только последние часа два каждый божий рабочий день сидишь как на иголках: проклятый звонок ждешь.
