Эльмира Нетесова - Колымское эхо
него оказалась закрытой дорога в дом. Когда принесли последнюю пятую похоронку, мать сознания лишилась. Уже никто не верил, что встанет баба. Она ожила себе на горе. Баба-Яга против нее Василиса Прекрасная. Бабуля с тех пор слышать о войне не могла. Как ругала Сталина и правительство за то, что всех сыновей у нее забрали, никого не оставили. А старая и теперь все смотрит на дорогу и ждет хоть кого-то из своих ребят. К ней давно уже к самой смерть собирается, а она хотя бы одного внука ждет. Да где его взять? Никого не поднять из земли. Мертвые навсегда уходят. Вот только матерям в это никак не верится.
Сколько лет прошло, а их оплакивают и ждут. Только по Игорю никто не плачет, не выглядывает в окно и не ждет его. Для всех он умер. Не нужен никому. Но ведь живой покуда, почему отреклись прежде времени, почему его забыли,— смахивает человек непрошеную слезу, скользнувшую по щеке.
Обидно, но кто это поймет...
Там, в конце поселка, приютилось небольшое кладбище. А в сторожах молодая девушка. Красивая, как роза. Что толку с той красы, если любимый в Чечне погиб. Нет его, друзья не пощадили, фото мертвого привезли. Ждать стало некого.
— Мишка! Родной мой! Почему тебя забрала пуля? — шепчет девушка, проходя мимо могил.
Льются слезы на руки, на грудь, на землю, но ими не оживить усопшего.
— Мишка! Встань хоть на минуту. Давай поговорим. Ведь я по-прежнему люблю только тебя одного! Ты веришь мне? — прохладный ветер гладит тугие девичьи косы, когда-то парень любовался ими, любил перебирать, гладил их. Сколько времени к ним никто не прикасается. Поневоле заплачешь. И девчонка воет навзрыд. Кому любовь в радость, другому — в наказание. Дышать нечем. Жить не хочется. Но надо терпеть. Так говорят, мать и бабка. А то давно бы наложила на себя руки. Жизнь давно невмоготу. Сколько месяцев живет, не снимая траур. Легче не становится. Только сердце ломит. Уж скорее бы закончились эти муки.
Вон она идет черной тенью. Крадется меж могил на цыпочках, чтобы не потревожить сон усопших. И почему нельзя лечь рядом с его могилой и забыться навсегда.
Игорь Павлович низко опускает голову перед ее горем. Ему стыдно. Она умирает, он живет.
— Мишка, я люблю тебя!—слышит Бондарев и думает:
— Как был счастлив человек, услышав эти слова...
Не всякий мужчина решится их сказать вслух.
Но ведь и на Колыме многие говорили эти слова друг другу. Я помешал им, разбил их будущее, потому самому любить не привелось...
Здесь нужно срезать небольшой угол, обогнуть пару могил и выйти на дорогу к дому. Его там никто не ждет. Кому и зачем он нужен. В его сторону даже никто не оглянется. Вот если бы эта была Колыма! Иди в любую сторону, ложись, садись, катайся, никто слова не скажет, не сделает заключения. Только похохочет рядом, но не высмеет. А здесь, попробуй, сядь не так, отодвинутся, как от психа.
— Слушай, мужик, который час? — услышал совсем рядом.
— Без двадцати три...
— Фу! Совсем детское время. Еще можно гулять, правда?
— Кому как!
— А я люблю встречать рассвет на ходу. Утро похоже на раздетую девчонку. Только до конца не стоит ее обнажать.
— Почему? Если итак раздета?
— Что-то от юной стыдливости должно остаться. Нельзя, чтоб девка была сверхнатуральной.
— Внешнее безобразие всегда чище внутреннего.
— Кому как!—усмехнулся Игорь Павлович.
— А я предпочитаю все как есть.
— Э-э, нет, что-то нужно спрятать.
— Зачем?
— Для шарма!
— Ну, ты гурман.
— А мне бы попроще и поскромней.
— Теперь скромные только в музеях.
— Нет, я хочу нежную, звонкую, чистую непорочность.
— Но таких нет,— оборвал Бондарев.
— Пойду искать!
— Удачи тебе, может, повезет!
— Пусть и тебе улыбнется счастье,— отозвался уходя.
Войдя в подъезд дома, Игорь Павлович решил проверить почтовый ящик и нащупал конверт. Бондарев даже удивился. Ни от кого не ждал. Если от Вари, то она теперь звонит ему прямо на работу. Так быстрее. И все же живое общение. И сказать по телефону можно больше, чем в письме.
Кстати, в последнем разговоре Варя сказала, что ей совсем немного остается до родов и она очень боится рожать. А что как дитя полезет вперед ногами или родится дауном? Аслан с ума сойдет и уже никогда не согласится на второго. А ей — Варьке, как жить тогда?
— Игорь Павлович! Я от страха не сплю ночами. Каким он будет?—торопился человек в свою квартиру, понимая, что в нем уже результат. Но какой? Переживал за Варьку, как за родную дочь. Все ж не шутки рожать в таком возрасте. Как оно там сложится,— нетерпеливо вскрывает конверт.
— Игорь Павлович! А у нас Снежанка родилась. Правда, черная, как уголек. И ничего от Снежанки близко нету. Глаза и то Асланкины, совсем черные, на меня ни капли не похожа. Вылитый отец! Он даже не верил, что у него дочь родилась. Все искал то, что врачи в животе забыли. Но получилось смешно. Родился Аслан— девчонка. И все ж Снежанка ему нравится. Я и не знаю, как ее назвать. Но Снежанка явно не подходит. Аслан предлагает назвать Викторией, Викой, а мне так обидно. Я сроднилась со Снежанкой, а она не захотела родиться такою. Все остальное хорошо. И вес, и рост в порядке, но уж очень смуглая, как будто на пляже подобрали. А какая крикливая, настоящая колымчанка. Такая стаей волков легко управлять сможет.
— Мои девчонки уже все побывали, навестили нас. Сказали, раз дочь в отца пошла, счастливой будет. Голос у нее грубый, значит, и характер крутой, вспыльчивый, эта за себя постоять сумеет. Уже теперь ручки крепкие. Как ухватит
отца за уши, тянет так, что Аслан родную бабку вспоминает в детстве.
— Но ночью спит хорошо, крепко, как медвежонок и любит засыпать на руках отца. Просыпается поздно и снова ищет Аслана. Нас узнает и радуется. У нее очень красивая улыбка. А смех звонкий. Из игрушек признает одну технику. Чтоб все пищало, верещало, звенело и крутилось. Кукол даже в руки не берет. Для нее они не игрушки. Зато машины, тракторы, хоть мешками давай. Короче, девчонка с мальчишечьим характером.
— Из фруктов ест все. Даже яблоки и морковку грызет как заяц. Поесть любит и хорошо набирает вес. Все, что можно сжевать, тянет в рот. Все мягкие игрушки уже пожеваны. Пытается садиться и уже получается. Любит смотреть телик, особо мультики. С утра до вечера не оторвешь, а еще любит, чтоб ее катали в коляске по двору. Она уже со всеми познакомилась, здоровается и улыбается. Мне кажется, она и тебя спокойно признала бы и полюбила. Ведь она колымчанка! Эти никого и ничего не боятся. Дай ей Султана, она и его запряжет.
— Короче, пустыми были наши страхи. Ребенок родился нормальный и хорошо растет.
— Игорь Павлович! Извините, я все о своей дочке пишу. А о вас и не спросила. Как вы там на своей Камчатке? Как Евменович? Как ваше здоровье? Может, что-то нужно. Вы только черкните, мы не промедлим, вышлем сразу. Все- таки здесь юг, разница с Колымой огромная. Я просто счастлива, что моя дочь живет в этих условиях и ни в чем не знает отказа.
— Аслан рад, что нам здесь все понравилось. Оно иначе быть не могло. Мы живем, как в настоящем раю. И моя девочка ни в чем не знает отказа. Хорошо было бы, если вы жили здесь, поблизости или рядом, мы смогли бы общаться и дружить точно так, как на Колыме. Обидно, что жизнь снова раскидала нас по разным уголкам страны. А мне так хочется, чтобы мы как когда-то все были вместе. Мне так не хватает вас, той мудрости и ума, умения предостеречь и подсказать вовремя. Предупредить от ошибки, направить на верную дорогу. Мне не хватает вашей выдержки и терпения уметь ладить со всеми. Вы прекрасный и добрый человек. Мне всегда будет не хватать вас. Я всегда буду помнить вас и любить. Я буду рассказывать о вас дочурке. Жаль, что скоро не увидитесь, а только когда она подрастет. Ведь хороших людей нужно помнить всегда. Жаль, что мы были мало знакомы, а вот в памяти моей, в душе и в сердце вы остались навсегда. Живите долго, наш любимый человек.
