Эмэ Бээкман - Возможность выбора
Карла все не было.
Иногда после работы Карл наслаждался жизнью и свободой. Снять напряжение — так это называлось.
Сильвия решительно вернулась в комнату, в эту минуту она, пожалуй, больше жалела себя, чем свекровь. Ванда Курман спокойно спала. Молодец старушка, авось оправится, подумала Сильвия без особой радости.
— Паулус, хочешь погулять? — прошептала Сильвия едва слышно.
Паулус послушно встал и поплелся в прихожую, Сильвия собралась было надеть на него намордник, но Паулусу не понравилось, что какое-то ничтожество с ходу пытается взять над ним власть. Он себялюбиво отвернул голову, оскалился и взглянул на дверь, словно приказал: открой!
«Иди и не возвращайся», — подумала Сильвия.
Иди и не возвращайся?
Мысль споткнулась и оборвалась. Что-то тревожное ворвалось в сознание.
Перед домом остановилась машина.
В тот вечер, когда Сильвия не находила себе места у постели больной свекрови, Карл так и не приехал.
Что ему нужно здесь теперь?
Сердце учащенно забилось, Сильвия почувствовала, что задыхается. Может быть, Карл так завяз в делах, что решил разрядиться здесь, в своем старом доме? Может быть, появился, чтобы избить свою окольцованную жену, которая застряла у него как кость в горле и мешает жить? Чушь! Карл ни разу не ударил ее. Но, может быть, он не знает, как иначе покончить с их супружеской жизнью, безобразная сцена поставит на ней жирную точку! Сильвия не имела ни малейшего понятия о душевных переживаниях мужа в последние месяцы — может быть, он стал грубым и циничным? Черт с ним, ну, а она-то хороша, что только не придумает, до чего же поистрепались нервы! Действительность то и дело трансформировалась в ее сознании в какие-то дикие картины.
Не говорит ли это о ее духовной деградации?!
Разве не ясно, как повела бы себя настоящая женщина? Каким бы ничтожным ни был шанс на победу, она попыталась бы схватить счастье за хвост! Когда бы ни вернулся блудный муж — умная жена простит его, проявит великодушие, примет его с распростертыми объятиями, сияя от радости и забыв о его изменах — мало ли что в жизни случается!
Сильвия неподвижно стояла посреди комнаты и захлебывалась — то ли смехом, то ли слезами.
Почему он медлит? Мотор продолжал работать — может быть, Карл не смог открыть ворота? Справился же он с ними днем, когда приезжал за картинами!
Мог бы подойти к двери и вежливо позвонить. Уж не вмерзли ли створки ворот в снег? Погода то и дело меняется, может, пока она сидела в комнате, пролился тяжелый свинцовый дождь? Долго ли — стеклянная оболочка покрыла оголенные ветви, снег прихватило ледяной коростой.
А мотор все рокотал и рокотал.
Привыкшая к долготерпению Сильвия сейчас была не в состоянии подавить охватившее ее смятение.
Она сорвалась и выбежала в прихожую, схватила с вешалки пальто, нахлобучила шапку, перчатки забыла — у нее уже не было сил оставаться в неведении.
Мгновение глаза привыкали к темноте, потом взгляд различил стоящую за воротами машину. Передняя дверца была открыта, но никого не было видно.
Машина была светлее, чем у Карла.
Огромная усталость навалилась на плечи Сильвии. Она уже повернулась, чтобы вернуться в дом. Нет, не смеет человек оставаться равнодушным к окружающим! Она должна выяснить, что там стряслось.
Пересилив себя, Сильвия поплелась к воротам. Возможно, угонщики машины сбежали в лес, когда она открывала дверь? Ох, уж эти слухи и их липкая власть над людьми!
На переднем сиденье сидела какая-то женщина, навалившись на руль.
Сильвия Курман подошла поближе и в нерешительности тронула ее за плечо.
Женщина медленно повернула к ней бледное лицо, Осоловелые глаза словно бы качались на нем.
— Сильвия, я не знаю, как сюда попала, извини.
Это была Вильма, пьяная в дым.
Глупо спрашивать сейчас, что произошло. Если она в таком состоянии приехала сюда, значит, стряслось нечто из ряда вон выходящее.
— Вылезай, — приказала Сильвия, стараясь говорить решительно. — Иди в дом, я сама поставлю машину.
Вильма стала выбираться из машины, схватилась за дверцу, стараясь сохранить равновесие: вязаная шапочка по-дурацки съехала на левую бровь, белый помпон на длинном шнурке качался перед ртом, словно облачко. Пошатываясь, Вильма заковыляла в обратную от дома сторону.
— До города ты отсюда пешком никогда не дойдешь, — рассердилась Сильвия, схватила Вильму за руку, довела до калитки и приказала: — Заходи сразу в дом, дверь открыта.
Сильвия села в машину, сосредоточилась — да что уж тут особенно вспоминать! Выжала сцепление, включила скорость. Хорошо, что Карл проложил колею. Сильвия мягко затормозила перед гаражом — права получила уже давно, еще тогда, когда они с Карлом купили первую машину. Потом Карл, разумеется, сел за руль, и Сильвии ничего не оставалось, как продолжать ходить пешком. Слабонервные мужчины плохо переносят перегруженный городской транспорт.
Сильвия тщательно заперла машину, до утра Вильма отсюда никуда не уедет.
Потом она побрела, проваливаясь в снегу, обратно к воротам, ноги в тапочках, казалось, совсем заледенели, но она аккуратно заперла ворота. Мелькнула мысль: если приедет Карл, может поворачивать обратно, место занято. Откуда ему знать, что всего-навсего женщиной, да еще вдрызг пьяной.
Сильвия перепрыгнула через сугроб на тропинку — Вильма так и не вошла в дом. Она сидела на лестнице, свесив безвольные руки между колен, и, мерно раскачиваясь, пела заплетающимся языком:
Где он, где он, дом печали-и…
Сильвия растормошила ее, с трудом подняла на ноги, подталкивая перед собой, провела в прихожую и стала как маленькую раздевать. Повесив пальто и бросив шапку на вешалку, Сильвия усадила неожиданную гостью на скамейку и стянула с нее сапоги. Только теперь она вспомнила о своих мокрых ногах и сменила тапочки. Вильме дала комнатные туфли Карла. Все еще не сожгла их, подумала Сильвия. Забыла… или не спешила, на что-то надеясь? Давно пора уничтожить в доме все следы окольцованного мужа!
Очутившись в ярко освещенной комнате, Вильма закрыла лицо руками и, невнятно бормоча, попросила погасить верхний свет. Ясное дело, яркий свет резанул по зареванным глазам. Сильвия понимала, что Вильме нужно бы взбодриться, однако посылать ее под душ опасно, вряд ли ей удастся сохранить равновесие в скользкой ванне. Но Вильма и не хотела приходить в норму. Она протянула руку и, указывая пальцем на бар, потребовала чего-нибудь выпить. Сильвия была в нерешительности — Вильма и так едва держится на ногах, но поняла, что ей не справиться с пьяным упрямством приятельницы, если отказать, неизвестно, что она может выкинуть. Чего доброго, побежит, натыкаясь на мебель и теряя на бегу тапки Карла, обратно на улицу, попробуй вытащи ее тогда из сугроба. Пьяный человек — он словно без костей, его почти невозможно поднять на ноги, это Сильвия испытала сама. Карл не был пьяницей, но случалось, что и его приходилось чуть ли не волоком тащить в комнату. А потом наготове извинение, набившие оскомину слова: когда жизнь гнетет, другого лекарства нет.
Когда Ванду Курман парализовало, она тоже отяжелела, будто свинцом налилась, и откуда только взялась эта неподъемная тяжесть в таком тощем теле!
Вильма впилась губами в край стакана, высасывая коньяк. Теперь-то она совсем осоловеет, только бы не стала реветь! Хуже нет, когда пьяный человек начинает жалеть себя, — может довести до белого каления. Но Вильме, кажется, надоело рвать на себе волосы. Если у человека сохранилась хоть капля здравого смысла, он постарается за что-нибудь уцепиться, выкарабкаться на сушу из засасывающего болота и оглядеться. Наверное поэтому она и схватила записку, оставленную Карлом, где тот писал про картины, и, протянув руку с запиской к свету, стала читать.
Сильвия, кажется, даже покраснела, разозлилась во всяком случае. Будто не Вильма у нее, а она у Вильмы в последнем отчаянии ищет помощи! Будь они прокляты, эти незваные гости! Что ей в голову взбрело? Уж не вообразила ли, что это ей прислали сюда какое-то важное сообщение. Рассерженная Сильвия понадеялась: авось пьяная Вильма не запомнила, что прочла. Сильвия намеревалась как бы ненароком обмолвиться: картины на время увезли на выставку — в Ленинград, например. Члены женского клуба когда-то давно навестили Сильвию именно ради картин — такие редкие полотна так просто не увидишь. Слушая их ахи и охи, Сильвия тогда с уважением подумала о покойной свекрови: мало у кого хватило бы твердости характера пронести такую коллекцию в сохранности через смутные и нищие времена.
Кажется, Вильма и впрямь ничего не поняла из записки. Она сосредоточилась только на своей беде, жаловалась на озноб, буркнула что-то про плохой коньяк, попросила одеяло — ей бы подремать с четверть часика.
