Это могли быть мы - Макгоуэн Клер

И тут он увидел ее. Сегодняшнюю девушку.

Он просто знал, как и всегда, хотя она еще даже не обернулась. Она была у барной стойки. Она была одета в платье, в отличие от бледных девчонок в джинсах, которые часто оказывались девственницами и, перебрав пива, начинали плакать по давно умершим домашним питомцам. У нее были длинные бледные, почти костлявые ноги, а кожаная куртка была ей велика. Нечесаные светлые волосы стекали по спине и плечам бурным потоком, который так и хотелось обернуть наподобие шарфа. Адам застыл на месте.

– Охренеть, парень! Сегодня много народа. Я… – Барри проследил за его взглядом. – Эй! Я первый ее заметил!

Адам не обратил внимания на его слова.

– Любая из этих хипстерок ради тебя выскочит из трусов. Если будешь держать рот на замке.

– Ладно.

Он быстро пришел в себя.

– Кто она?

– Кажется, девушка того надутого дебила из комитета. Руперт его зовут.

– Как ее зовут?

Это было не важно. Это никогда не было важно. Только бы она обернулась, чтобы он увидел, соответствует ли ее лицо всему остальному. Платье цвета морской волны облегало узкие бедра, белые пальцы были унизаны серебряными кольцами.

– Э… Забыл. Он говорил. Какое-то странное имя.

«Обернись. Обернись». Она обернулась. Адам испытал почти незнакомое ощущение – столь редким оно было. Страх.

– Делия! – выпалил Барри, радуясь, что способен помочь. – Вот как ее зовут. Это сокращение от Корделии.

Почему-то было уже совсем поздно. Адам подумал, что похоть – что-то вроде наркотика, изменяющего время. Прошло шесть часов с того момента, когда он поглядел на волосы Делии, а время пролетело так, словно он только моргнул и оказался в ее комнате в общежитии.

Парень из комитета, если он и был ее парнем, куда-то испарился. Тихо играла музыка – «Маззи стар». Он даже не мог осуждать. Он частенько делал так, листая их плейлисты и фыркая при виде «Спайс гелз» и «Мадонны», прежде чем избавить их от одежды. Комната у Делии была, в общем-то, ничего. Пахло благовониями, которые она жгла на блюдечке, а лампы в нарушение всех правил безопасности были обернуты шарфами, чтобы погрузить комнату в полумрак. Вокруг доски на стене, к которой были приколоты открытки, переливалась гирлянда. Повсюду лежали стопки книг – она сказала, что изучает изящные искусства, и Адам не мог вспомнить, знал ли об этом раньше. Оливия редко говорила о дочери, а Адам не виделся с ней с прошлого года, но наверняка же должен был знать, что она в Норидже. Не поэтому ли он так настаивал на этом концерте? Он не помнил. В углу стоял велосипед. Коллекция крепкого спиртного, которую они понемногу приканчивали – сейчас они пили из чайных чашек джин с апельсиновым соком. Ему все это казалось немного напускным, слишком богемным, но на самом деле он просто пытался придраться. На самом деле он думал: «Боже, как у нее тут здорово». Большинство студентов свое время проводили за учебой, по клубам и в жалобах на безденежье. Но не Делия. Они сидели на ее кровати, как когда-то сидели в его комнате. Она подогнула длинные ноги под себя, потирая щиколотку.

– Мама не говорила, что ты приедешь.

– Ей-то откуда знать?

– Она – твоя мачеха.

Он цокнул языком.

– Нет.

– Ну, практически, – пожала плечами Делия.

Он сделал глоток джина, жалея, что нет бутылки виски. Ему нравилось пить из горлышка, словно пародируя рок-звезду.

– А тебе не все равно? Она – твоя мать, а ты уже несколько лет ее не видела.

Слово «мать» он произнес с таким выражением, будто говорил о гомеопатии. Опасная иллюзия, в которую он не верил.

Делия не отреагировала. Большинство девушек с тяжелым прошлым использовали эту возможность для пущего драматического потенциала, резали себе руки и плакали, размазывая тушь.

– Я виделась с ней. Просто не в твоем присутствии. К тому же это ведь ты тогда на меня напал. Когда мы были маленькими. Поэтому она и не разрешает мне приезжать.

– Вот такой я мерзкий.

У него оставались только смутные воспоминания о произошедшем, как мать оттаскивала его прочь, вцепившись ногтями в его руку.

– Ты оставил мне шрам. Видишь?

Она повернулась к нему лицом, и показалось естественным коснуться ладонями ее щек. Ее кожа напоминала изнанку бархата. На идеальной щеке виднелась бледная белая отметина.

– Я был мелким ублюдком. И сейчас остаюсь.

– Технически ублюдок – это я, – возразила она. – Твои родители хотя бы были женаты.

– Ты так и не выяснила, кто твой отец?

О своей догадке он ей не рассказывал. Даже для него существовали границы. За последний год он часто ловил себя на том, что думает, как она живет, не ошибся ли он насчет ее отца.

Она покосилась на него.

– Ты ведь знаешь, да? Это тот парень? Дэвид? Я догадалась по тому, как мама вела себя рядом с ним. И встречались они, наверное, когда она там работала.

– Я… как бы догадался тогда на вечеринке, да.

– В общем, это он, да.

Что-то шевельнулось в голове Адама – что-то связанное с его матерью и тем же мужчиной, Дэвидом. Наверное, воспоминание о том, как они встретили его на улице и как была расстроена мать, но он предпочел не зацикливаться.

– И что?

– Я написала ему письмо, – горько рассмеялась она. – Он ответил, что желает мне добра, но у него уже трое детей и он… в общем, он не думал, что Оливия была достаточно психически стабильна, чтобы рожать ребенка. Короче говоря, он меня никогда не хотел.

– Зато как ее трахать, так она была достаточно психически стабильна.

– Ну, вроде того, – она снова пожала плечами. – Нет смысла давить, верно? Я хотя бы теперь знаю, кто он.

– А те другие дети… Ты когда-нибудь…

Делия шевельнулась, и волосы упали, закрыв ее лицо.

– Один раз я подошла к их дому. Их адрес есть в телефонной книге – такая древность. И они все были в саду – наверное, вернулись из университета. Они старше нас. У них был большой семейный обед. Все смеялись, вокруг бегали собаки, а у одной из девочек уже свой ребенок. И я вроде как почувствовала… Это могла бы быть моя семья. Но это не так, верно? На самом деле у меня ее нет. Поэтому я просто ушла.

Адам смотрел на нее. Во многих отношениях ее жизнь сложилась хуже, чем у него, и эта мысль ему не очень нравилась. Он копил в себе боль, извлекал из нее выгоду, а она просто… продолжала жить. Добивалась успеха. Была послушной девочкой. Может быть, ей казалось, что выбора нет.

– Эндрю хотя бы никогда ничего подобного не делал. Черт, да он даже с твоей матерью так и не переспал.

– Думаю, она бы этого хотела.

– Он мудак.

– Ко мне он был добр. Когда я в тот раз приехала – когда ты снова сделал мне больно. Оса – помнишь?

– Господи… Ты что, ведешь список всех гадостей, которые я натворил?

– Нет. Просто у меня память хорошая.

– И ты затаила обиду?

– Это не обида. Просто это было, вот и все, – она улыбнулась сквозь завесу волос. – Не нужно принимать все близко к сердцу, Ади. Так часто говорят, но это полная чушь. Это твоя жизнь, и едва ли можно не принимать ее близко к сердцу.

Он чувствовал себя неловко.

– Послушай, я не хотел сделать тебе больно. Ни в тот раз, ни в другой.

– Я знаю. Тебе просто самому было больно, да?

Он собрался с духом сделать то, чего не делал никогда.

– П… прости меня, ладно?

– Конечно.

Неужели еще хуже, когда тебя понимают? Неужели он предпочел бы услышать ругань?

– А ты чертовски сексуальна.

– «Сексуальна», – усмехнулась она. – Как поэтично.

– Красива.

– Ты тоже.

Она взглянула на него снизу вверх. Его ладонь снова коснулась ее щеки, и она подалась навстречу, и он испытал такое странное чувство, что ему почти расхотелось трахнуть ее. Но он собирался это сделать.

Он почувствовал, как время замедлило свой бег, и каждый вдох стал длиться часами, и при этом время утекало, словно вода в сливное отверстие раковины.

– Если бы мой дурак-отец женился на Оливии, ты стала бы моей сестрой, – прошептал он ей в волосы, от которых пахло кокосом.