Станислав Говорухин - Вертикаль. Место встречи изменить нельзя
Он нагнулся, легко коснулся губами ее сомкнутых ресниц.
Она прижалась щекой к рукаву с вшитыми в него золотыми шевронами.
— Не могу оторваться… Бог мой, что я буду делать, когда ты уедешь?..
Выстояв небольшую очередь и пропустив впереди себя усатого полковника-кавалериста, Павел попал наконец к военному коменданту. Навстречу поднялся из-за стола старший лейтенант с такой же, как у него, Красной Звездой на груди и двумя нашивками за ранение.
— A-а, пограничник! — улыбнулся ему комендант, как знакомому, и кивнул на орден. — За что?
— Хасан.
— А я на Халхин-Голе оторвал.
— И это оттуда? — Павел тронул пальцем желтые нашивки. — Как это ты успел?
— Так ведь только в газетах писали — пограничный инцидент. На самом деле — война, — прихрамывая, он обошел вокруг стола, сел в кресло. — Меня в мае, в первый же день ранили, месяц в госпитале провалялся, навоеваться успел и опять пулю поймал. В последний день, прямо перед замирением. Теперь хромаю… А ты где в тридцать девятом кантовался?
— В училище.
— Ну, что скажешь?
— На завтра в Москву?
Комендант развел руками:
— Пусто… И на завтра, и на послезавтра. Бронь и ту обком забрал. Делегация от области едет на сельскохозяйственную выставку. Тебе куда?
Павел объяснил.
— Слышал. Красивые, говорят, места… Только зачем же через Москву? Не выберешься ты оттуда сейчас. У нас прямой шпарит до Львова. Через Курск, Киев… Двадцать первого июня вечером будешь во Львове, к утру — на заставе…
— Когда он отходит?
— Завтра утром.
Павел помрачнел.
— Думал завтрашний день здесь побыть…
— Зазноба?
Павел кивнул.
— Понимаю. Сочувствую. Но другого выхода у тебя нет. Придется развивать наступление более быстрыми темпами. Пусти в ход резервы, — засмеялся он и вынул из кармана вечное перо. — Записку писать в кассу?..
Подходя к общежитию, Павел заметил на скамейке перед домом одиноко сидящего парня, который, кажется, с интересом смотрел на него.
— Эй, лейтенант, разговор есть.
Он был широк в плечах, ярко красив — какой-то грубой мужской красотой, полной скрытой силы. Впечатление портили только глаза, насмешливые, чуть цыгановатые — они, не мигая, буравили собеседника, была откровенная наглость в этих глазах. Он был стрижен под «бокс», одет в голубую тенниску и черные клеши.
— Вы меня? — спросил Павел.
— А кого же? Ни у кого тут кубарей нет на петлицах. — Он улыбнулся одними губами, взгляд остался неподвижен. — Неплохо устроился, командир. Целый гарем завел…
— Давай короче, — сказал Павел, начиная уже догадываться, о чем предстоит разговор.
— Короче — от тебя будет зависеть. У меня увольнительной нет, я не спешу. — Он сел. — Закурить найдется?
Павел вытащил «Пальмиру».
— Богато живем, — одобрительно улыбнулся парень, выуживая длинную папиросу из пачки. — Метр курим, два бросаем…
— Я вас слушаю…
— Фу-ты, ну-ты — лапти гнуты, — парень насмешливо откинулся назад, глубоко затянулся. — «Я вас слушаю…» К чему эти церемонии между родственниками? Мы вроде бы уже побратались…
— Ну, ты… — наклонившись к нему, прохрипел Павел.
— Тихо! — ничуть не испугался тот и перешел на шепот: — Тихо, товарищ командир. Мы не в казарме. Если я испорчу тебе портрет, никто меня на «губу» не посадит. Чего побледнел-то?
— Отойдем? — кивнул Павел.
— Успеем. Сначала побеседуем. Ты чего от Лизаветы хочешь?
— А по какому праву ты лезешь в наши дела?
— Ишь ты, — опять усмехнулся парень. — Может, я не хочу, чтобы у моей дочери отчим был. Имею право, как думаешь?
— У какой еще дочери?
— У такой, которая еще в пеленки ходит, — ответил парень, наслаждаясь растерянностью Павла. — И не умеет пока сказать, какой отец ей больше по душе. Ну, ладно, — добавил он примирительно. — Садись. Вижу, что не знал. С тебя взятки гладки. Сама должна была сказать, прежде чем в койку лезть…
— Ах, ты!.. — что-то сдавило в горле, Павел сглотнул, чтобы сказать. — Ах, ты… Провокатор…
Тот угрожающе поднялся.
И тут выбежала из дома Лиза, за ней, прихрамывая, надевая на бегу сандалию, — Александра.
— Паша! — крикнула Лиза и повисла на нем.
— Это я провокатор? — переспросил парень, надвигаясь. — Не веришь мне, спроси у нее, спроси у этой суки!
Павел сбросил с себя Лизу и, подавшись вперед всем корпусом, выкинул кулак. Но Александра успела повиснуть на руке.
— Что вы делаете, Павел Иванович?
Из окон выглядывали люди.
— Ах, ах, ах, — парень насмешливо подпер бока. — Батюшки, страхи какие! Держите меня крепче…
— Это правда? — спросил Павел. — Лицо Лизы, которая удерживала его, было перед ним.
— Правда, правда, — ответила за нее Александра. — Лизавета хотела вам сказать, да мы запретили, чтоб хоть эти три дня потешились… — Она повернулась к парню: — Какая же ты сволочь, Михаил! Как тебя земля держит…
Они вернулись в дом. Повисло молчание. Александра прервала его:
— Вы, Павел Иванович, про Лизавету не подумайте. Она — святой человек.
Александра вышла из комнаты. Лиза подошла к Павлу, который стоял у окна спиной к ней, положила ему руку на плечо.
— Где нашла это сокровище? — спросил Павел.
— Не надо о нем.
— Нет уж, давай все, как есть. Я тебе не чужой.
— Дура была, — вздохнула Лиза. — Приехала из Сызрани — молодая, ветер в голове, все нравится… А тут он — веселый, сильный… На качелях качал, за Волгу ездили купаться…
Павел поморщился.
Лиза посмотрела на него, заторопилась, чтобы высказать все разом — не растягивать это мучение.
— Так вот… Я на веслах, а он рядом плывет. Это через Волгу-то! Туда да обратно… Он не такой был тогда. Не пил, работал, дружков этих не было еще… А может, я другая была. Не знаю, что было… Будто тяжелый сон… Опомнилась — уже поздно… Ребенок-то не виноват. Я и оставила. Он, когда узнал, что забеременела, исчез было. Я уж обрадовалась. А когда Алька родилась — видит, что я не в претензии, стал появляться. Конфет принесет, игрушку. Мы его не пускали и подарки за окно выкидывали. Но он как клещ — схватил, не отпустит. На улице появиться боюсь. Встретит, орет: «Я ей дочь сделал, а она морду воротит!» Ребенка я увезла к тетке в Тетюши — родители-то знают… Что делать, Паша? — спросила она подавленно.
— Дочь? Сколько ей?
— Годик. Лето там отдохнет, а осенью заберу…
Он докурил папиросу, втоптал ее в землю, достал и прижег другую.
— Ты не расстраивайся, Паша… Тебе-то что за дело? Сама понимаю — какая я тебе жена…
