Мария Метлицкая - Миленький ты мой
Такси мы взяли у выхода из сада. Ехали молча. Лидия Николаевна, кажется, дремала. В квартире призналась мне, что очень устала. Но… «Практику эту надо непременно продолжить! – бодро резюмировала она. – Потому что это – все-таки жизнь! А не дурацкое существование у телевизора».
Потом ушла к себе и проспала до утра. Вот ведь здоровье какое!
А я думала о Москве. Нравится ли мне этот город? Я не могла ответить на этот вопрос. Он пугал меня, ошеломлял и озадачивал. Я шарахалась от его бесконечной и недоброй толпы, но… Он притягивал меня как магнит и завораживал. Я понимала, что могу его полюбить, а он, этот большой город, может ответить взаимностью. Но… Все же здесь было «но». Смогу ли я когда-нибудь чувствовать себя так же, как чувствуют себя эти люди, сидящие в кафе в саду Эрмитаж? Уверенно, победоносно, утвердительно? Буду ли я так же раскована, как эти красивые и свободные женщины, которые, гордо подняв голову и не заглядывая в глаза прохожим, стучат каблуками по мостовой? Эти королевы, перебирающие в магазинах платья и обувь – с легким пренебрежением, словно делающие одолжение? Эти царевны, пьющие кофе на верандах кафе, немногословно кивающие во время разговора?
Да нет, вряд ли… Во мне накрепко засели деревенская неуклюжесть и робость. Это было в моей крови, в моих генах, в моем характере.
Я никогда не стану уверенной в себе. Я постоянно буду ждать насмешку или подвох. Я так и останусь подозрительной – навсегда. Да потому что я – деревенщина, как ни крути!
Что не надень на меня и куда не посели… Я всегда останусь в душе той робкой девчонкой из глубокой провинции, которой не будут доверять напыщенные москвичи. А я никогда не поверю им. И еще…
А хочу ли я полюбить этот город? Не уверена… Одно точно знаю: не приведи господи мне вернуться в деревню! Не приведи господи снова оказаться в Л. или в Н.! Вот куда я точно не хочу, так это туда! Ну и значит…
Я должна полюбить этот город! Потому что мне в нем, наверное… жить.
Как много я не видела в своей жизни! Я никогда не видела море – мы с Димкой только мечтали о нем… Я так и не побывала в Питере – самом красивом городе мира. А ведь обещала Захару Ильичу! Помню, как он мне сказал: «Лидочка! Обещайте! При первой возможности посетить Петербург!»
Он столько рассказывал мне про него, что я, казалось, уже была там не раз: мысленно ходила я по его улицам, замирала на его площадях, закидывала голову, чтобы получше разглядеть фронтоны домов. Я знала его наизусть – так мне казалось.
И с Валентином мы мечтали об этом городе… С Дианкой и Валентином…
Я погасила свет и отвернулась к стене. Моя молодость почти прошла… Вернее, прошла. Без всяких там «почти». Проходит и зрелость… А дальше?.. Старость? Нет, до нее еще далеко, но…
Вряд ли я что-нибудь еще успею… Вряд ли увижу. Люди мечтают о разных странах. Мечтают сделать карьеру. Заработать хорошие деньги. Выйти замуж. Родить ребенка. А я?..
План мой прост до смешного: заполучить эту квартиру. И всем отомстить. Господи, глупость какая! И как же все мелко…
А дальше, Лида? Что будет дальше? Если все сложится, а?
Не получив ответа, я совсем затосковала.
Программа максимум, а?
Убогая у тебя, Лида, мечта!.. А значит, и сама ты убогая, Лида. Выходит, что так…
Нет! Я мечтаю! Я мечтаю о море, я мечтаю пройтись по улицам Питера. У меня есть мечты! Я нормальная, да?
Потом была еще одна прогулка – по Арбату. Естественно, по прихоти Королевишны.
И тоже ресторанчик – итальянский… И, разумеется, дорогой. А других там просто не может быть. Центр столицы. Центр Вселенной – Москва!..
В ресторанчике Королевишна вспомнила свою поездку в Италию. Задумалась: год, кажется, шестьдесят девятый… Конечно же, с мужем! Жили на вилле у какого-то мэра-коммуниста. И этот борец за всеобщее равенство был… «неприлично богат».
Спальня, которую им предоставили, была размером с вокзал – метров сто, никак не меньше. Вся в зеленом шелку и мурановском стекле. На стенах висели работы Пикассо, Матисса и Гогена. Мэр-коммунист любил искусство и даже дружил с Пикассо.
На завтрак подавали устрицы с лимоном – от них пахло морем и молодым огурцом.
Мэр строил ей глазки и говорил комплименты.
А спустя много лет из газет они узнали, что мэра зарезала его молодая любовница-сицилианка. Приревновала…
Лидия Николаевна вспоминала, рассказывала, улыбалась… И лицо ее прямо на глазах молодело.
Была у нас еще поездка в Кусково – там однажды снимали фильм, где Королевишна играла какую-то легкомысленную графиню. «Роль небольшая, но яркая», – вздохнула она.
– Полина всегда была на съемках со мной. Я без нее не могла! – сказала Лидия Николаевна. И я вздрогнула.
«А я без нее могла… – подумала я. – Куда мне было деваться?»
Я осваивала Москву – спасибо ей, Королевишне! Начала разбираться в ресторанном меню. Полюбила кофе латте и десерт панна коту.
Иногда мы вместе покуривали – по вечерам, за чашкой чая, болтая о всякой ерунде. Темы для разговоров у нас уже появились. В основном это были ее мемуары – воспоминания об ушедшей и красивой жизни. Им она предавалась с тихим восторгом. «Моя Дольче-Витта», – с грустью вздыхала Королевишна.
А ведь совсем неплохая была у нее жизнь! – думала я.
Особенно на фоне всех остальных женщин страны, для которых лучшим подарком считалась… пара колгот.
По вечерам я занималась своими делами: варила обед, гладила белье.
Лидия Николаевна непременно сидела рядом. И говорила, говорила… Словно хлынули вешние воды! Вот уж никогда не подумала бы, что она может быть такой разговорчивой! Выходит, расположилась она ко мне. И мне оказана высокая честь.
Как-то вечером, придя с работы, я увидела ее сияющую физиономию.
– Лида! Я… протерла пыль! Во всех комнатах, представляете? Надо же поддерживать порядок, так?
Я сделала большие «глаза»:
– Какая же вы умница, Лидия Николаевна! Просто герой!
Она чуть ли не зарделась от похвалы. И я поняла: пыль она вытерла исключительно для меня. Раньше ее это просто не волновало.
И еще чудеса – Королевишна почти перестала ко мне цепляться и почти перестала капризничать.
Мыла за собой посуду, если я была на работе. Отчитывалась – будто я просила ее! – за пройденный день: «Звонила Евке, ах-ах, там снова кошмар! Соседка принесла тухлую курицу и взяла с Евки деньги. А Евка побоялась ей высказаться и швырнуть курицу в ее наглую морду! Обидится ведь и пошлет Евку подальше. И тогда совсем ей труба… Вот что такое одиночество, да?» – спросила она как-то, по-собачьи заглядывая мне в глаза.
Я только пожала плечами. Пусть поволнуется! Пусть! Я, между прочим, не крепостная! Захочу – только вы меня и видели!
