Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов
* * *
Пойманная женщина делает обратное сальто из положения стоя.
Я бешено аплодирую. Больно большому пальцу.
- Где Л.?
- Я отослала его прочь.
- Почему?
- У него нет интересных проблем. К тому же он сделал с меня неудачный набросок.
Она демонстрирует мне набросок углем (JI. известен как прекрасный рисовальщик), и я вижу, что сияние ее красоты несколько затуманено - там, на этом наброске. Скорее всего, JI. заранее нервничал, что не сможет превзойти мои фотографии.
- Бедняга JI.
Пойманная женщина снова крутит сальто. Я снова аплодирую. Что сегодня, вторник или среда? Я не помню.
- Среда,- говорит она.- В среду моя дочка ходит на танцы и ночует чаще всего не дома, а у своей подруги Регины, которая живет близко к тому месту, где у них танцы. Так что мне нет никакого смысла возвращаться в среду.
* * *
Прошла неделя, а она все еще со мной. Она уходит постепенно.
Если бы я повырывал ей все волосы, ее не полюбил бы никто, кроме меня. Но она не хочет, чтобы я повырывал ей все волосы.
Ради нее я надеваю различные рубашки: красную, оранжевую, серебристую. Ночью мы держимся за руки, до самого утра.
ПРИОБРЕЛ Я ГОРОДОК
Так вот, я купил себе маленький городок (Галвестон, штат Техас) и для начала сказал всем, что никому не нужно никуда переезжать, что мы организуем все постепенно, без спеха, никаких скоропалительных перемен.
Они и радовались, и не очень чтобы верили. Я прогулялся до порта, посмотрел на склады хлопка, рыбные рынки и всякие такие установки, как-то там связанные с распространением нефти по всему свободному миру, и подумал: «Сюда бы еще несколько яблонь. Да, это было бы очень мило». Затем я вышел на этот самый бульвар, где посередке растут толстенные пальмы высотою футов по сорок или не знаю уж там сколько, а по обеим сторонам - олеандры, он тянется квартал за кварталом, а в конце упирается в безбрежную ширь Мексиканского залива, а по обеим сторонам его - импозантные такие здания и еще большая католическая церковь, сильно смахивающая на мечеть, и дворец епископа, и симпатичная такая сараюха из красного кирпича, где собираются шрай- неры
[59]. Какой милый городок, думал я, он меня прекрасно устраивает.
Он устраивал меня настолько прекрасно, что я тут же начал его перестраивать. Очень медленно, осторожно. Я попросил скольких-то там людей освободить от своего присутствия один из кварталов по Первой стрит, а затем снес их жилища. Я разместил этих людей в «Галвес-оте- ле», это лучший отель города, расположен прямо на набережной, и позаботился, чтобы все их номера были с красивым видом из окна. Эти люди всю свою жизнь мечтали пожить в «Галвес-отеле», но не могли, потому что у них не было на это денег. Теперь они были в восторге. Я снес их жилища и разбил на освободившемся месте парк. Мы засадили его всем, что только бывает, а еще поставили миленькие железные скамейки зеленого цвета, а посередине - маленький фонтан, все самое обыкновенное, стандартное, мы не старались поразить кого- то своим воображением.
Я был доволен. Все люди, жившие в четырех кварталах, окружавших снесенный квартал, получили нечто, чего у них прежде не было: парк. Они могли сидеть в нем на лавочках и все такое. Я пошел посмотреть, как они там сидят. Некий чернокожий человек уже играл в моем новом парке на бонго. Я ненавижу эти барабанчики, бонго. Я начал было говорить ему, что перестань долбить по этим долбаным бонго, но затем я сказал себе: нет, так нельзя. Ты обязан позволить ему играть на этих долба- ных бонго; если уж ему так хочется, это одна из прискорбных издержек демократии, за которую я горой. Затем я начал обдумывать новое размещение людей, которых я выселил, не могли же они жить в этом роскошном отеле до скончания века.
Только я не имел никаких идей относительно нового микрорайона, кроме одной: в нем не должно проявляться излишнего воображения. Поэтому я решил поговорить с одним из этих людей, одним из тех, кого я выселил, парнем по имени Билл Колфилд, который работал в оптовом табачном заведении на Меканик-стрит.
- Вот ты,- спросил я его,- в каком доме хотелось бы тебе жить?
- Ну,- сказал он,- что-нибудь не очень большое.
- Угу.
- Может,- сказал он,- с верандой по трем сторонам, чтобы можно было сидеть и смотреть. Еще, может, крытый дворик.
- А на что вы будете смотреть?
- Может, деревья, ну и там лужайки.
- То есть ты хочешь, чтобы у дома был участок.
- Ага, это было бы здорово.
- Какой участок ты себе представляешь, какого размера?
- Ну, такой, не очень большой.
- Понимаешь, тут возникает одна проблема. Всего мы располагаем таким-то и таким-то количеством земли, но каждый из вас захочет получить свой кусок, чтобы смотреть на него, а в то же время никто не захочет смотреть на соседей. Приватное смотрение, вот в чем штука.
- Ну, в общем, да,- согласился Билл,- Хотелось бы, чтобы оно вроде как приватное.
- Ладно,- сказал я,- тащи карандаш и посмотрим, что тут можно придумать.
Мы начали разбираться, на что же там можно будет смотреть, и сразу пошли сплошные трудности. Ведь когда смотришь, ты же не хочешь смотреть все время на одну и ту же вещь, ты хочешь иметь возможность смотреть по крайней мере на три разные вещи, а то и на четыре. Проблему разрешил Билл Колфилд. Он положил передо мной коробку. Я открыл ее и увидел внутри паззл с портретом Моны Лизы.
- Глянь-ка здесь,- сказал он,- Если каждый кусок земли будет как кусок этой вот головоломки, а линия деревьев на каждом участке будет прямо по контуру этой загогулины - вот оно и получится. Ч.Т.Д. и вся любовь.
- Прекрасно,- сказал я,- Только куда же люди будут ставить свои машины?
- В огромный подземный гараж со всеми надлежащими удобствами,- сказал Билл.
- О'кей, но как же тогда сделать, чтобы каждый из домовладельцев имел свободный доступ к своему домовладению?
- Между двойными линиями деревьев будут скрываться тенистые, с прекрасным покрытием дорожки, аккуратно обсаженные бегониями.
- Идеальные охотничьи угодья для громил и сексуальных маньяков,- заметил я с сомнением.
- А откуда им взяться? - удивился Колфилд,- Ты же купил весь наш город и уж никак не потерпишь, чтобы в нем ошивались подобные личности.
Он был прав. Я купил весь этот город и смогу, скорее всего, справиться с этой проблемой. Я совсем запамятовал.
- Ладно,- сказал я,- попробуем. Не знаю только, не проявим ли мы тут излишнего воображения.
Так мы и сделали, и все вышло совсем неплохо. Жалоб не было - кроме одной-единственной. Ко мне пришел человек по имени А. Г. Барти.
- Послушайте,- сказал он. Его глаза то ли горели, то ли сверкали, точно не знаю, не рассмотрел, день был пасмурный,- Мне все кажется, что я будто живу в какой-то огромной, бредовой головоломке.
Он был прав. Если посмотреть сверху, он жил аккурат посередине гигантской репродукции «Моны Лизы», но я счел за лучшее скрыть это обстоятельство. Мы позволили А. Г. превратить свое кривое землевладение в стандартный участок сто на шестьдесят футов, вслед за ним то же самое сделали еще несколько человек - некоторым, похоже, нравятся прямоугольники. Правду сказать, это даже улучшило общую картину. Наткнувшись в «Тенистой Дубраве» (давая название микрорайону, мы старались не проявлять излишнего воображения) на прямоугольник, человек изумляется. Это очень хорошо.
Я сказал себе:
Приобрел я городок Очень маленький Очень миленький.
Все это время я использовал свое право собственности настолько осторожно и настолько - скажу без ложной скромности - тактично, что невольно напрашивался вопрос: не слишком ли робко я развлекаюсь - при таких-то расходах (я угрохал чуть не половину своего состояния). Тогда я вышел на улицу и перестрелял шесть тысяч собак. Операция не только доставила мне огромное удовлетворение, но и чудесным образом преобразила город к лучшему. Теперь его собачье население составляло всего лишь 165000 при человеческом населении около 89000. Далее я пошел в редакцию «Ньюс», здешней утренней газеты, и написал передовицу, где заклеймил себя как гнуснейшую тварь, подобных которой не было на Земле со дня Творения, и неужели мы, жители этого прекрасного города, каждый из которых является свободным гражданином Америки, вне зависимости от расы и вероисповедания, будем прозябать в бездействии, когда один человек, один человек, если эту гнусную гадину можно назвать таким словом, и т. д. и т. д. Я отнес статью в отдел городской хроники и попросил напечатать ее на первой полосе, крупным шрифтом, в жирной рамке. Я поступил так из опасения, что они побоятся сделать это сами, а также потому, что видел когда-то фильм Орсона Уэллса, где парень пишет ядовитую заметку насчет кошмарного выступления своей собственной безголосой жены в опере, этот поступок всегда казался мне очень порядочным - с определенной точки зрения.
