Александр Проханов - Выбор оружия
– По машинам!..
Солдаты подхватили вещевые мешки, автоматы, запрыгивали в грузовики, под тенты. Грузовики дымили, урчали, медленно проезжали мимо шлагбаума.
Много часов подряд они катили в военном джипе, возглавляя колонну. Пересекали саванну, пробираясь сквозь безводное пекло, по шоссе, по пыльным проселкам, по едва намеченным колеям, в безлистых колючих зарослях, среди которых, как печи сожженных домов, стояли высокие черные термитники.
– Мы окружили несколько баз противника, – рассказывал Антониу, упираясь ногами в трубу гранатомета. – Наша задача – не дать им уйти. Мы подтягиваем подкрепления для решительного штурма.
– Я хотел увидеть, как проходит операция, – отвечал Белосельцев, борясь с дурнотой и сонливостью. – Напишу репортаж о штурме базы.
– Туда можно было бы попасть вертолетом, – сказал Антониу. – Но вертолет сломался. Будем добираться машинами, а потом пешей колонной.
Белосельцев что-то отвечал. Проваливался в обморочное забытье, прижимаясь головой к металлической стойке джипа, слыша, как мерно подвывает мотор и позвякивает под ногами гранатомет. Очнулся, когда джип встал у подножия холма, у полевого командного пункта, где под брезентовым тентом, прямо на земле сидели офицеры. Была раскрыта карта. Работала рация. Прижимаясь к невысоким кустам, лежали солдаты охранения. Колонна грузовиков остановилась поодаль, машины колебались в горячем воздухе, и казалось, что грузовики испаряются. Пополнение выгружалось, стаскивало оружие, амуницию.
– Машинами дальше нельзя, – сказал Антониу. – Бой в часовом переходе отсюда. Вы можете отдохнуть здесь, под тентами. Офицеры расскажут вам о ходе операции. Или придется идти в маршевой колонне, пешком.
Усталость и вялость его были непомерны. Возникло искушение остаться. Преодолеть неразумную потребность все знать и видеть, всему быть свидетелем. Соразмерить ее со своими тающими силами, с немощью и усталостью. Опыт, за которым он сейчас гнался, не приблизит его к пониманию сокровенной истины, объясняющей смысл бытия. Будет повторением пройденного. Бессмысленным движением по кругу на бесконечном удалении от истины.
Ему не следует идти с солдатами, а надо остаться здесь, дождаться конца наступления, услышать рассказ об атаке, просмотреть захваченные в бою документы. Еще один бой, малый эпизод в нескончаемой африканской войне.
Искушение продолжалось недолго. Он нацедил из бака в алюминиевую кружку воды. Выпил теплую влагу, которая пролилась сквозь кожу мгновенным горячим потом.
– С вашего позволения, Антониу, я примкну к батальону и проследую в район осажденной базы.
Солдаты, сойдя с грузовиков, укрывались в тени. Одни играли в карты, сыпали разноцветную масть, кидали мелкие деньги. Другие сбросили бутсы, шевелили голыми пальцами, наслаждаясь прохладой. Третьи лежали, отрешенно смотрели в небо.
От брезентового тента раздалась команда. Приближаясь, шли офицеры. Солдаты вскакивали, гремели оружием, зашнуровывали бутсы. Строились в колонну.
К Белосельцеву подошел Антониу:
– Мы пойдем в середине колонны. Так безопаснее. Таков приказ командира.
Он шагал в растянувшейся утомленной колонне, среди мерного шуршания подошв. Серая пыль, поднятая головой колонны, туманила солнце, оседала на потное лицо, обжигала при вдохах гортань. Казалось, колонна продвигается сквозь рыхлый горячий камень.
Белосельцев чувствовал сквозь подошву ожоги песка. Делая шаг, старался остудить стопу. Но жар в башмаках копился. Он ставил ногу в отпечаток солдатской бутсы, словно на уголь.
Рядом мерно, молча двигались чернолицые люди. Тускло мерцало оружие. Пахло потом, ружейной смазкой. Его лицо, покрытое едкой жижей, горело. Рядом худой солдат с кровяными белками цедил сквозь оскаленные зубы воздух. Щека у него кровоточила, и он то и дело драл ногтями зудящую рану.
Хотелось пить. Хотелось размочить жесткую коросту на губах. Хотелось холодного ветра, чтобы прорвал завесу пыли, развеял зловоние немытых человеческих тел. Хотелось тени, сумрака, чтобы погасло фиолетовое, обжигающее зрачки свечение на близком стволе миномета. Белосельцев шагал, стараясь не отстать, не создать в колонне затора, он, белый, москвич, среди черных длинноногих солдат, окружавших его своим колыханием, увлекавших по африканской саванне к рубежу атаки. Он старался одолеть усталость, старался представить, что в эту минуту делают на другой половине Земли его друзья и знакомые. Могут ли вообразить его под палящим африканским солнцем в недрах воюющего континента. Мог ли он сам в своей юности вообразить, что такое возможно.
Они перевалили холмы, оставив за спиной белесое пепелище с волнистой бороздой на песке – след от прошедшей колонны. С вершины увидели редкий лесной массив с прогалами, похожий на плешивую шкуру. Из этого грязно-зеленого войлока, из чахнущих от безводья деревьев донеслись два гулких металлических выстрела, должно быть, из базуки, и длинное эхо потянулось размытой металлической полосой. Звуки выстрелов изменили царящее в колонне настроение. Не взбодрили людей, а растревожили их и вспугнули. Солдаты тревожно вглядывались, остановившись, топтались на вершине. Офицеры хриплыми от жажды голосами понукали солдат, гнали их в долину. Людская масса без строя, валом стала сползать вниз. Белосельцев чувствовал, как набивается в башмаки горячий песок и натертым стопам невыносимо горячо. Но не было возможности остановиться, вытряхнуть песок. Сзади напирали, давили молодые, бурно дышащие тела, теснили мешками, оружием.
Спустились в ложбину навстречу нечастой стрельбе. Здесь был натянут тент, стояла короткоствольная пушечка с помятым щитком. Под тентом сидели офицеры. Под кустом, накрытая ветками, круглилась большая бочка. Офицеры поднимались навстречу колонне, радовались ее появлению. Солдаты повалили к бочке, расшвыривали ветки, гремели металлом, черпали воду. Те, кто ждал своей очереди, нетерпеливо, раздраженно топтались. Те, кто напился, блаженно, утомленно отходили, ложились на траву.
– Прошу вас. – Блестя глянцевитым лицом, облизывая пересохшие, еще не коснувшиеся влаги губы, Антониу протянул Белосельцеву флягу. – Вы можете отдохнуть в тени.
Белосельцев пил, опрокидывая в себя бесконечную струю. Тяжелел от нее, чувствовал, как резко ухает сердце. Оторвался с сожалением, не решившись опустошить всю флягу, возвращая ее Антониу.
– База в лесу, – сказал Антониу, напившись, указывая на войлочную, пыльно-зеленую рощу. – Офицеры решают, атаковать ли сейчас, с приходом батальона. Или дать солдатам отдохнуть и назначить атаку на завтра.
Солдаты сидели на земле в стороне. Белосельцев, присев на траву, оглядывал их пятнистое множество. Из-под тента маленький, плотный, вышел командир. Офицеры, опережая его, бежали к солдатам. Окриками поднимали с земли, строили в колонну. Те послушно вставали, нагружали себя оружием.
– Командир дал приказ к атаке. – Антониу, расставшись со своей папочкой, держа в руках автомат, подошел к Белосельцеву. – В прошлый раз так же гнались за противником, окружили базу, ждали сутки. Противник успел уйти. Командир сказал, так нельзя воевать, нельзя победить. Надо до вечера взять базу, – и ушел к солдатам, оживленный, взволнованный.
Солдаты подтягивались, дробились на отделения. Впрягались в короткоствольную пушечку. Пошли нестройной шелестящей колонной через белесую низину к пыльным перелескам, пропадая и возникая в прогалах, пока не исчезли, оставив пыльное длинное облако, словно превратились в белесый дым.
Белосельцев смотрел им вслед, испытывая чувство абсурда, словно это уже было когда-то, с ним и не с ним, здесь ли, на юге Африки, или в горах Гиндукуша, или в рыжих болотах Меконга, или в ядовитом тумане Рио-Коко, когда все опять повторяется – нестройные цепи солдат, бодрящий шаг офицеров, тусклый отсвет металла, и потом от пропавшей колонны остается солнечное висящее облако, словно она превратилась в пар и ушла навсегда, в небеса, а он сидит на земле, в непонимании жизни, и по его испачканной пыльной руке ползет малая прозрачная мошка.
Он сидел без движения, чувствуя медленное раскаленное время, текущее над низиной, заливающее глазницы ровным слепящим жаром. В лесу, похожем на пыльный войлок, раздались минометные залпы. Им ответил стук пулеметов. В эти звуки, добавляя мелкие трески, вмешались автоматные очереди. Их становилось все больше. Лес трещал, хрустел, словно в нем насыпали хрустящую гору. Звук карабкался по этой горе, выше и выше, утончаясь к вершине, ослабевал, опадал и в последних стуках и тресках замер, повис. Над лесом поднялось едва заметное прозрачное облако, будто кто-то улетал в небеса, унося с собой легкий солнечный прах.
Офицеры из-под тента поднялись и пошли через низину к роще. Белосельцев двинулся следом. В редких квелых деревьях летал жар. Навстречу шли офицеры. Шумно, торопливо приближались. В их быстрых шуршащих походках отражалась недавняя схватка, атакующий бег. Антониу, возбужденный, без очков, зыркая подслеповато глазами, гибкий и подвижный в талии, как танцор, радостно рапортовал Белосельцеву:
