Александр Проханов - Выбор оружия
– Что случилось? – спросил Соломао офицера.
– Нападение на поселок строителей и насосную станцию в районе сто десятого километра… Сожжены дома и насосная…. Убит инженер-англичанин… Другой похищен… Джип охраны чудом прорвался… – Он протянул ладонь в сторону простреленного джипа, словно демонстрировал его как свидетельство чуда.
– Что с инженерами? – спросил Белосельцев у портье, принимая ключ.
– Какое несчастье! – кивал головой пожилой портье, прижимая руку к полной груди. – Мистер Колдер убит, а мистер Грей попал в плен!.. Такие добрые господа, приехали помогать Мозамбику, и такое несчастье!..
– Я буду его допрашивать лично этой ночью!.. В моей зажигалке не хватит бензина, когда я стану подпаливать его белую шкуру, и он мне расскажет, как заманил англичан в ловушку и где, в какой яме они держат толстячка инженера!.. – Соломао сжал кулаки так, что хрустнули пальцы. Белосельцев подымался в номер, машинально глядя под ноги, словно мягкий палас был усеян обгорелыми тушками ласточек.
Вечером Белосельцев сидел в баре, один, за полированной деревянной стойкой, в которой слабо отражался золотистый, наполненный льдом стакан, и ждал появления Маквиллена. Старался быть спокойным, меланхоличным, гасил эмоции, резкие побуждения, зная утонченную, звериную восприимчивость Маквиллена, способного на расстоянии угадывать мысли и чувства. Он был сейчас подсадной уткой, беззаботно плавающей в золотистом озерке света, и на это безмятежное светлое зеркальце с беззаботно сидящей уткой должен спланировать осторожный и чуткий селезень, под выстрел охотника.
Он смотрел в слабо освещенный коридор, ведущий из бара в холл. Старался угадать, где скрываются агенты службы безопасности, которые должны арестовать Маквиллена. Ими могли быть два невысоких африканца за столиком, мирно попивающих коктейли, присосавшихся к розовым трубочкам темными выпуклыми губами. Или смутно мелькавшие в холле служители, толкающие перед собой шелестящие пылесосы. Или засада была сделана перед отелем, в кустах, рядом с которыми останавливались автомобили. Он чувствовал едва ощутимую напряженность пространства, в котором, помимо негромкой музыки, бархатного сумрака, золотистого свечения бутылок, присутствовала невидимая закрученная спираль, готовая со свистом раскрыться.
Он думал о Маквиллене, об умном и жестоком сопернике, у которого выиграл в Анголе, добившись хитроумными комбинациями разгрома батальона «Буффало», и которому проиграл в Мозамбике, оказавшись не в силах помешать диверсии на стратегическом нефтепроводе. Теперь их тонкое взаимодействие, напоминавшее классную игру шахматистов, сидящих, уткнувшись друг в друга лбами, переставляющих пальцами резные фигурки, это тонкое взаимодействие грубо прерывалось арестом, как если бы один из играющих в бессилии смахнул фигуры с доски. Предстоящий арест был выражением бессилия, неспособности продолжать интеллектуальный бой, когда врага одолевали не превосходством интеллекта, проникая в его сокровенные замыслы, а ломали ночными допросами в контрразведке, добывая эти изуродованные страданием замыслы, взламывая его личность, как хрустящий сундук.
Белосельцев думал, что за эти месяцы противоборства с Маквилленом, узнавая его все глубже, овладевая его психологическими методами, проникая в причудливую раковину его сознания, он, Белосельцев, воспринял часть его личности. Сам частично превратился в Маквиллена. Усвоил его мысли, мировоззрение, потеряв при этом долю своего. Передал эту утерянную долю Маквиллену. Оставаясь врагами, желая друг другу поражения, они необъяснимым образом срослись, породнились. И теперь, после ареста, когда Маквиллена доставят в подвалы контрразведки и Соломао, засучив рукава на своих взбухших ненавидящих руках, станет бить черным кулаком в белые усы Маквиллена, этот удар придется и по его, Белосельцева, глазам и губам, и ночью он вскрикнет от ужаса.
Он сидел, делая маленькие глотки из ледяного стакана. Бармен деликатно отошел в дальний конец стойки, протирая салфеткой и без того прозрачные рюмки. Издали, ненароком, поглядывал, стремясь угадать и предупредить его желания.
Тихо, мелодично, спрятанный под стойку, зазвенел телефон. Бармен извлек старомодную, похожую на морского конька трубку, что-то сказал. Повернулся к Белосельцеву:
– Это вас, сеньор!..
– Виктор, я немного задерживаюсь!.. Но уже в дороге!.. Жди меня!..
– Жду, завершая в одиночестве первую порцию виски! – непринужденно ответил Белосельцев, зная, что его ответ, интонация, степень искренности и притворства мгновенно будут исследованы чутким и осторожным Маквилленом. Стараясь обмануть его сердечным радушием и дружеским нетерпением, Белосельцев продолжал: – Приезжай, Ричард!.. Договоримся, когда наконец мы отправимся на охоту за бабочками!
– Еду!.. Есть очень интересная тема!.. Обговорим при встрече!..
Он вернул трубку бармену, стараясь извлечь из краткого, ничего не значащего разговора максимум сведений, чтобы лучше приготовиться.
Для этой встречи у Маквиллена был веский повод. Какая-то тема, которую он хотел обсудить с Белосельцевым. Хитроумный замысел, в который собирался вовлечь Белосельцева, чтобы обыграть его в очередной комбинации. Но комбинации не последует, замысел будет раздавлен, как моллюск в ракушке, на которую наступит сапог. Белосельцев сидел, прикладываясь к холодному стакану, чуть пьянея от обжигающей горечи виски, вспоминая свою первую встречу с Маквилленом в Музее Африки под Брюсселем, у коллекции бабочек, среди которых яркая, как малиновая алебарда, красовалась нигерийская кассионата.
Он почувствовал легкую вибрацию пространства, словно в бархатный сумрак, как в тихую воду, упала песчинка, зарябив поверхность. Из этой вибрации в коридоре, ведущем из холла, возникла тень. Приближалась к свету, наполнялась плотью, обретала знакомый облик. Маквиллен в белом костюме, статный, ловкий в движениях, издалека улыбаясь ему, красивый, голубоглазый, входил в бар. Белосельцев приподнялся, изображая на лице улыбку радости, поворачивался к нему, протягивал руку для пожатия, видя, что рука Маквиллена тянется навстречу. И на эту протянутую руку, на белую статную фигуру из темноты, словно выламываясь из стен, кинулись агенты. Вцепились в плечи, в запястья, уставили с двух сторон пистолеты в его белый пиджак. Это длилось секунду. Секунду их глаза обменивались взглядами. Маквиллен своими синими, смеющимися, неиспуганными глазами что-то говорил ему, хохочущее и презрительное. Его резко развернули и увели. Белосельцев видел спины агентов, заслонявших темными пиджаками белое облачение Маквиллена.
Остался сидеть за стойкой, все еще сохраняя на окаменелом лице улыбку, словно отпечаток лица Маквиллена. Бармен бесшумно приблизился:
– Сеньор что-нибудь желает?
– Виски… двойное… со льдом… – ответил Белосельцев, глядя, как удаляется в черной руке бармена стеклянный, с растаявшим льдом стакан.
Глава двадцать первая
Его африканская поездка подходила к концу. Он мог возвращаться домой, увозя в душе огромную многоцветную одиссею войны, которую изложит в Москве черно-белым языком аналитической записки. Разместит в стеклянных коробках бабочек с Кунене, с Лимпопо, с побережий двух океанов. После краткого, похожего на сладкий обморок отпуска станет готовиться к новому рейду. Здесь, в Мозамбике, оставался еще один не осмысленный им фрагмент борьбы, не обязательный, не связанный напрямую с его африканским заданием. Мятежные отряды бороздили саванну, служили пристанищем диверсантов ЮАР, наносили поражения правительственным войскам, разжигали гражданскую войну, исход которой неясно маячил сквозь дым горящих деревень, смрад подожженных хранилищ зерна и топлива. Батальоны Пятой бригады выступали в зону Хунга, где находилась база мятежников и содержался пленный англичанин Грей. Туда с батальонами, предполагая участвовать в штурме базы, изучить захваченные документы, направлялся Белосельцев, не умея до конца объяснить иррациональность своих побуждений. Объясняя лишь тем, что Африка не отпускает его.
Замкомбата Антониу Нуареш, похожий на выпускника колледжа своей молодостью, очками, маленькой кожаной папочкой и обручальным кольцом, любезно встретил Белосельцева в расположении части.
– К нам пришло уведомление о том, что советский журналист желает принять участие в операции. Командир поручил мне вас встретить.
Пятая бригада размещалась в казармах, где прежде квартировал португальский колониальный гарнизон. Окруженная бетонной стеной территория с угловыми башнями топорщилась сквозь амбразуры стволами пулеметов. Было людно, шумно. Солдаты с оружием, вещмешками стояли повзводно у грузовиков, ожидая команды грузиться.
Белосельцев чувствовал их молодое нетерпение, возбуждение, вызванное прикосновением к оружию, ожиданием опасности. И хотелось ободрить их, пожелать удачи. Но из казармы вышел офицер, упругий и цепкий, и прямо с крыльца, со ступенек, зычно, командирским рыком, как офицеры всех армий мира, крикнул:
