Алина Знаменская - Женщина-зима
Тетке своей, тете Любе, он так и сказал:
— Эта ярмарка самая лучшая.
Почему? Да лучшая, и все тут. Только себе самому он мог признаться: ему нравится быть там, где Марина. Он и поехал на эту ярмарку из-за нее. Она выступать тут должна. Видел он ее из своего лотка постоянно. То и дело выхватывал взглядом из толпы. И свои позывные «бублики-рогалики» громко выкрикивал только затем, чтобы она нет-нет да и бросила улыбчивый взгляд в их с Петькой сторону.
Петька приехал заработать и потому с ревностью следил, чтобы покупателя не сманили другие лоточники. Вертелся юлой, носился с самоварами за кипятком — только пятки сверкали, не скупился на разные шуточки, щедро улыбался во все конопатое лицо всем без разбору. Хозяйка обещала платить от выручки, а в случае призового места — отметить премией. А выручка у них складывалась неплохая, да что скромничать, можно сказать, знатная выручка. Ватрушки с рогаликами сметали на ура, а слоеные пирожки три раза уже подвозили из пекарни, и все мало.
Петьке было весело. Тимоха тоже не скучал, потому что хорошо видел, что поделывает Марина. Она стояла за помостом в окружении завидовских ребятишек, поправляла на них костюмы, готовила к выступлению. Она и сама должна была танцевать два танца — цыганский и румбу, Тимоха знал. Сотню раз видел, как она танцует, и все равно жаждал снова увидеть.
Дети висли на Марине, как на старшей сестре, она обнимала их и щелкала по носам. И это Тимохе нравилось. Добрая Марина. Все ее любят.
На ярмарке, кроме своих, районных, было полно городских, которых можно было сразу вычислить по манере говорить, одеваться. Когда к их палатке подошла семья из четырех человек, Петька сразу оценил: городские.
Мужчина, глава семьи, хоть и выглядел молодо, все же чем-то смахивал на начальника. Рубашечка белая, ботиночки, бар-сетка кожаная, в пальцах крутится брелок с ключами от машины. Жена у него, по всему видно, устала таскаться по ярмарке. Петька сразу определил: наши покупатели. Дело в том, что городская женщина по неопытности нацепила каблуки. Теперь ей было лишь бы сесть, что она и сделала, как только освободился столик. Детям хотелось бегать, а их усадили. Поэтому девочка лет пяти-шести болтала ногами, вертелась, а пацан лет четырех надулся и отчаянно топал ногой, не соглашаясь сесть за стол.
— Андрюша, мне с лимоном, а им — с молоком, — сказала женщина мужу, который с любопытством, как показалось Петьке, рассматривал и самовары, и пирожки, и их с Тимохой в белых поварских колпаках.
— Нам по пирожку, — громко рассуждал мужчина, хотя Петька с Тимохой и так его хорошо слышали. — Все четыре — разные. Все попробуем. У вас, кажется, презентация сегодня?
— Ну.
— Как торговля?
— Лучше всех! — хором ответили Петька с Тимохой.
— Вот и славно… — Мужчина протянул ребятам три сотенные бумажки и остановил Петьку, который полез за сдачей. — Сдачи не надо, пацан. — Потом наклонился и добавил так, чтобы никто не мог услышать: — Будь другом, пацан, сбегай к эстраде. Передай записку вон той девушке в красном. Она танцевать готовится.
— Марине? — уточнил Петька, забирая записку.
— Ей, — кивнул мужчина и забрал поднос с чаем. — Ты ее знаешь?
— Она у нас в клубе работает.
А Тимоха повернул голову в их сторону. Он только сейчас обратил внимание на этого мужчину. Впрочем, тот уже уносил поднос, громко обращаясь к своей семье:
— А кому тут с молочком?
Петьку уже перестали интересовать городские. Тимоха же, наоборот, жадно впитывал все, что происходило за столиком. Мальчик не собирался садиться за стол.
— Не надо мне вашего чаю! — пробухтел он. — Я спрайт хочу!
— Тебе нельзя лимонад, Кирюша, — напомнила женщина.
— У тебя диатез! — Девочка показала брату язык, на что он упрямо топнул ножкой.
Петька умчался исполнять поручение. А Тимоха остался стоять, оцарапанный внезапным событием, во все глаза смотрел на мужчину, его жену и детей, строя предположения. В голове его роем всплыли сотни вопросов. Кто они? Какое отношение имеют к Марине? Почему мужчина вызывал Марину шепотом, втихаря?
Тимоха не мог сосредоточиться на торговле, плохо считал и все время сбивался. Мужчина тоже выглядел рассеянным, он вполуха слушал увещевания жены и не воспринимал капризов сына. Он повернулся так, чтобы видеть эстраду. Каким-то седьмым чувством Тимоха просек, что тот тоже с нетерпением ожидает выступления Марины, но почему-то должен скрывать это.
— Мам, поехали в аквапарк, мне здесь скучно! — заявила девочка, намереваясь отвлечь внимание родителей от капризов брата. — Зачем только мы сюда приехали?
— Так папа захотел, — с некоторым раздражением отозвалась женщина.
Мужчина ответил ей взглядом, который Тимоха не понял. Что-то было такое в этом взгляде, как продолжение всегдашнего спора.
— Андрюша, ну действительно, ярмарка в заштатном райцентре — это слишком. Тебе не жалко свой выходной?
— Не жалко! — отрезал глава семьи. — Что такое аквапарк? Выдумка американцев! А я не американцев выращиваю. Мои дети — русские!
После подобных доводов его жена притихла, и даже дети как-то завяли. Мальчик влез к матери на колени и взял пирожок. В это время включили фонограмму цыганского, и на сцену в ворохе ярких юбок вылетела Марина.
Тимохе показалось — обернулись все, вся площадь. И еще — кругом словно стало тише, только музыка звучала, а она не в счет.
Марина танцевала великолепно. Может, и есть такие, кто танцует лучше, Тимоха не видел. Он ничего не смыслил в танцах, но готов был поклясться — никто лучше Марины не станцует цыганский. Каждое ее движение выразительно рассказывало о чем-то. Жест она закрепляла взглядом, и это было захватывающе. Мурашки ползли по спине. А сегодня было в ее танце что-то особенное. Тимоха это сразу почувствовал и заволновался. Понял он, что эта особенность как-то связана с городским мужчиной, его семьей, запиской. Тимоха читал танец и понимал его. Здесь были и любовь, и страсть, и вызов. Когда она с последним аккордом музыки рухнула на эстраду и замерла, разбросав волосы по подолу юбки, у Тимохи заныло сердце. И вдруг он увидел городского мужчину. Он уже был возле эстрады, пробирался сквозь толпу. Тимоха оглянулся на его семью. Дети ели мороженое, а женщина поправляла макияж.
— А я с папой хочу, — не особо настойчиво ныл мальчишка. — Куда папа пошел?
— У папы для нас сюрприз, ты же слышал, — вздохнула женщина, уныло озираясь. Ей надоела деревня. Хотелось домой.
— Поработай один, я сейчас, — бросил Тимоха вернувшемуся Петьке.
Он пробрался до эстрады по задам палаток, не выпуская Марину из виду. Она сбежала по ступенькам вниз, ей что-то сказал организатор концерта, парень в белом пиджаке, но, похоже, она его не услышала. Она оглядывалась и все время кого-то искала. Затем — нашла. Взмахнула рукой и побежала. Городской стоял у киоска с шарами. У него было три блестящих шара, наполненных гелием. Шары торчали, устремляясь в небо. Красное сердце, синяя бабочка и рыжая божья коровка. Марина последние несколько шагов до него не шла — летела. Подбежала, хотела обнять, но мужчина поймал ее руки, словно боялся, что она сделает лишнее. И сунул ей в руки шарик. Сердечко. Она машинально взяла шар и растерянно оглянулась. Мужчина, наоборот, был очень собранный, не оглядывался, а быстро говорил что-то, глядя мимо нее. Она кивала. Потом перестала кивать, отвернулась, и Тимоха увидел у нее на глазах закипающие слезы. Он был готов кинуться к ним, надавать обидчику по шее, но… не успел. Мужчина, словно собираясь что-то добавить к сказанному, провел указательным пальцем по голой руке танцовщицы, повернулся и почти побежал туда, где под зонтиком оставалась его семья. Марина смотрела ему вслед. А Тимоха смотрел на Марину. Он по ее лицу прочел все, что она увидела. Мужчина уже почти добежал, выставил вперед себя шарики. Как защиту. Дети, увидев его, бросились навстречу. Каждый хотел выбрать шарик первым. Добежав, мальчик растерялся перед выбором, а девочка схватила то, что ей понравилось. Мальчик немедленно заревел. В результате мужчина подхватил обоих детей на руки, закружил и бегом понес прочь от площади, к стоянке машин. Его жена, улыбаясь, шла следом за ними.
