Кадзуо Исигуро - Погребённый великан
— Оставь её, странник. Оставь её нам. Оставь её, странник.
Аксель снова взмахнул мотыгой, которая чуть не увязла в воздухе, словно тот стал таким же плотным, как вода, но достигла цели, разметав несколько тварей, пока прибывали новые.
— Оставь её нам, странник, — повторила старуха, и только теперь с внезапным страхом, показавшимся ему бездонным, Аксель осознал, что речь шла не об умирающей перед ним незнакомке, а о Беатрисе. Он обернулся к корзине жены, застрявшей в камышах, и увидел, что вода вокруг неё ожила от кишащих в ней рук, ног и плеч. Его собственная корзина почти опрокинулась под напором лезущих в неё тварей, и её удерживал только вес тех, кто уже оказался внутри. Но в его корзину они лезли только затем, чтобы добраться до соседней. Увидев, как на укрывавшей Беатрису звериной шкуре собираются твари, Аксель с криком вскарабкался на борт лодки и бросился в воду. Она оказалась глубже, чем он ожидал, выше пояса, но он задохнулся от неожиданности лишь на миг, а потом испустил воинский клич, словно пришедший к нему из далёких воспоминаний, и рванул к корзинам, подняв мотыгу высоко над головой. Одежда тянула Акселя назад, и вода была вязкой, как мёд, но когда он обрушил мотыгу на собственную корзину, пусть орудие и двигалось сквозь воздух с поразительной медлительностью, с его приземлением из корзины вывалилось куда больше тварей, чем он ожидал. Следующий взмах оказался ещё разрушительнее — должно быть, на этот раз он размахнулся лезвием наружу: разве это не ошмётки окровавленной плоти взлетели в воздух в ярком свете солнца? Но Беатриса по-прежнему была недосягаема, в блаженном неведении покачиваясь на воде, а число тварей вокруг неё всё росло, они прибывали и с суши тоже, потоком хлынув через осоку на берегу. Твари уже цеплялись за мотыгу, и он бросил её в воду, внезапно охваченный одним желанием — оказаться рядом с Беатрисой.
Аксель продирался сквозь осоку и сломанные камыши, увязая ногами в иле, но Беатриса по-прежнему оставалась где-то далеко. Потом снова послышался голос незнакомки, и, хотя теперь, из воды, Аксель уже не мог её видеть, старуха с пугающей ясностью предстала перед его мысленным взором: как она скрючилась на дне лодки под утренним солнцем с бегающими по ней эльфами и бормочет то, что он услышал:
— Оставь её, странник. Оставь её нам.
— Будьте вы прокляты, — пробормотал Аксель себе под нос, пробираясь вперёд. — Я никогда, никогда её не брошу.
— Ты же мудрый человек, странник. Тебе давно известно, что никакое снадобье её не спасёт. Каково тебе будет жить, зная, что её ожидает? Неужто тебе не терпится, чтобы настал день, когда твоя дорогая возлюбленная скорчится в агонии и ты не сможешь предложить ей ничего, кроме слов утешения? Отдай её нам, и мы облегчим её страдания, как облегчили уже многим до неё.
— Будьте вы прокляты! Я вам её не отдам!
— Отдай её нам, и мы избавим её от боли. Мы омоем её в речных водах, и годы спадут с неё, и она будет всё равно что в приятном сне. Зачем ты удерживаешь её? Что ты можешь ей дать, кроме смертных мук зверя на бойне?
— Я от вас избавлюсь. Убирайтесь. Слезайте с неё.
Сцепив руки в замок, Аксель принялся размахивать ими как дубинкой из стороны в сторону, расчищая в воде проход, и продолжал брести, пока наконец не оказался перед Беатрисой, по-прежнему безмятежно спящей в корзине. Укрывавшая её звериная шкура кишела эльфами, и он принялся сдирать их одного за другим и отшвыривать прочь.
— Отчего ты не отдашь её нам? Прояви к ней хоть чуть-чуть милосердия.
Аксель толкал корзину, пока перед ним не вырос берег и та не увязла в мокром иле под осокой и камышами. Он нагнулся, вынул жену из корзины и подхватил её на руки. К счастью, Беатриса пробудилась достаточно, чтобы обхватить мужа за шею, и вместе с ней он нетвёрдым шагом выбрался на берег и пошёл дальше, в поле. Аксель опустил Беатрису, только когда земля под ногами стала сухой и твёрдой, и оба сели на траву, он — переводя дух, она — постепенно просыпаясь.
— Аксель, куда это мы приплыли?
— Принцесса, как ты себя чувствуешь? Нужно уходить отсюда. Я понесу тебя на закорках.
— Аксель, ты весь мокрый! Ты упал в реку?
— Принцесса, это дурное место, и нужно поскорее отсюда уйти. Я с радостью понесу тебя на закорках, так, как уже носил когда-то в молодости, когда мы дурачились, наслаждаясь весенним теплом.
— И нам нужно оставить реку? Ведь сэр Гавейн прав, она гораздо быстрее доставит нас туда, куда мы направляемся. Судя по местности, мы так же высоко в горах, как и раньше.
— У нас нет выбора, принцесса. Нужно убраться подальше отсюда. Давай пристраивайся ко мне на спину, я тебя понесу. Давай, принцесса, хватайся за мои плечи.
Глава 12
Снизу до Эдвина донёсся голос воина, умолявший его подниматься помедленнее, но мальчик пропустил его мимо ушей. Вистан был слишком медлителен и как будто совершенно не понимал отчаянности их положения. Не успели они одолеть и половины подъёма на утёс, как он спросил у Эдвина: «Мой юный товарищ, не ястреб ли только что пролетел мимо нас?» Да какая разница, кто это был? Воин очень ослаб после лихорадки, и духом, и телом.
Карабкаться осталось совсем немного, и Эдвин наконец окажется за кромкой утёса на твёрдой земле. Тогда он сможет побежать — как же хотелось ему побежать! — но куда? Цель их похода вдруг ускользнула из его памяти. Более того, ему нужно было сказать Вистану что-то важное — он в чём-то обманул воина, и теперь почти настала пора признаться. Когда они начали восхождение, привязав изнурённую кобылу к кусту рядом с горной тропой, он решил чистосердечно во всём признаться, когда они окажутся на вершине. Но они уже почти достигли её, а в его памяти оставались только разрозненные обрывки.
Эдвин вскарабкался по последним камням и, собравшись с силами, перебрался через край утёса. Открывшаяся перед ним земля оказалась голой и продуваемой всеми ветрами и полого поднималась к маячившим в дымке вершинам на горизонте. Там и сям попадались заплатки вереска или горной травы, но вся растительность была не выше мужской лодыжки. Но вот что странно — чуть поодаль виднелось нечто, похожее на лес, где деревья с пышными кронами упруго противились жестокому ветру. Неужто какое-нибудь божество по собственной прихоти вырвало где-то участок леса и перенесло его на эту негостеприимную землю?
Несмотря на одышку от подъёма, Эдвин заставил себя бегом броситься вперёд. Потому что ему совершенно точно нужно было оказаться среди тех деревьев, там бы он сразу всё вспомнил. Голос Вистана снова что-то кричал ему в спину — наверное, воин наконец-то вскарабкался наверх, — но Эдвин бежал всё быстрее, не оборачиваясь. Он подождёт с признанием до деревьев. Под их сенью память его прояснится, и разговору не будет мешать вой ветра.
