Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма
– Уродская жирная корова. Dziewka. Suka. Kurwa. – Он перечисляет весь список скверных слов, и, когда пар спущен, голос у Даниила делается медленнее и тише.
– Скажешь, что ты ее… – Но теперь Даниил уже точно спит, живот у него удивленно урчит, вдруг оказавшись полным. Когда мне уже невмочь не спать, мне снится сон, что я опять в Равенсбрюке72, в лазарете, бегу по нескончаемым белым коридорам и зову папу. И там Агнешка. Ведьма появляется из дверей то справа, то слева, руки у нее в крови, вцепились в кровавую плоть или даже в целую ногу, эти ноги иногда в перьях, а иногда на них ботинки.
Наутро я едва узнаю ведьму. Вместо медицинской формы на ней теперь полосатое платье, как у меня, но сидит оно лучше и выглядит гораздо чище, хотя под ногтями у ведьмы все еще кровь вчерашнего убийства. Половина волос исчезла, и она лихорадочно обстригает оставшиеся и орет, чтоб мы просыпались.
– Он устроил эту чертову штуку. Он и сейчас все еще пытается собрать. Последняя возможность. Скоро будут здесь.
– Кто? – спрашиваю я, все еще стрясая с себя кошмар. – Кто устроил что? – Даниил без единого слова вскакивает и несется к двери. Держится рукой за живот, а другой рот себе зажимает. – Что случилось? – Агнешка ловит меня, не дает догнать его. – Пусти! – ору я. – Дай посмотрю, что с ним…
– Да живот болит, вот и все. Всё вон, с обоих концов, так сказать. Так бывает, когда наедаешься после простой диеты.
– Почему ты его не остановила?
– Все они такие, эти Kreaturen[133], — хуже животных. Никакой выдержки. – Ведьма жмет плечами и продолжает стричь себе волосы. – Judenscheisse. Подумать только, на кого пришлось полагаться, спасая собственную шкуру! – Она смеется, будто это наша с ней шутка, но потом серьезнеет. – И все же в лихое время все средства хороши. – Я прикусываю язык и смотрю, как пряди сползают у нее по спине, как злобные желтые змеи. – Сию минуту выходим, – говорит она. – Это недолго.
– Но куда мы идем? – Я силой пытаюсь улыбаться. Никогда не верь ведьме, но если хочешь обвести ее вокруг пальца, лучше делать вид, что вы друзья.
– На автобус, само собой. – Агнешка откладывает ножницы, трясет головой и проводит пальцами по неровным черным пучкам. – Чудесное ощущение – освобождение прямо. Я вообще не понимаю, с чего такой сыр-бор. Суета это все, мне кажется. Так, ну что у нас с мальчиком?
– А что за автобус? – не унимаюсь я, выходя за ней из сарая. – Я не понимаю. Это где?
– У озера, недалеко. Пошли, Беньямин. – Она кивает на Даниила, присевшего в ревене. – Пойдем по дороге к деревне. Автобус хорошо спрятан – среди деревьев, замаскирован, так я смогла за ними следить. Я покажу.
Я замираю.
– Откуда ты знаешь, что этот не из тех автобусов, других? Которые забирали больных и старых в…
– Потому что, – говорит она с преувеличенным терпением, – у него на каждом боку по красному кресту. Ты знаешь, что такое Красный Крест, да? В общем, Лили, он не наш. Он шведский. Их несколько – остальные загрузились и уехали, а у последнего были какие-то неполадки с двигателем. Он их задержал на три дня.
Я отстаю, жду Даниила, а выглядит он хуже некуда. Вдобавок ко всему прочему он теперь еще и «зелененький». Зубы у него стучат, но кожа такая, будто он горит.
– Тебя рвало? – Он несчастно кивает и отстает, подволакивая ноги, идет так медленно, что я беру его под руку. – Только на меня не блюй, ладно?
Ведьма на краю сада уже топает от нетерпения. У нее под мышкой пухлый тряпичный мешок, и даже не стоит спрашивать, что в нем. Может, у меня история и не сможет кончиться как положено, и все останется как есть, но тут-то я точно сделаю все не хуже Гретель.
– Давай я. – Ведьма принимает Даниила на себя. – Соберись, мальчик. – Она улыбается, но говорит резко. – Поддай-ка. – Сколько-то времени попытавшись поставить его прямо, она останавливается, и у нее на лице-пудинге возникает странное выражение. – Беньямин, если мы вдруг потеряемся, скажи-ка еще раз, как будет «меня зовут Агнешка».
– Jestem zabó jcą dzieci, – отвечает Даниил и стонет. Ведьма ослабляет хватку и отступает, его начинает качать. Я так боюсь, как бы он не упал, что обнимаю его обеими руками, а она вышагивает туда-сюда и твердит: «Меня зовут Агнешка».
– И еще, последнее, – говорит она тихо. – Как сказать «я медсестра»? – Я чувствую, как Даниил напрягается. Гляжу на него, и лицо у него теперь почти такое же странное, как у нее. – Такой полезный навык может очень пригодиться.
Даниил кивает.
– Jestem zabó jcą dzieci, – говорит он очень отчетливо. Что-то тут не то: он ищет мою руку и так крепко ее сжимает, что у меня все пальцы колются иголочками, – и он никогда так не старался добиться от нее правильного произношения. «Jestem zabó jcą dziecka». Он выговаривает это раз десять.
– Хорошо. – Ведьма отпихивает меня и снова берет Даниила за руку. – Давай, Беньямин, не подкачай. Недолго осталось. – Она улыбается, но глаза у нее жесткие и злые. – Лили, дорогая моя, ты беги вперед и предупреди, чтобы они нас дождались.
Ледяные пальцы щиплют меня за спину. Ведьма замышляет что-то дурное. Даниил тоже это чувствует. Глаза его умоляют меня, а сам он качает головой.
– Но я не знаю, как их найти, – начинаю ныть я.
Она раздраженно цокает языком.
– Я же тебе объясняла…
– Я боюсь идти одна.
Мы подходим к башне. Сердце у меня бухает – я готовлюсь. Еще шаг, еще – вот! Я выхватываю мешок у нее из-под мышки, несусь к двери и швыряю его внутрь. Взлетают голуби. Ведьма визжит. Бросив Даниила, она кидается за своим сокровищем, зарывается в прокисший помет, ищет рассыпанные драгоценности и золотые зубы. Я молнией поворачиваю ключ в замке. Она уже колотит в дверь и ревет, угрожает. Ей не сбежать, но как бы я ни старалась, на ноги мне Даниила не поставить, и теперь я боюсь, что спасатели уедут без нас.
– Иди, – выдыхает он, закрывая глаза. Я падаю на колени и ненавижу его внезапную умиротворенность.
– Я вернусь, – обещаю я, прижимаясь щекой к его щеке. – Я найду этих людей, скажу им подождать и сразу приду за тобой.
Я несусь через двор, вдоль стены старых конюшен, огибая разбитые повозки и ржавую сельскую технику, бегу, пока мои босые ноги не спотыкаются на исчирканном сорняками гравии, которым некогда была отсыпана величественная подъездная дорожка. Передо мной нависают громадные кованые ворота – до того заросшие, что их, наверное, не открывали много лет. Примечаю в поросли тайную ведьмину тропу – чистое везение. Крапива впивается своими жалами, колючки хватают меня за лодыжки и запястья, красят мне ноги ожогами красных капель, но мои заклятья сильнее ведьминых, и ее путь приводит меня к узкому каменному перелазу на краю дороги.
Воздух, поднимающийся от озера, холодит, но воды не видать, она вся за деревьями и кустами. И автобуса тоже не видно. Ведьма сказала, что нужно двигаться к деревне, но я, хоть и помню, что видела издали ее постройки, когда мы спускались с холма, понятия не имею, идти мне по дороге налево или направо. Я бегу вправо, считая до двухсот, потом поворачиваю и бегу обратно. Досчитываю до ста девяноста девяти – и тут слышу голоса, ныряю в кусты и почти вляпываюсь в автобус, так он хорошо скрыт ветками и папоротниками. Почти точно тот самый, от которого мы сигали в канаву. Того, кто говорил, не видно. Я потихоньку крадусь вперед, прижавшись к боку автобуса, останавливаюсь глянуть на кроваво-красный крест и… налетаю на чьи-то вытянутые ноги.
– Hej! – Человек, лежащий под автобусом, вылезает наружу и встает на ноги, помахивая здоровенным гаечным ключом. Это великан с замурзанным лицом и короткими белыми волосами – в точности как у Храбена. И все же я, вспомнив, что надо быть смелой, сразу не убегаю. – Vänta, lilla! – ревет он, но потом говорит тише и протягивает измазанную маслом черную руку. – Подожди, малышка. Олаф ты не больно. – Он поворачивается и ревет еще громче: – Лоттен! Сигрид! Var firms dessa kvirmor när du behöver dem?[134]
Кто-то смеется.
– Du behöver inte svära, Olaf. Här är vi, tillbaka från vår simtur[135]. — Из-за автобуса выходит женщина. За нею я вижу остальных. Она смотрит на мою странную одежку в кровавых пятнах, всю грязную и драную, на мои босые ноги. Смаргивает, но говорит вот что:
– Привет. Не обращай внимания на Олафа и его вопли. Ты, похоже, из лагеря в Равенсбрюке. Как тебе удалось сбежать?
– Даниил… – Хочу сказать больше, но слова застревают у меня в горле.
– Ты из Равенсбрюка?
Киваю.
– Ладно, детка. Не надо бояться. Ты в безопасности. – Она спокойно заканчивает подвязывать влажные волосы длинной синей лентой. – Никто из нас тебя не обидит. Мы приехали издалека – помогать.
