Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма
– Ха-ха.
После еще нескольких пинков Даниил перекатывается и встает на колени. Я помогаю ему подняться, даю опереться на меня, и мы хромаем к сараю. Трудно эдак ходить и при этом не натыкаться на острые камни – те врезаются мне в голые пятки. У меня болят плечи. Скорей бы все кончилось. У входа в огород Даниил совсем замирает.
– Не бросай меня, – умоляет он.
– Я тебе уже говорила, что не брошу.
В ответ он лишь едва хмыкает. Теперь мне страшно. Глаза у него закатились назад, как у Тени до этого…
– Даниил! Проснись! – Он вздрагивает и озирается, будто удивлен, что он тут. – Не засыпай, Даниил. Я не хочу здесь одна.
– Не будешь ты одна, Криста. – И с этими словами он медленно оседает и увлекает меня за собой, коленки у него подгибаются, голова виснет, словно тянется к земле. Я так стараюсь удержать его стоймя, что чуть не упускаю его шепот: – Только дай мне, и я останусь с тобой навеки.
– Тогда вставай давай! – кричу я, понимая, что, если он ляжет, я, может, уже не смогу заставить его двигаться. – На ноги! Иди! Ну?
– Что? – Даниил вновь собран, разгибается и бредет вперед. – Не волнуйся. По крайней мере, мы на воле. Все будет хорошо.
– Только если ты сам пойдешь, – обрываю я, внезапно невыразимо устав. – Мы никуда не дошли, а у меня больше нет сил тебя подпирать.
Думаю, когда Нехе[128] возвращается домой и находит нас, уже пришел следующий день. Мы, похоже, спали долго. Она распахивает дверь настежь, Даниил просыпается и стонет. Я уже на ногах и тянусь к тяпке на длинной ручке. Ведьма – силуэт, высвеченный ярким солнцем, – кажется в два раза поперек себя шире, но когда она делает шаг внутрь, я вижу, что на ней санитарная форма, а поверх – шинель, как у дяди… как у Храбена, наброшена на плечи. Но она все равно толстая, а лицо у нее – как ком теста, в который пекарь сунул две смородины вместо глаз; а еще он ей выкрутил длинный острый нос и прорезал широкую линию вместо рта, а вот губы сделать забыл. Волосы у нее длинные и ярко-желтые, и только у самой головы они почти черные. Я пытаюсь вспомнить, где видела ее, а она переводит взгляд с меня на Даниила и обратно.
– Я думала, мне показалось. Решила, что мыши, но нет. Как вы сбежали? – Я не отвечаю, она подходит поближе и пристально смотрит на Даниила. – Господи, откормить бы тебя.
– Не дам я себя съесть, – рычит он.
– Всякое мясо ела, но не такое. – Ведьма смеется. Неприятно. – Но кое-кто – пробовал, видимо.
– Wynocha stąd! Idz stąd! – Даниил вздергивает себя на ноги. От этого усилия он вскрикивает. – Убирайся отсюда! Уходи!
Ведьма хмурится.
– Поляк? – Она пялится на него, а лоб у нее весь сморщивается, так усиленно она соображает. – Есть мысль. Если они решат…
– Оставь нас в покое. – Я потрясаю своим оружием и подношу металлический наконечник так близко к ее лицу, что ведьма отпрыгивает. – Уходи.
– Я не собираюсь вам вредить. – Она изображает улыбку. – Я – как вы. Мы все убежали. Мне кажется, мы можем друг другу помочь.
– Как? – Я опускаю тяпку, но все равно держу ее крепко – на всякий случай. – Как ты нам можешь помочь?
– Ну, начнем с того, что вот это больно небось. – Она показывает на плечо Даниила. – Похоже, вывих. Я могу легко исправить… – Она умолкает. – И очень быстро – если вы дадите слово, что скажете им, как я была с вами добра и помогала вам.
Мы с Даниилом смотрим друг на друга.
– А еще, – продолжает она, – я вас покормлю. Это вы им тоже скажете. – Опять умолкла. – Но, самое главное, я вас отведу в безопасное место. За это мальчик пусть научит меня польскому… простое что-нибудь, чтоб как-то обходиться. – Глаза у нее затуманиваются. – В конце концов, почему меня нужно наказывать за то, что я выполняла приказы? Мы все знали, что будет тому, кто воспротивится. Я все делала только по приказу. Какой смысл говорить им, что это было в интересах науки. – Она подходит ближе, смотрит прямо на Даниила. – Опиши мне город в Польше, который я бы назвала родным. Понимаешь?
Теперь-то я понимаю, что ведьма делает. Она рассчитывает, что он с ней поговорит, как Ханна когда-то со мной. Она охотится за Данииловыми воспоминаниями – чтобы придумать свою мерзкую историю. Не успеваю я его опередить, как он уже все решил.
– Verpiss dich![129]
Прямой отказ Даниила никакого особого впечатления на ведьму не производит. Она усаживается на верстак, распутывает волосы.
– Как хочешь. Оставайся калекой до конца своих дней. Умирай с голоду. Но помни, я могу тебя вывести отсюда. Шведы пришли спасать женщин и детей до того, как сюда заявятся союзники. Янки, бриты, русские – они все кровожадные варвары и изведут всех немцев, хоть невинных, хоть нет. – Она смотрит на меня многозначительно. – Сама знаешь, что будет, если они нас найдут.
Где-то рядом принимается нашептывать голос Грет. «Злодеи вошли в дом, betrunken wie Herren, и втащили за собой юную девушку». Я шумно сглатываю и закрываю уши руками, хотя знаю – она у меня в голове. Рот у ведьмы все еще двигается, а Даниил пялится в пол, но вдруг вскидывается и затыкает ее воплем до того громким, что я слышу его даже зажатыми ушами.
– Ладно! – Он смотрит на меня, и я убираю руки от головы. – Ладно, расскажу.
– Хорошо, – говорит она. – Очень разумно. С чего начнем?
– Сначала исправь ему руку, – требую я, и в тот же миг Даниил спрашивает, как ее зовут.
– Будет больно. – Ведьма, говоря это, улыбается. – Но быстро пройдет. Меня? Меня зовут… Агнешка. – Враки. Сразу понятно – слишком уж долгое было молчание. – А тебя?
Я улыбаюсь. Мы вдвоем можем и сыграть в такое.
– Меня зовут Лили. А его Беньямин. Теперь давай, поправь ему руку.
– Я знаю несколько польских слов, Беньямин, – говорит она, обращаясь к Даниилу, а на меня – ноль внимания. – Chleb, woda, kiełbasa. Как у меня с произношением?
Кивает.
– Хлеб, вода, колбаса.
– Piwo, wino…
– Пиво. Вино.
– Ser? Proszę?
– Сыр, – говорит он, а потом смотрит растерянно. – А proszę значит «пожалуйста».
– Nie rań mnie! – Она смотрит на него в упор. – Dlaczego to robisz? Bóg mi pomoże.
Даниил трудится ртом.
– Первое значит «Перестаньте делать мне больно». Второе – «Зачем вы это делаете?» А последнее – «Господи, помоги мне», – говорит он тихим невыразительным голосом.
– Так я и думала. Ты не представляешь, сколько раз меня вынуждали это слушать. Запоминаешь через какое-то время. – Агнешка слезает с верстака. – Ну, вроде ничего… теперь давай-ка плечо. Снимай куртку. Ляг тут.
Я иду помочь, волоча за собой тяпку. Даниил морщится от ведьминого касания. Тело у него пурпурно-черное – кроме тех мест, где укусы и ободрано, откуда сочится кровь и прозрачная жидкость, и там, где распухло и теперь стало мерзкого буро-желтого цвета. Он боится и очень старается этого не показывать. Я сжимаю ему здоровую руку, чтоб он знал: я с ведьмы глаз не спускаю.
– Повернись на живот, – приказывает Агнешка. – Придвинься. Давай. Давай. Надо, чтоб рука свисала.
– Не смей делать ему больно, – ворчу я.
– Не болтай чепухи, – говорит она быстро и крепко хватает его за руку повыше локтя. Другой рукой берет за запястье и дергает. Даниил орет – жуткий звук, рот у него делается громадный, как целая темная пещера. Я уже замахиваюсь тяпкой, но слышу, как он стонет от облегчения. Что бы она там ни сделала, эта ведьма, рука у него опять смотрится как обычно.
– Dziękuję, – шепчет он. Глаза у него закрыты. – Спасибо.
Ведьма повторяет это слово несколько раз – его она, похоже, не знала, – а потом снимает фартук, складывает его так, чтоб получилась перевязь. – Пусть отдохнет. А ты – пошли со мной.
– Нет. Зачем? – Я хочу остаться с Даниилом. Лицо у него все в поту, и он опять тихо и ужасно пыхтит. У себя в голове я записываю еще кусочек истории: «После обеда состояние юноши ухудшилось. Внутренние повреждения оказались явно серьезнее предполагаемого: у него развился жар, он метался и бредил».
Ведьма прерывает меня.
– Хватит мечтать, девонька, если есть хочешь. И не забудь, ему нужна будет вода.
Я нехотя иду по тропинкам за Агнешкой, они усыпаны опавшими фасолевыми цветками, что похожи на раздавленных бабочек; кое-какие из родительских побегов уже гнутся под тяжестью набухших стручков. Ведьма открывает дверь в башню, и я задерживаю дыхание и зажимаю нос: тут едко смердит голубиным дерьмом. Птицы пугаются и взлетают в метели сброшенных перьев: Госпожа Холле трясет одеялом. Когда воздух наконец успокаивается, я вижу, что круглые стены от пола до потолка в гнездовых полках, вделанных в толщу кирпича. Посередине из горы помета торчит деревянный столб. У него две крепкие рукоятки под прямыми углами, к ним приделаны лестницы, и, когда ведьма принимается карабкаться по ближайшей наверх, голуби взлетают вновь.
