Семья - Тосон Симадзаки
— Ну как, изменился Токио? — спросил Санкити.
— Ты видел, — не отвечая на вопрос, заговорила о-Танэ, — у Сёта по всему дому развешаны старинные амулеты. И деньги он зарабатывает каким-то несерьезным занятием. Говорит, у биржевых маклеров это принято... В молодые годы он был другим.
— Возможно. Но у Сёта много хороших качеств. Если он постарается, дело у него пойдет.
— Должно бы пойти. Он ведь в отца, а у отца, знаешь, какая была хватка.
О-Танэ немного замялась и спросила, знает ли брат ту, другую женщину.
— Это ты о гейше?
— Да, о ней.
— Значит, Тоёсэ все еще не успокоилась. А мне показалось, с этой стороны вер улажено.
— Да нет, видно, не все. Это настоящая беда... Тоёсэ сказала, — о-Танэ улыбнулась, — что с дядей Морихико она может говорить обо всем, а вот с дядей Санкити не выходит.
Санкити тоже улыбнулся, но сдержанно.
О-Юки принесла на подносе закуску, заказанную в ресторане специально, чтобы угостить о-Танэ. О-Юки следила, чтобы дети не мешали у стола, и сама почти не участвовала в разговоре.
— О-Юки тебя боится, — пошутил Санкити.
— Этого не может быть! — воскликнула о-Танэ. — Мы ведь с тобой, о-Юки, знакомы со времен Синано, не правда ли? — сказала она вслед невестке, спускавшейся по лестнице — внизу заплакал маленький Гиндзо.
Санкити, что-то вспомнив, встал и подошел к шкафу. Он достал шкатулку с бумагами отца, которую отдал ему перед отъездом в Маньчжурию Минору. Вытерев пыль со шкатулки, он поставил ее перед сестрой. О-Танэ открыла ящичек и стала перебирать узкие длинные листки бумаги с рядами иероглифов — стихи Тадахиро. Среди бумаг были предсмертные записи отца. На одной из полосок о-Танэ прочитала: «Рыцаря, горящего справедливым негодованием, превращают в сумасшедшего. Разве это не прискорбно? » Дрожащая рука человека, стоявшего на краю могилы, казалось, не могла быть способна на такую каллиграфию — так ровно лежала тушь.
Санкити всегда с любопытством слушал о последних днях жизни отца. Сестра помнила больше, чем о-Кура.
— Как-то раз отец, — рассказывала о-Танэ, улыбаясь, — крупно написал иероглиф, обозначающий медведя, показал его из чулана и крикнул: «Что вы все, как на медведя, на меня смотрите!»
— Надо же такое придумать — медведь!
— У него часто менялось настроение. То ему становилось смешно, и он хохотал у себя в чуланчике так, что на ногах держаться не мог. Только порадуешься, что у него хорошее настроение, а он уже опять мрачный, угрюмый. Я как сейчас слышу его голос, как он нараспев читает стихи: «Стрекочут кузнечики. Холодной ночью, когда от инея все бело, как мне уснуть в этой грубой одежде!» И потом громко рыдает...
Голос о-Танэ задрожал. Строки старинного стихотворения, которое читал когда-то отец, были созвучны ее тоскливому одиночеству. Слушая сестру, Санкити видел отца как живого: стоит с безумными глазами, прислонившись к решетчатой двери своего чулана.
Санкити не сводил взгляда с лица сестры. Он ждал, что она заговорит о Тацуо. Но о-Танэ так и не заикнулась о муже, а стала рассказывать о переменах в Кисо.
Вошла о-Юки, держа на руках проснувшегося Гиндзо.
— А теперь взгляните на нашего маленького.
— Да он уже совсем большой! И в белом передничке. Какой славный мальчуган! — говорила о-Танэ, лаская малыша, как собственного внука.
— Я как-нибудь вечером выберусь к вам. Днем у меня нет ни минутки свободной.
— Обязательно приходи. Познакомьтесь с нашей о-Сэн.
Через неделю о-Танэ собралась уезжать. Родные один за другим стали приходить к Сёта. Санкити тоже пришел попрощаться. Он встретил у племянника о-Сюн, о-Нобу и о-Кину, младшую дочь Морихико. Она тоже приехала учиться в Токио.
— Прости, Санкити, что заставляю тебя ждать. Прическа вот-вот будет готова, — сказала вместо приветствия о-Танэ, сидя перед зеркалом. За ее спиной ловко работала руками парикмахерша в белом переднике.
— Я тоже собираюсь съездить ненадолго в Кисо, — сказал Сёта. — Мне нужно, дядюшка, перед отъездом поговорить с вами об одном деле. Я сам сегодня собирался к вам зайти.
Дядя и племянник поднялись наверх. По реке бежал катер, двери кают на нем были выкрашены в ярко-красный цвет. Отчетливо слышалось тарахтенье двигателя. Катер скоро скрылся из виду.
Глядя на мутную воду реки, Санкити задумчиво сказал:
— А ведь, пожалуй, сестра так и уедет, не повидав мужа... Да, Сёта, ты о чем-то хотел поговорить со мной?
Сёта долго мялся, не зная, как начать. Речь, само собой, опять шла о деньгах. Оказывается, один земляк мог бы ссудить ему две тысячи иен в качестве коммерческого капитала. Но при условии, если Санкити поручится за него. Надо только поставить печать на документ, и все.
— Эта мысль пришла мне в голову, — уговаривал дядю Сёта, — когда матушка сказала, что в Кисо есть человек, который дает деньги под надежное ручательство.
О-Танэ, красиво причесанная, поднялась наверх.
— Я уже повидалась со всеми, — сказала она, — и собираюсь домой. Как бы опять чего не случилось...
Пришла о-Сэн. Она глядела то на дядю, то в окно. Было видно, что ей совсем не хочется уезжать.
— Ну, вот ты и повидала дядю Санкити, — сказала ей о-Танэ. — Пора нам домой собираться. Как ты думаешь?
— Да... У нас в Кисо тише, чем здесь. Но и в Токио тоже хорошо. Здесь братец и сестрица. Но если надо... — О-Сэн обвела всех взглядом и вздохнула.
Санкити попрощался со всеми и вышел. В окнах домов уже стали загораться огни. Однако не прошло и получаса, как он снова появился в доме Сёта, на этот раз вместе с Морихико.
— Дядя Санкити вернулся вместе с дядей Морихико! — воскликнула Тоёсэ, встретив их в нижней гостиной.
— Не хотите ли принять ванну? — предложила она гостеприимно. — Мы сегодня приготовили ванну для отъезжающих.
— Что ж, пожалуй, — согласился Морихико.
Был вечер накануне отъезда, и в доме, как водится, все суетились.
После ужина Санкити и Морихико сели возле веранды, дожидаясь, когда Сёта выйдет из ванны. За окном было темно. Вошла о-Сэн проверить фитилек лампы.
— Брат еще в ванне? — спросил Морихико. Он сидел, поджав под себя ноги и упершись руками в колени.
— По-моему, уже вышел. Сейчас и мы пойдем мыться.
О-Сэн вышла на веранду. В неподвижном вечера нем воздухе дома на противоположном берегу казались очень далекими. Река была спокойной, как озеро. Полюбовавшись вечерним небом, о-Сэн сошла вниз.
С папиросницей в руках вошел Сёта. Глаза у него блестели. Морихико своим тучным телом подался в его сторону, но смотрел на Санкити.
— По дороге сюда я встретил брата, и он рассказал мне о твоей идее взять под его ручательство деньги. Я ему сразу сказал, еще не зная подробностей дела, что все это не так просто и легко. И решил сам поговорить с тобой.
— Ах, вот оно что, — кисло протянул Сёта. Санкити глядел на реку. Морихико, не выбирая выражений, напустился на племянника; он сказал, что не может равнодушно смотреть, как обирают брата, не дают ему спокойно жить. Да знает ли он, Сёта, какая это ответственность поручиться за другого?.. И Минору, и Тацуо — все шли по этой дорожке, опустошая карманы родственников.
— Хорошо, дядюшка, давайте к этому больше не возвращаться, — решительно сказал Сёта.
Когда вошла о-Танэ, Морихико уже достиг самых высоких нот. Он никогда не мог успокоиться, покуда не выскажется до конца. От семьи Хасимото только пух и перья летели, так он на этот раз разошелся. Сёта еще младенец в биржевых делах и не заслужил пока из этого звания — маклер— даже первого слога «мак», — говорил дядя, намекая на неопытность племянника. И это было еще не самое обидное, что он сказал в адрес Сёта.
Появились Тоёсэ и о-Сэн. Яростная речь дядюшки Морихико была, видимо, слышна не только бабке внизу, но и соседям. О-Сэн с ее добрым сердцем было не по себе: она подходила то к матери, то к брату и вопросительно смотрела на них.
— Я понимаю, Морихико, что ты имеешь право это говорить, — сказала о-Танэ. — И ты, Сёта, должен, —-понимаешь? — должен прислушаться к тому, что говорит дядя. Возродить благополучие дома Хасимото — это твоя обязанность. Да, да, твоя! И думать об этом нужно все время.
