Несовершенства - Мейерсон Эми

— Отто, лучший друг моего отца, — объясняет Петер.

Кроме этого есть еще только одна фотокарточка Франца Иосифа — император в гробу, за которым идут Карл и семья. Цита укутана в черную вуаль. Новый император совсем не похож на предыдущего монарха — у него детское лицо и тонкие короткие усики. По сторонам от процессии толпа мужчин отдает покойному честь. Фотография помечена 30 ноября 1916 года. Конец одной эпохи и начало нового правления, короткого и обреченного на трагический исход.

Кристиан передает снимки от 30 декабря 1916 года — с коронации Карла в Будапеште как короля Венгрии. В руке император держит скипетр, корона у него на голове меньше, чем у Циты. На груди расшитого платья императрицы Бек замечает две броши. Они не попали в фокус, и бриллианты выглядят пересвеченными, но ни одно из украшений не напоминает шляпную булавку с «Флорентийцем».

Миллеры продолжают перебирать фотографии в коробке, где лежит еще много снимков императорской семьи на разных этапах ее правления и изгнания. На некоторых Цита молится. На других появляется мальчик с охотничьими ружьями. Фотокарточки фиксируют жизнь представителей семейства до и после падения империи, в Швейцарии и на Мадейре, за ужинами в особняках американского Таксидо-Парка и Квебека, где они жили во время Второй мировой войны. Есть снимки, относящиеся ко времени после смерти Циты и запечатлевшие следующие поколения Габсбургов — юных девочек и мальчиков в атласных вечерних нарядах и неоновых лыжных костюмах небесно-голубого цвета.

— Смотрите! — восклицает вдруг Джейк, протягивая сестрам фотографию. На ней рядом с тремя детьми на полу сидит женщина, держа четвертого на руках. Это совершенно точно их прабабушка Флора. На обороте написано: «Kindermädchen mit den Kindern [8]. September 1916».

Значит, так и есть, думает Бек. Флора украла алмаз «Флорентиец».

В следующей коробке оказывается меньше интересного. Несколько живописных портретов в рамках — разнообразные императоры из династии Габсбургов, пышно разодетые в красный бархат. Жестяная банка с бронзовыми булавками с изображением имперского двуглавого орла. В третьей коробке хранятся монеты и пуговицы. Бек складывает все предметы на место, стыдясь себя: как она могла поверить, что бриллиант по праву принадлежит им, что в этих коробках, переполненых хрониками падения империи, скрыто доказательство, что император подарил прислуге «Флорентийца»?

На спину Бек ложится чья-то рука.

— Есть еще одна коробка, — напоминает ей Эшли. — Вы, наверно, приберегли самое любопытное напоследок? — спрашивает она Петера.

Было так задумано или нет, но эта коробка действительно оказывается самой полезной. По комнате проносится всеобщий изумленный восклик. Видеокассеты. Белая наклейка на боку первой гласит: «Kaiserin Zita, Vol. 1 [9], 1978».

— У вас есть видеомагнитофон? — спрашивает Джейк.

Винклер зовет жену, которая выходит с кухни, и что-то спрашивает у нее по-немецки. Женщина уходит наверх по лестнице.

— Может быть, есть на чердаке, — объясняет Кристиан Миллерам.

Пока наверху жена Винклера открывает и закрывает ящики и шкафы в поисках давно не нужного устройства, Миллеры продолжают рассматривать содержимое коробки. Находятся вторая, третья и четвертая части интервью с Цитой, а также кассета с надписью «Отто».

— Она отдала все это вашему отцу? — спрашивает Эшли.

— Не она, Отто. После смерти Циты он уговаривал моего отца написать о ней книгу. Отец брал у нее интервью, когда писал биографию Карла, и Отто хотел, чтобы вышло жизнеописание его матери. Он отдал отцу все сохранившиеся у него материалы. Думаю, их было больше, но это все, что я нашел.

Миссис Винклер возвращается с громоздким древним аппаратом, и Петер листает режимы в телевизоре, пока не находит тот, что подключает видеомагнитофон. На экране появляются сначала помехи, а потом возникает престарелая Цита. Она сидит в некой библиотеке, одетая в черную водолазку, длинная нить жемчуга лежит на груди. Седые волосы коротко пострижены, лицо в морщинах, и красивые в молодости черты словно окаменели. Голос у нее хриплый, скрипучий, как будто она не говорила долгие годы. Курт Винклер за кадром громко называет дату — 18 октября 1978 года — и представляет императрицу.

— Они находятся в ее квартире в швейцарском монастыре, — говорит Кристиан Миллерам.

Бек нравится смотреть интервью, не понимая смысла слов. Это позволяет ей составить интуитивное впечатление от императрицы. На первой кассете она рассказывает, как встретилась с Карлом, как они полюбили друг друга. Жена Петера садится рядом, обвивает плечо мужа и наклоняется к телевизору.

— Вы смотрели запись раньше? — интересуется Бек у Винклеров.

— Никогда, — мягко отвечает Петер.

Годы не затуманили воспоминаний Циты. Она излагает свою историю последовательно и точно.

— Вспоминает коронацию, — шепчет Кристиан, когда Цита повышает голос и начинает говорить нараспев. На середине фразы видео прерывается, и Винклер встает, чтобы поменять кассету. Эшли и Джейк смотрят друг на друга, готовясь к долгому просмотру.

Вторая запись — продолжение того же интервью. Кристиан забывает, что надо переводить, и, так же как Винклеры, увлекается рассказом. Лицо Циты остается бесстрастным, лишь иногда она позволяет себе улыбнуться и засмеяться. И все же очевидно, что она описывает счастливые времена, идиллические дни перед коротким пребыванием на троне империи до того, как война была проиграна.

Вторая запись тоже не содержит никаких существенных сведений. Вставлена третья кассета, и Джейку хочется сохранять оптимизм, но не получается. И по поводу Кристи тоже.

Третья часть интервью представляет собой лишь перечисление неудавшихся попыток заключить мир и хронику потери Карлом власти. В животе у Джейка громко бурлит. Бек бросает ему сердитый взгляд, словно он должен держать свой голод в узде.

— Давайте сделаем перерыв. — Эшли преувеличенно потягивается. — Пойдемте, перекусим что-нибудь.

— Вы идите, — говорит Бек. — Я не хочу.

Не желая спорить, Эшли и Джейк без возражений уходят и направляются к городу. Джейк шагает не сгибая коленей, тазовые суставы звонко щелкают.

— Старею, — вздыхает он, но Эшли настаивает, что это следствие похмелья — вчерашнее вино ударило по суставам.

— Слушай, Эшли, — говорит Джейк, — как тебе удается так долго сохранять брак?

Эшли замирает. Ах да, он же не знает о несчастьях Райана. Все как-то не было подходящего случая рассказать ему. Да Эшли и не хотела, чтобы брат знал о ее семейных неурядицах. Как все мужчины, Джейк будет осуждать Райана, даже если он не в том положении, чтобы кого-нибудь судить.

— Я загубил наши отношения с Кристи, — объясняет Джейк.

Внезапно у Эшли кружится голова. Свернувшись в ванной на полу, Райан сказал то же самое — «Я загубил нашу жизнь», — и выглядел при этом жалко, словно ожидал, что она найдет способ разубедить его в этом. В устах же Джейка эта фраза прозвучала не подлежащим обжалованию приговором.

— Нет, — говорит Эшли, — ничего подобного.

И для ее мужа тоже еще не все потеряно.

Подходящий момент настает, и она излагает Джейку все, что произошло с Райаном, начиная с появления агента ФБР.

— За мной действительно следили, — признается она брату, — но не из-за бриллианта. — Она рассказывает про повестку, затем признание Райаном вины, о пятистах тысячах долларов, которые им нужно собрать за месяц в порядке досудебного урегулирования спора. На крутых и узких улочках Кремса-на-Дунае она вдруг видит некую насмешку судьбы в том, что ровно такую сумму предлагали Миллерам итальянцы.

— Мы собираемся продавать дом.

— Вот черт, Эшли. — Джейк обнимает сестру за плечи, и они сворачивают на набережную. Помолчав, он спрашивает: — Так ты простила его?

Прощение похоже на тренировку перед марафоном. Эшли, фигурально выражаясь, бегает каждый день, регистрируя свой прогресс, но не знает, каких успехов достигнет к тому времени, когда судья будет принимать решение.