Несовершенства - Мейерсон Эми

Джейк гладит короткую щетину на щеке.

— Значит, если она солгала и императрица узнала об этом…

Кристиан кивает.

— Но как она вообще получила работу при дворе? — спрашивает Эшли. — В то время это, вероятно, было весьма привилегированное место.

— Видимо, у нее имелись полезные связи. На эти должности брали только по рекомендации родственников или друзей, — объясняет Кристиан.

— Мы уходим в сторону, — строго произносит Бек, скрывая разочарование за властным тоном. — Неважно, как ее взяли на работу и была ли она католичкой. Главное, что ее уволили. Тех, кого выгоняют, не провожают щедрыми подарками.

— Если речь вообще идет о твоей прабабушке, — напоминает ей Кристиан.

Хотя Бек и благодарна ему за то, что он поддерживает хоть искру надежды, результаты поиска, как ни крути, неутешительные. Если придворная няня не их прабабушка, то больше зацепок у них не осталось. Если же все-таки она, значит, их прародительница воровка.

В баре душно. Никто не прикасается к потно-блестящим закускам из мяса и сыра, только Бек тянется к ломтику салями и разрывает его пополам. Кристиан заказывает вторую бутылку вина.

— Если бы она украла алмаз после увольнения, — говорит Джейк, — разве император не приказал бы найти ее? Не послал бы кого-то за ней, обнаружив пропажу?

Бек хочет сказать «Какая разница?», но Кристиан опережает ее.

— Когда монаршая семья уехала в сельскую местность в Австрии, доверенный человек Карла переправил драгоценности в Швейцарию. Император, скорее всего, узнал о пропаже после прибытия в Швейцарию. А к тому времени его успели предать столько людей, что он мог и не заподозрить в краже Флору.

Эшли мотает головой, и прядь волос выбивается из хвоста и падает ей на лицо.

— Не складывается. Как она вообще смогла проникнуть в хранилище драгоценностей? Она ухаживала за детьми. Не понимаю, как…

— Эшли. — Бек удивляет расстроенный голос сестры — Эшли явно очень хочется приписать Флоре героические качества. И дело не только в деньгах. Как Эшли будет жить, если они потеряют алмаз, если Райана посадят в тюрьму, если растает всякая надежда? Не если — когда. Все это теперь неизбежно.

— Мне жаль, что сведения, которые я нашел, вам не помогли, — произносит Кристиан.

Эшли сдувает волосы со лба и с ледяным выражением лица смотрит на сестру.

— Надо было продать алмаз итальянцам.

— Что ж, значит, я виновата. — Бек старается сохранять самообладание. Она знает, что ее сестре придется пережить больше, чем утрату бриллианта.

— Все это могло закончиться четыре месяца назад. Репортеры, статьи, судебный иск, преследования — ничего этого не случилось бы, а мы стали бы на полмиллиона богаче.

— Прекрати, Эшли, — старается успокоить ее Джейк. — Давай не будем.

— Конечно, вставай на ее сторону. Плевать на то, что она годами отказывалась разговаривать с тобой, хотя сама была во всем виновата, подлизывайся к ней, как ты всегда делаешь.

Она чувствует едкий вкус гнева на языке, его металлический запах в носу. Ощущает, как в душе поднимается характерное для Миллеров бешенство, но удивляет всех, включая себя, и начинает рыдать. Кристиан потирает руки и отворачивается. Барменша тщательно расставляет тарелки на витрине, притворяясь, будто ничего не замечает.

— Ну перестань. — Бек обходит маленький столик и обнимает сестру. Джейк тоже встает и обхватывает их обеих.

Когда они разнимают объятия, Эшли застенчиво смеется, вытирая со щек слезы. Брат и сестра тоже смеются. Кристиан смотрит на них в недоумении, и Бек понимает, что он единственный ребенок в семье и внезапный гнев, сменяющийся внезапным прощением, ему непонятен. Или же он относится к редкой породе людей, которые хорошо ладят с родственниками.

Эшли машет барменше и оставляет на столе стопку купюр по двадцать евро. Джейк замечает, что старшая сестра теперь всегда платит наличными, чего раньше никогда не было.

Они выходят в уличную прохладу и возвращаются к отелю. Эшли и Джейк отстают от Бек и Кристиана.

— Может, она и не крала бриллиант, — говорит Кристиан.

— Это неважно. Увольнение дает почву для обоснованного сомнения.

Кристиан искоса посматривает на Бек.

— Вы еще хотите ехать в Кремс-на-Дунае?

Она пожимает плечами.

— Петер Винклер ждет нас. Мы с таким трудом с ним связались. Неудобно отменять встречу.

— Мне жаль, что поездка прошла впустую.

— Это не так.

Кристиан улыбается и берет ее за руку. Ладонь у него слегка влажная.

В этот миг Эшли отрывает взгляд от дороги, по которой она пинала камушек, и хватает Джейка за плечо, указывая на Кристиан и Бек, которые, рука в руке, идут вперед, сливаясь на мощеных улицах Вены с другими безымянными парами.

Утром все молча отъезжают на поезде от станции Хайлигенштадт по направлению к Кремсу-на-Дунае, где живет Петер Винклер. Яркое солнце припекает сквозь стекло, согревая лицо Бек, наблюдающей, как удаляется Вена. Пейзаж меняется от коттеджей с соломенными крышами до разноцветных домиков, увитых виноградными лозами с гроздьями разной степени зрелости.

Средневековый Кремс, как Миллеры и ожидали, оказывается причудливым населенным пунктом. Петер Винклер владеет галереей на Вихнерштрассе, но приглашает встретиться в своем доме на холмах за городом. Американские гости пересекают главную улицу — длинную вереницу кафе, аптек, магазинов верхней одежды и художественных галерей — и взбираются к каменной церкви на вершине холма. Улица сужается, и они протискиваются по тесным переулкам между зданиями. На вершине холма улица огибает церковь, и путешественники пробираются по извилистой дороге к другой стороне холма, где начинают спуск. Здесь улицы становятся шире, а дома больше. Миллеры останавливаются у желтого особняка, увитого виноградом. Он выглядит старше, чем другие оштукатуренные дома на улице, и не только из-за винограда. Особняк сохранил изначальный готический облик, тогда как остальные здания вокруг явно перестроены.

Миллеры никогда не бывали в таком старом доме. По сравнению с ним даже самые ранние постройки Филадельфии кажутся совсем недавними. Полы скрипят при каждом шаге. От каменных стен тянет сыростью и прохладой, отчего Миллерам кажется, что они в музее, а не в чьей-то гостиной.

У Петера Винклера основательное брюшко и редеющие седые волосы. Он похож на Санта-Клауса, и его готовность показать коллекцию отца невероятно поражает Бек. Он, конечно же, превосходно говорит по-английски, и хоть им и не нужны услуги переводчика, Бек все равно рада, что Кристиан приехал с ними. Каждый раз, когда она встречается с ним глазами, Кристиан краснеет, и Бек думает, о чем он вспоминает: о том, как она кричала во время оргазма или как он захихикал, когда она первый раз коснулась его. Бек еще никогда не чувствовала себя такой старой. Разница между ними меньше десяти лет, что, если подумать, не так уж и много. И все же очевидно, что у нее больше опыта, а это возбуждает и раскрепощает. Ей нравится осознавать свою власть над юношей. Власть заводит.

Петер откидывается на спинку кресла, приготовившись слушать. Бек начинает с того, что благодарит его, и он в ответ пожимает плечами.

— Извините, что было так трудно со мной связаться. — Винклер уже принес с чердака коробки с архивом. Одну из них он ставит около кофейного столика и снимает крышку. — Мой отец до конца своих дней мечтал восстановить монархию.

Гости передают друг другу фотографии Габсбургов с датами и описанием на обороте. Карточки находятся в беспорядке и хранятся без защиты от механических повреждений и старения. Снимок со свадьбы Карла и Циты покрылся патиной, когда-то белая фата до пола пожелтела от небрежения.

— Это Франц Иосиф, император, — говорит Петер, указывая на стоящего рядом с молодоженами мужчину с пышными викторианскими усами. Миллеры смотрят снимки счастливой пары с Францем Иосифом: один запечатлел обед во дворце Шёнбрунн, другой изображает улыбающегося мальчика с пушистыми светлыми волосами, который стоит около сидящего в кресле императора.