Эрик Сигал - Однокурсники
— На том основании, что этот Кушинг — придурок, каких я еще не встречал в своей жизни.
— Не слишком ли ты суров, Джейс?
— Черт возьми, нет, — ответил он. — Моей сестре всего восемнадцать. Неужели этот тупица не мог быть чуть осторожнее?
— А вдруг они любят друг друга? — предположил Эндрю: его роль в этой жизни заключалась в том, чтобы выискивать хоть какие-то светлые моменты в самых тяжелых ситуациях.
— Да брось ты, — взорвался Джейсон, хлопнув рукой по приборной доске, — они едва знакомы.
— Зато родители остались довольны, — вставил Ньюол.
— Еще бы, — отозвался Джейсон. — Единственное, что у них есть общего, — это нелюбовь к скандалам.
— Насколько я могу верить своим глазам, — сказал Ньюол, — твоему папе Куш на самом деле понравился.
— Да уж, — ответил Джейсон с сарказмом, — но главным образом потому, что его предки сражались при Банкер-хилле.
— И мои там сражались, — подхватил Ньюол. — Не поэтому ли и я тебе нравлюсь, Гилберт?
— Нет, — ответил тот полушутя. — Ты мне совсем не нравишься, если честно.
*****
— Дэнни, я считаю, вы совершаете большую ошибку.
Профессор Пистон пригласил своего ученика, отмеченного наградами, к себе в кабинет, чтобы обсудить с ним планы на следующий год.
— Мне очень жаль, профессор, но я не вижу смысла в том, чтобы учиться еще один год.
— Но, Дэнни, занятия с Надей Буланже вряд ли будут для вас тяжким трудом. Ведь, можно сказать, эта женщина само воплощение современной музыки. Не забывайте, большинство крупнейших композиторов нашего времени учились у Буланже.
— А если я отложу все это, скажем, на год? Мистер Харок уже договорился о концертах с такими оркестрами…
— Ага, значит, вам просто не терпится сорвать все аплодисменты. Дэнни, — понимающе произнес Пистон, — как бы мне хотелось, чтобы вы не были так импульсивны в своих поступках. Поймите, стоит начать ездить по свету, как этот водоворот затянет вас с такой силой, что продолжать учебу уже будет некогда.
— Но мне очень хочется использовать этот шанс. Как бы там ни было, может, это прозвучит слишком самонадеянно, но я уверен, что смогу начать писать музыку самостоятельно.
Глава музыкального отделения задумался, ничего не сказав. Но Дэнни почувствовал, он что-то скрывает, и спросил без обиняков:
— Правильно ли я вас понял, сэр: вы не считаете, будто я сложился как композитор?
— Видите ли, — Пистон говорил неспешно, подыскивая верные слова, чтобы деликатно изложить свою мысль, — большинство из тех, кто пошел учиться к Наде, например Копленд, к тому времени уже были вполне зрелыми музыкантами. Однако ей удалось выявить в них еще какие-то возможности, о которых они сами не подозревали, и это обогатило все их последующее творчество…
— Мне кажется, вы не совсем ответили на мой вопрос, — вежливо заметил Дэнни.
— Ладно, — сказал Пистон, потупив взгляд, — полагаю, обязанность учителя — говорить правду. Если он действительно хочет чему-то научить.
Он помолчал, а затем вынес свой вердикт:
— Дэнни, всем известно, вы великий пианист. Со временем вы обязательно вырастете в прекрасного дирижера, в этом у меня нет ни малейшего сомнения. Но что касается ваших композиторских опытов в этих стенах, они все еще — как бы это сказать? — сыроваты. То есть идеи ваши прекрасны, но оформлены немного небрежно, ибо у вас пока не хватает знаний. Вот почему я так настойчиво рекомендую вам позаниматься год с Надей.
Это был удар по самолюбию Дэнни. Профессор разговаривал с ним, словно какой-нибудь рецензент из «Кримзон».
Он смотрел на Уолтера Пистона и думал про себя: «А что хорошего дала Буланже тебе? Твои симфонии не такие уж и великие. И когда в последний раз какой-нибудь оркестр приглашал тебя выступить в качестве солиста? Нет, Уолтер, сдается мне, ты немного завидуешь. И все же я пропущу учебу в «Буланжерии»».
— Мне кажется, я задел ваши чувства, — участливо произнес Пистон.
— Нет-нет. Вовсе нет. Вы сказали, что думаете, и я благодарен вам, вы были честны со мной.
— В таком случае, может, вы еще раз все обдумаете? — спросил руководитель отделения.
— Конечно, — дипломатично сказал Дэнни.
Затем поднялся и вышел из кабинета.
Он не стал возвращаться к себе в общежитие, а сразу пошел искать телефонную будку на Гарвардской площади — так ему не терпелось позвонить в Нью-Йорк.
— Мистер Харок, можете договариваться с любым залом в любой точке земли, лишь бы там был настроенный инструмент.
— Браво, — обрадовался импресарио. — Я устрою для тебя восхитительный год.
Вот так, проявив не то храбрость, не то безрассудство, Дэнни Росси решил выделиться из всего выпуска. Первым добровольно выскользнуть из уютной, безопасной оболочки теплого Гарварда и с головой окунуться в ледяные воды Реального Мира, где акулы так и кишат.
*****
Подобно стретто в финале оперного акта, когда происходит ускорение движения в заключительном разделе произведения, весенний семестр убыстрил темп всей музыкальной темы, и без того разогнавшейся до предела. Май, казалось, наступил раньше, чем закончился апрель. Те, кто только что завершил свои дипломные работы, едва успевали перевести дух перед тем, как приступить к сдаче выпускных экзаменов.
Некоторые из студентов выпуска воспользовались этой последней возможностью, чтобы заработать себе нервное расстройство.
В день, когда нужно было сдавать выпускной экзамен по истории и литературе, вблизи реки Чарльз обнаружили Нормана Гордона из Сиэтла, штат Вашингтон, бесцельно бродившего у берега, — по счастливому стечению обстоятельств его нашел преподаватель.
— Послушайте, Норм, вы так рано закончили писать экзаменационную работу?
— Нет, — с маниакальным блеском в глазах ответил студент последнего курса, который до сих пор учился только на «отлично». — Я решил, что мне совершенно не нравится выбранная мной специальность. В самом деле, я не буду оканчивать университет. Отправлюсь на запад и займусь скотоводством на каком-нибудь ранчо.
— О, — сказал преподаватель и заботливо отвел его в поликлинику.
А там студентом уже занялись психиатры, поскольку теперь они были ему нужнее, чем преподаватели.
Но в каком-то смысле юный Гордон осуществил свое тайное желание: ему удалось-таки остаться в этом надежном убежище и не покидать родных стен университета.
— Блестящая работа, — произнес Седрик Уитмен, когда встретился с Сарой в Бойлстон-холле во время последней консультации. — Не думаю, что проявлю неосмотрительность, если скажу вам, что эту точку зрения разделяют все, кто читал ее на нашем отделении. Вообще-то из вашей работы вполне можно было бы сделать докторскую диссертацию.
