Пилип Липень - Параметрическая локализация Абсолюта
– Зря стараетесь, это я вас держу.
– Держи своих маму с папой, а мне пора идти. Я опаздываю.
– У меня нет папы. А вы не будьте таким противным, иначе вообще никогда не встанете! Слышали, о чём я вас попросила?
– Слышал! Хочешь насильно выполнить мои желания? Что ж, это вполне в духе Иеговы, – Всеволод Владиславович ещё раз встал – и встал.
Девочка тоже встала. Не буду обращать не неё внимания. Я её не знаю, она не со мной. Он отдал официанту купюру, обогнул столики и вышел на тротуар.
– Не насильно, не насильно! Это я пошутила! – она спешила рядом, заглядывая ему в лицо. – Я правда хочу сделать вас счастливым, почему вы не верите?
Не буду с ней разговаривать. Иду по своим делам и её не замечаю.
– Всеволод Владиславович! Почему вы не хотите? Потом сами будете жалеть! Я больше к вам уже не приду, если вы откажетесь. Всеволод Владиславович! Скажите, что вы хотите?
Внутри клокотало. Он резко повернулся к ней, не в силах более сдерживаться.
– Что я хочу? Ты у меня спрашиваешь, что я хочу? Я хочу перестать беспокоиться и начать жить! «Мама, роди меня обратно», – это сказал Дейл Карнеги, известный психолог! – Всеволод Владиславович кричал, прохожие брезгливо глазели. – Как я устал! Почему я всегда вынужден оправдываться и таиться? Когда от меня все наконец отвяжутся?!
9. Надежда на скорое счастье
Буль-буль. Свет погас, и осталась багровая темнота. Что это? Обморок? Раньше Всеволод Владиславович никогда не падал в обмороки, и сравнить ему было не с чем. Он подвигал руками, ногами и встретил мягкое сопротивление. Тепло и покойно, хотя несколько тесно.
– Нравится? – спросил его голос девочки.
– Нравится, – ответил он, но не голосом, а мысленно.
– Вы в животе у мамы.
– Правда?
– Правда.
– О Боже…
– Зовите меня Вероникой.
Они помолчали. Всеволод Владиславович буднично подумал, что опоздает на урок. Что ж, детишки только порадуются. А директору солгу о договорённости с сантехником и проблемах с прокладками. Она ещё здесь, эта девочка?
– Сколько мне месяцев?
– Двадцать четыре недели.
Всеволод Владиславович посчитал, сколько осталось до рождения, получилось три месяца. Интересно, она слышит, как я думаю?
– Слышу.
– Но как в таком случае мне думать?
– Думайте, не стесняйтесь! Зато я узнаю, чего вы хотите.
– Но это грубое нарушение приватности, не так ли?
– Вы сами захотели!
– Приватности лишаться я вовсе не хотел, это твои собственные домыслы.
Она не ответила.
– Что ж, значит, я буду вынужден думать вслух, – как ни странно, Всеволод Владиславович чувствовал, что беспокойство действительно оставило его, и он способен здраво и последовательно мыслить. – Скажи, Вероника, если ты Бог, то можешь читать мысли людей и без помещения их в эээ… пренатальный период?
– Я не читаю мысли.
– Но можешь?
– Могу, но не читаю.
– Почему?
– Это некрасиво.
– Тебя пугает некрасивость? Но что, если и мои желания покажутся тебе некрасивыми?
– Давайте вы сначала их скажете.
– Хорошо. Для начала… – он с кряхтением перевернулся на другой бок, и где-то высоко приглушённо застонала мать. – Для начала хочу заметить, что о «рождении обратно» я говорил скорее образно; и хотя здесь, в материнской утробе, необычайно уютно, я предвижу скорую скуку и утомление.
– Ок. Возвращаемся назад? – терпеливо предложила Вероника.
– Да, я бы не прочь выпить ещё кофе. Но прежде… – Всеволод Владиславович чувствовал, что привычные страхи покидают его, и внутри разрастается радость и надежда на скорое счастье. Он пнул ногой в мягкое. Стон. – Скажи, Вероника, могу ли я, эксперимента ради, обрести иное тело, нежели моё обычное?
– Без проблем. А чем оно вам не нравится?
– Не вполне так. Не не нравится. Оно меня устраивает, но я хотел бы ещё раз пережить свежие и трепетные восторги детства.
10. Дурацкий диспут
Буль-буль. Вспыхнул свет, и Всеволод Владиславович зажмурился. Он качнулся и взмахнул руками, ловя равновесие. Прохладный воздух, далёкая танцевальная музыка.
– Ну как, клёво?
Они стояли в парке на набережной, светило солнце, жёлтые листья на земле лежали непривычно близко. Всеволод Владиславович поднял к Веронике лицо и засмеялся, потом опустил, разглядывая себя. Маленькие аккуратные башмачки, белые гольфы, длинные шорты на лямках со звёздами и планетами, нарядная голубая матроска.
– Превосходно! Именно то, что я хотел! – тоненький, звонкий голосок, как славно.
– Может, по мороженому?
– Да, разумеется.
Всеволод Владиславович взял Веронику за руку, и повёл вдоль высокого шершавого парапета к синему зонтику мороженщицы. В небе стояли лёгкие облака, мороженщица улыбалась. Он похлопал по груди, бумажник был на месте. Они выбрали шоколадное с кусочками шоколада, в стаканчиках, медленно шли и лизали.
– Почему ты вдруг решила ко мне прийти?
– Просто. Я ко всем прихожу.
– Так ли? Если бы ты приходила ко всем, об этом бы трубили на каждом углу.
– Я недавно начала.
– Вот как? Видимо, совсем недавно, раз никто ни сном ни духом. И что послужило толчком?
– Толчком?
– Я имею в виду – почему ты вдруг начала это делать, именно сейчас?
– Валентин Валентинович локализовал во мне Абсолют.
– Валентин Валентинович – это кто?
– Профессор. Он в соседнем подъезде живёт. Мы случайно встретились.
– Ты меня разыгрываешь!
Она молча качнула плечиком.
– Ладно, допустим. Но как ему это удалось?
– Он изобрёл формулу.
Всеволод Владиславович развёл руками, поднял брови и некоторое время шёл так, изображая недоумение перед неостроумной бессмыслицей. Их обогнали молодожёны с коляской, обогнал дедушка с медалями и рыжей собачкой.
– Ну хорошо. То есть ты была девочкой, а потом вдруг стала воплощением Абсолюта. И что ты почувствовала?
– Что я всех люблю, и хочу всем счастья, и всё могу.
– А как ты общаешься с Богом? Слышишь внутренний голос? Или?
– Я не общаюсь, я и есть Бог.
– Позволь, позиционировать себя как Бога было бы чрезмерным упрощением – абсурдно утверждать, что конечное человеческое тело может вместить Абсолют.
– Кто спорит, тот говна не стоит, – веско сказала Вероника, не глядя на него.
Неожиданная грубость отрезвила Всеволода Владиславовича. Чего я привязался к ней? Что за дурацкий диспут. Мороженое подтаивало, становясь особенно лакомым. Но чего бы мне по-настоящему хотелось, если вдуматься? И как не смельчить?
– Скажи мне, Вероника, что пожелал для себя этот профессор?
– Чтобы местные коньяки стали самыми лучшими в мире. Точнее, бренди.
– Значит, до этого они не были лучшими?
– Нет.
Всеволод Владиславович потряс головой. Какая нелепица. Он взглянул на Веронику – та уже доедала свою порцию, её губы были темны от шоколада. Я медленнее. Она ещё маленькая и не умеет наслаждаться. Он водил языком по нёбу, растворяя твёрдые крошки какао, горечь и сладость. Значит, она может глобально изменять прошлое? Подстраивает всё?
11. С кружевной оторочкой
– Удивительно. Можешь ли ты рассказать мне и об остальных моих предшественниках? Какие желания загадывали они?
Вероника стала рассказывать. Всеволод Владиславович слушал, изредка поднимая брови от удивления. Вафельный стаканчик незаметно размяк, треснул, и коричневая капля упала на матроску. Он поспешно отправил в рот остатки и вытер пальцы о шорты. Ледяное! Зубы ломит. Какие странные люди, и как всё странно. А что твои родные и близкие? У меня только мама и бабушка, с ними всё хорошо. Между двух тополей впереди освободилась скамейка, и они сели.
– Потрясающе. То, что ты говоришь – потрясающе и невероятно. Я всегда был уверен, что история – смехотворнейшая из наук, и вот, наконец, получаю этому недвусмысленное подтверждение. Коллекционировать события прошлого, надеясь сыскать между ними причинно-следственные связи, сформировать законы и спроецировать их на будущее. Наивность историков меня всегда смешила до крайности. По сути, историки – это трусливые предсказатели! Боясь пророчествовать напрямую, они заняты поиском подтверждений. Веришь ли, Вероника, я никогда не любил историков. Ещё со времён студенчества.
– А что такого они вам сделали?
Всеволод Владиславович осёкся. Опять я на те же грабли. Она меня совсем не понимает. Маленькая девочка, не приятель и не собеседник, оставь разговоры. Но о чём её попросить, чтобы потом не пришлось жалеть? Он послюнил палец и стал оттирать каплю с матроски.
– Может быть, ещё мороженого?
Но мороженого Вероника не хотела, она предложила шоколадные бутылочки. Шоколадные бутылочки? Да, там внутри ликёр. Вероника выбрала мгновенье, когда Всеволод Владиславович моргнул, и сделала на скамейке между ними красную картонную коробку. Внутри, в золотистых ячейках, лежали бутылочки в жёлтой, красной и синей фольге. Вероника взяла красную, вишнёвую, а Всеволод Владиславович – синюю, сливовую. Развернули. Откусывайте аккуратно, чтобы не раскололась. Горлышко. Всеволод Владиславович, подставив ладошку, откусил горлышко и осторожно выпил ликёр. Шоколад не самый лучший, но вместе с ликёром очень. Какие маленькие у меня ладошки.
