Пилип Липень - Параметрическая локализация Абсолюта
Стало ясно, что в сексуальном смысле брак не удался. Но для Александры секс не был решающим – больше всего она мечтала о детях. Она поставила условие: ежедневное глубокое проникновение с непременной эякуляцией – в обмен на продолговатые предметы. Всеволод Владиславович согласился, тем более что сам любил детей и скучал по детству, но строгие обязательства вгоняли его писю в уныние, и он ничего не мог с этим поделать. И чем чаще случались неудачи, тем больше он унывал, а чем больше унывал, тем больше укоренялся в неудачах. Отношения портились. Они с Александрой стали спать под разными одеялами, потом на разных кроватях, потом в разных комнатах. Искать утешения у других женщин Всеволоду Владиславовичу даже в голову не приходило – он был человеком чести и человеком слова. Но немножко развеяться у телеэкрана зазорным не считал, завёл для этой цели несколько дисков с особенным видео и ублажал себя во время отсутствия жены. Однажды Александра нашла диски, подняла ужасный крик и в тот же вечер, собрав вещи, отбыла к родителям.
Они развелись со скандалом, но Александра недолго держала зло на Всеволода Владиславовича: она почти сразу вышла замуж за какого-то следователя, и родила двух или даже трёх девочек, одну за другой. Александра раздобрела, расцвела и даже помирилась с Всеволодом Владиславовичем. Она поздравляла Всеволода Владиславовича по телефону с днём рождения и с Новым годом и считала его очень несчастным человеком. Сам же Всеволод Владиславович на это только посмеивался. Случаются в жизни и ошибки, но второй раз я так не ошибусь, – думал он. Уж теперь-то я свободен и знаю, что мне нужно и как оно бывает! Сначала он немного опасался, что мать снова надумает его женить, но та заявила, как всегда в непререкаемо-непредсказуемой манере, о своём уже выполненном долге. Теперь сам, Сева!
7. Милые девочки
Полный надежд на счастливое удовлетворение, он зарегистрировался в клубе знакомств и пустился в свободное плавание. Он выбирал самых красивых девушек и открыто объявлял им о своих ожиданиях, но, к его крайнему удивлению, они необъяснимо паниковали и шарахались от него, как от сифилитика. Те, кто потактичнее, просто исчезали и не отвечали ему, а более простые и грубые прямо обзывали гнусным извращенцем. Его уверенность быстро таяла, уступая место застарелому детскому беспокойству и тревоге. Он стал обращаться к женщинам постарше, к дурнушкам, к откровенным тупицам, но везде встречал единодушное отторжение и гнев. Даже невинное описание игры в коника и слоника вызывало шок и обвинения в психическом расстройстве.
Теперь Всеволод Владиславович и в самом деле чувствовал себя несчастным. Суррогат самоудовлетворений не насыщал его, а только дразнил, и как-то раз, находясь в отчаянии, он пал до того, что подошёл на улице к незнакомой девушке. Студенточка в шарфе, с безобразно-бугристым лицом. Уж она-то не станет привередничать! Забыв всякую скромность, он зачем-то заговорил с ней о Беландии. Он дрожал и потел, как в лихорадке, его несло: не сходя с места, пригласил девушку Веру к себе домой. И, не вспоминая об уроках, преподанных супружеством, решил действовать наскоком, нахрапом. Но это было излишне, Вера и так на всё соглашалась: на кофе, на шоколадные конфеты, на вино, на касания и поцелуи. Но увы, как только Всеволод Владиславович расслабился, поверил в победу и повернулся к Вере задом, всё рухнуло! При виде фаллоимитатора она взвизгнула, округлила глаза и в панике бросилась к кучке своей одежды. Крах, провал, полное поражение. Он пытался говорить с ней разумно, взывать к её чувствительности и человечности, но она, перекосив и без того уродливое лицо, ругала его мерзким маньяком, подлым чудовищем, выродком и обещала ему вечные муки в аду. Неужели Бог не простит мне кусочка пластмассы, засунутого в попу? – горестно сказал он в прихожей, пока она возилась с замком. Паскуда! – крикнула Вера истошно и плюнула ему в лицо. Грохнула дверь.
После этого прискорбного инцидента Всеволод Владиславович отчаялся в новых знакомствах и в тоске обращался мыслями то к чистому и невинному детству, то к уборщице Екатерине Михайловне. Выходило, что Екатерина Михайловна была уникальной, необыкновенной женщиной, а он по неопытности не оценил её и позволил легко исчезнуть из своей жизни. Он попытался узнать её о судьбе у матери, но та сделала вид, что едва помнит какую-то там уборщицу, и уж тем более не имеет понятия о её местопребывании. Тогда Всеволод Владиславович выписал из телефонного справочника и из интернета адреса всех ателье штор в городе и стал посещать по одному ателье после работы – в поисках того самого подпольного борделя. К его удивлению, бордель отыскался почти сразу, на третьем или четвёртом ателье. Екатерину Михайловну там не знали, но он остался, потом остался ещё и ещё, а потом надобность в старой уборщице угасла сама по себе.
С тех пор Всеволод Владиславович впервые за долгое время почувствовал себя человеком. Проститутки из ателье штор выполняли всё, что он просил, не удивляясь и не задавая вопросов, а только повышая таксу – так же сноровисто и ловко, как и Екатерина Михайловна. Всеволод Владиславович поспокойнел, подобрел, стал лояльнее к двоечникам, а с матерью держался как равный. Милые, милые девочки… Шура, Катя, Мишенька… Вспоминая о них, он жмурился от удовольствий, как испытанных, так и предвкушаемых.
Но, прокручивая всю свою сексуальную жизнь в памяти, Всеволод Владиславович пришёл к выводу, что его продали бригадирам те самые девчонки из ателье штор. Кто же ещё, больше некому! Екатерина Михайловна не могла этого сделать из-за доброты (когда он вспоминал её мягкое тёплое лицо, ему хотелось плакать от нежности); счастливая Александра жалела его и не стала бы вредить; Вера не знала ни места его работы, ни полного имени. Значит, одна из проституток. Разумеется, не со зла, а по болтливости… Но как опасно! Больше не пойду, – сказал себе Всеволод Владиславович. Он терпел, крепился, держался, но через два или три месяца всё-таки сходил разок. Ведь я выполнил требование бригадиров, уволился? Могу я теперь жить как хочу или не могу? И он, преодолевая беспокойство, возобновил регулярные визиты.
8. Перестать беспокоиться
Всеволод Владиславович всё-таки сделал несколько пересадок на телепорте, внимательно наблюдая за кондукторами и стараясь держаться непринуждённо. Он прошёл квартал или два, свернул к новому бизнес-центру и устроился за столиком кафе в загородном стиле, с деревянными решётками, соломенной крышей и бархатцами в горшках на столбиках. Негромко играл Билл Эванс, сборник популярных пьес. Все эти мелодии, которые в джазе считают выдающимися, подумал он рассеянно, лишь отголоски европейского романтизма. У Шопена масса вальсов значительно лучших. Принесли кофе и овсяное печенье, очень сухое, как он любил. Хорошее настроение возвращалось к Всеволоду Владиславовичу. Он прикинул в уме, сколько на счету денег и когда зарплата, и умиротворённо вздохнул: без штор не останусь. Он ел, макая печенье в кофе, коротко и осторожно, чтобы не упали крошки.
– Дяденька, угостите печенькой?
Девчонка, тёмненькая, с широко посаженными глазами, некрасивая. Та самая, которая у арки! Что это значит? И что за слово такое – печенька? Печёнка? Она уже обогнула решётчатую ограду и, улыбаясь, шла к нему. Попрошайка? Нет, слишком опрятная, и выследила так издалека. Всё пропало. Опять началось. Уйти, на ходу расплатившись? Но она уже села напротив.
– Угостите?
– Пусть мама с папой тебя угощают, – по направлению её взгляда он понял, что печенька – это печенье.
Кажется, на нас уже косятся прохожие. Я с девочкой. Позвать официанта, пожаловаться? Шум поднимется. Вот дрянь! Во что я вляпался? Провокация?
– Что вам от меня нужно?
– Если честно, то ничего! И даже наоборот! Печенька – это шутка. Я хочу сделать вас счастливым! Я – воплощение Абсолюта, – она посмотрела серьёзно и торжественно.
Дочка тех двух бригадиров. Шантажистка. Он прикинул цифру на счёте и поморщился: нет, нет, они не получат даже этих грошей. Пусть будет суд. Пусть докажут!
– Чего вы молчите? – сказала девочка. – Я и выполню любое ваше желание. Говорите.
– Ешь печенье и оставь меня в покое, вот моё желание.
Он полез в бумажник. Только крупные, досадно, ну да ничего, не буду же я ещё сдачу ждать вечность! Он встал, но не встал. То есть как?? Он встал снова, и снова не смог. Как будто его ноги и спина онемели, отнялись. Скоропостижный паралич? Но я же их чувствую. А при параличе чувствуют ли? Но даже если при обычном параличе и не чувствуют, то при скоропостижном вполне могут чувствовать. Он запутался в мыслях и с отчаянной гримасой попытался опять.
– Зря стараетесь, это я вас держу.
– Держи своих маму с папой, а мне пора идти. Я опаздываю.
– У меня нет папы. А вы не будьте таким противным, иначе вообще никогда не встанете! Слышали, о чём я вас попросила?
