Стефан Брейс - Создатель ангелов
— На что нам столько животных? — спросил Лотар.
— Ты не должен… — начал священник, но тут же понял по улыбке Лотара, что это была шутка.
— Конечно, я все понимаю, — сказал Лотар, а его жена молча кивнула.
В ту ночь он искал у жены близости, и впервые за долгие годы Вера подпустила его к себе. Но она лежала как деревянная и уже через несколько минут оттолкнула его от себя.
— Риск слишком велик, — сказала она. — Представь, что…
— Мы должны полагаться на Бога, — ответил Лотар.
— Риск слишком велик. Мы не должны бросать вызов Богу.
Лотар вздохнул. Он почувствовал, как желание пропало.
— Чего же ты хочешь? — спросил он, хотя и предполагал, каким будет ответ.
— Мы ведь можем посоветоваться.
— С доктором, ты хочешь сказать?
По движению, которое он ощутил рядом с собой, Лотар понял, что она кивнула.
— Ну, если тебе от этого будет лучше, — сказал он и повернулся к ней спиной.
— Думаю, да.
Родители Гюнтера Вебера пришли к нему, и Вера спросила, насколько велик риск рождения неполноценного ребенка, если она сначала попробует забеременеть естественным путем.
— То есть нормальным способом, — добавил ее муж.
Доктор ответил, что таким образом риск будет очень велик, но в настоящее время существуют и другие способы забеременеть, которые исключают такой риск. Это вопрос техники, снова уверил их он.
— Но если риск так велик, — сказал Лотар, — это значит, что Господь этого не хочет. И мы должны смириться.
Доктор задумался ненадолго, а потом спросил:
— А как же Сарра?
— Сарра?
— Жена Авраама. Из Библии, книги Бытия.
И он процитировал строки по памяти:
— И сказал один из них: Я опять буду у тебя в это же время, и будет сын у Сарры, жены твоей. А Сарра слушала у входа в шатер, сзади его. Авраам же и Сарра были стары и в летах преклонных, и обыкновенное у женщин у Сарры прекратилось.
Ему нетрудно было вспомнить эти строки, и краем глаза Виктор заметил, что Вера слушает его, затаив дыхание, поэтому он продолжил:
— И призрел Господь на Сарру, как сказал; и сделал Господь Сарре, как говорил. Сарра зачала и родила Аврааму сына в старости его во время, о котором говорил ему Бог; и нарек Авраам имя сыну своему, родившемуся у него, которого родила ему Сарра, Исаак.
Тут доктор сделал паузу, и его бросило в пот. Супруги смотрели на него во все глаза, выжидающе, и, хотя он знал, что времени вряд ли хватит, он сказал им:
— Если хотите, через год в это же время у вас родится сын.
Это было 20 января 1989 года.
Времени оставалось в обрез, потому что большинство клеток, которые Виктор «собрал» — он сам называл этим словом то, что сделал, — погибли. Поэтому ему нужно было сначала вырастить немногие выжившие клетки, чтобы они размножились путем деления, а это снова привело к потере теломер. Восстановить их было нельзя, но их все еще оставалось намного больше по сравнению с тем, что было четыре года назад, когда он клонировал себя. Затем он должен был заставить вновь образовавшиеся клетки голодать, чтобы они вернулись в фазу G0, в состояние между жизнью и смертью. У него было ощущение, что ему приходится раз за разом приводить в чувство утопленника, чтобы затем снова бросить его в воду.
В то же время ему нужно было расшифровать генетический код, хранящийся в ядре каждой клетки. Это оказалось сложнее, чем он думал, так как во многих клетках ДНК оказалась поврежденной, что делало его работу похожей на попытку собрать текст по обрывкам.
Когда он пообещал родителям Гюнтера рождение сына, прошло чуть больше двух месяцев со смерти мальчика и код еще не был расшифрован. И даже когда это ему удалось, не было пройдено и половины пути. Следующий шаг — найти ошибку в коде, послужившую причиной глухоты мальчика, и затем попробовать ее стереть. Только тогда он мог вырастить эмбрионы и поместить их в матку Веры Вебер. Теперь у нее должно было созреть достаточно яйцеклеток, потому что это тоже было необходимым условием.
На все это, на все эти этапы, Виктор дал себе четыре месяца, исходя из того что беременность продлится не более восьми месяцев. Этого было мало. И он знал это. Очень мало. Но это было частью вызова, который он бросил. В любом случае, доктор полагал, что это осуществимо. Сильнее, чем когда-либо, он чувствовал, что все в его руках.
Глава 5
В субботу, 1 апреля 1989 года Рексу Кремеру позвонили:
— Это доктор Кремер? Из Ахенского университета?
— Я там больше не работаю, мефрау. Уже несколько лет.
— Вы не знаете, где доктор Хоппе? В университете мне сказали, что…
— Это имя мне ни о чем не говорит, мефрау.
— Но вы же навещали меня в Бонне. Ведь это были вы?
— Я не знаю, о чем вы говорите.
— В доме доктора Хоппе. Вы приходили на меня посмотреть, когда я была беременна.
— Очевидно, это был кто-то другой.
— Я ищу детей, менеер. Я хочу их видеть. Я хочу знать, что с ними. Вы должны мне помочь.
— Я не знаю, где доктор Хоппе, мефрау. Возможно, в Бонне.
— Он давно уже там не живет. Я была там. Я была там еще месяц назад.
— Мне жаль, но я ничем не могу вам помочь.
— Если вы его увидите или он позвонит, передайте ему, что я его ищу. Скажите, что я хочу увидеть детей. Что я имею на это право.
— Вы имеете на это право?
— Я их мать! Я ведь имею право их видеть!
— Вы их мать?
— Естественно, я их мать!
— Успокойтесь, мефрау. Я не готов ответить вам. Дети, вы говорите. Что вы о них знаете?
— Ничего. Только что это были мальчики. Три мальчика! Но я их ни разу не видела.
— Ни разу?
— Только на обследовании, менеер, только на ультразвуке. Я спала, когда он достал их из меня.
— А потом? Что он…
— Он обещал мне дочку! Одну дочку! А потом вдруг сказал, что это мальчики. Три мальчика! Даже четыре, потому что один… один…
— Когда он сказал вам об этом?
— За день до того. За день до родов. Он показал мне их! На ультразвуке. Я их видела. Я… я была в шоке! Я не хотела их! Я не хотела их! В тот момент не хотела! Вы понимаете? Вы понимаете меня?
— Я понял, мефрау, я все понял.
— Но теперь я хочу их видеть. Я хочу знать, как они. Я хочу попросить прощения. Я хочу им объяснить, почему меня не было с ними. Почему их матери не было рядом с ними. Они ведь уже задают себе такой вопрос, правда? Вы не знаете? Может, вы знаете? Может, они даже не знают, что я жива. Господи, только представьте…
— Мефрау, я ничего не знаю, я почти не общался с доктором Хоппе.
— Но вы его видели? Вы что-то слышали о нем?
— …
— Менеер?
— Я слышал, что он переехал в Бельгию.
— В Бельгию?
— Недалеко от границы. В деревню с названием Вольфхайм или что-то вроде того.
— Вольфхайм, вы сказали?
— Как-то так. Если память мне не изменяет. Как-то так.
Как будто он передал мяч другому игроку. Так просто. Пять месяцев Рекса Кремера мучило чувство вины, и вот он вдруг избавился от этого. Первые несколько дней после поездки в Вольфхайм это чувство скрыто присутствовало в нем. Он пытался разложить все по полочкам, сначала с точки зрения здравого смысла ученого, как это, кажется, делал Виктор Хоппе, затем с точки зрения морали стороннего наблюдателя. Так его чувство вины день ото дня нарастало.
Если трезво взглянуть на вещи, Виктору удалось клонировать себя, и, хотя не все прошло гладко, это было необычайным достижением. Он доказал, что клонирование людей возможно, и с научной точки зрения возникшая мутация теломер была не более чем незначительным побочным эффектом, хотя и с ужасными последствиями, но все-таки побочным эффектом.
Насколько он мог судить со слов Виктора, этот эксперимент был только началом. С его помощью Виктор хотел доказать, что он может это сделать, и следующим его шагом была попытка избавиться от генетических отклонений, как он сам сказал, чтобы исправить врожденные недостатки, как будто их можно было просто стереть ластиком. Казалось бы, он делал это из благородных побуждений, но по самому Виктору было видно, что это не так. Он действовал не из благородных, или даже научных, соображений — он вел борьбу.
Отец. Так его назвал один из мальчиков. О-тец-сде-лал-это. Не папа или папочка, а отец. Как Бог Отец. Но это и понятно. А как могло быть иначе? Виктор не был их настоящим отцом, он был их создателем. Поэтому он хотел, чтобы его называли Отец, как другого создателя, против которого он вел борьбу. Первый бой он проиграл. Он, Виктор Хоппе, потерпел неудачу. Дети родились со слишком короткими теломерами. Эта мутация была еще страшнее, чем та, которая изуродовала их лица. Заячья губа была предопределена их генами. Это природное отклонение. Но не для Виктора. В его глазах заячья губа — это ошибка Бога, ошибка, которую надлежало исправить, которую он собирался исправить.
